До встречи в Тризионе

Дым обрушился на него, и всё утонуло во тьме Бездны. Гремел читавший катрены голос, звучала музыка, омерзительная, вгрызавшаяся в уши, ввинчивающаяся в мозг. Книгу приподняло над полом. Страницы перелистывались сами собой, словно ветром — нет, ураганом; разве было в этой книге столько страниц? Зубы и когти вывернулись со страниц, растворив их в чёрном, смрадном дыму. Это же не музыка, подумалось смутно, это крик. Как он мог принять его за музыку? Это вопль, и кричал он сам, и крик этот пылал во тьме, пульсировал, как кровь. Его рвало на части, на миллионы миллионов частей; пыль забивала нос и рот, он не мог дышать, в ушах шумело. Вокруг только пепел, и тьма Бездны, и смутные тени; крик перешёл во что-то ужасное; он силился сделать хоть что-то, пока ещё мог, но не чувствовал даже собственного тела. Он тянулся вперёд — сознанием, мыслью. Пыль перемешивалась с яркими клочьями и пожирала их; тени скользили мимо, подбираясь вплотную. Шум стоял такой, как будто внутрь себя обрушивались и время, и пространство, но он знал — это только музыка; это только пыль; это только крик. Усилия, которые он прилагал, могли бы разорвать звёзды. Он вспоминал слова, но ему было нечем произнести их; он вспоминал страницы, но их разносила пыль. Миллиарды пылинок пронзали его насквозь, растаскивали в стороны, выворачивали и уничтожали — цветные клочья воспоминаний и чувств, уменьшенные в тысячи раз, пожранные и переваренные тенями и дымом. Проснувшись Ниммель несколько минут малодушно лежала с закрытыми глазами, не испытывая желания знать, который час. Кем бы ни был этот изящный желтоглазый мужчина, каждый сон с его участием надолго оставлял за собой сосущее чувство потери, тоски и... вины. Ниммель вздохнула, поднялась с постели и пошлёпала босыми ногами в сторону кухни. Стоило поставить чайник на плиту, как на пороге появился Герден. Потёр яркий отпечаток подушки на щеке, открыл холодильный шкаф и молча принялся сооружать бутерброды. — У вас сегодня опять заседание? — Ниммель передала Гердену кружку с чаем и получила в ответ благодарную улыбку и утвердительный кивок: к тому, что по утрам Герден изъяснялся в основном жестами и короткими словами, она уже успела привыкнуть. Герден сделал два глотка и, не отнимая губ от кружки, указал на окно, всё усеянное мелкими каплями противного осеннего дождя. — И что? — На улицу сегодня не выйти. Может, всё же составите мне компанию? У Ард Дроу Осилура, насколько мне известно, сейчас тоже гостит кто-то из учеников. — Вам не нужно меня развлекать. Герден допил чай, отставил кружку и пожал плечами: — С чего вы взяли, что я развлекаю вас? Ниммель не стала спорить, они молча позавтракали и разошлись собираться. — Здравствуй, новый день, — проворчал Герден, выходя из дома, и положил руку Ниммель на плечо. — Держитесь. Они переместились в просторный холл с гербами и картинами. Не успела Ниммель оглядеться, как вошли Ард Дроу Осилур и женщина в тёмно-зелёном платье, которая словно сошла с музейного портрета. По правую руку от неё стоял такой же «портретный» юноша — с тёмными волосами до плеч, кудрявый и большеглазый, в расшитом синем сюртуке и светлой сорочке. В рыжем долговязом парне в светло-фиолетовом камзоле и серых брюках, маячившем за плечом Ард Дроу Осилура, Ниммель с удивлением узнала Ксилвру — своего одногруппника. Впрочем, Герден нетонко намекнул, чтобы и Ниммель подобрала что-нибудь «на выход». Ниммель надела светлое платье из кружева с тёмным шёлковым поясом и чуть подвила волосы, украсив их лентами. — Моя леди Аквинея, позвольте представить вам Ниммель, — сказал Осилур. — Ниммель, это хозяйка дома — Дроу Аквинея и наш сын — Марий. Старшие чародеи обменялись приветствиями и отправили Ниммель вместе с Ксилврой и Марием погулять по дому. — Идём скорее, — вцепился в руку Ниммель Ксилвра. Из залы они прошли на широкую лестницу и поднялись наверх. Ученицей Рассветной башни Ниммель была совсем недолго, но вполне освоила «Тайное зрение», с помощью которого можно было увидеть немного больше, чем простыми глазами. Дом Ард Дроу Осилура и Дроу Аквинеи был мрачноват, но весь пропитан магией. Стены буквально светились различными знаками и силовыми линиями. — Здорово, да? — сказал Ксилвра, заметив, что Ниммель воспользовалась «Тайным зрением». — Тут могут легко колдовать даже дети. Они дошли до комнаты, похожей на игровую и тренировочный зал одновременно, только там ещё были кресла, столики и книги, и расселись. — Есть новости из Лоарана? — спросила Ниммель, осматривая корешки книг: все они были по магии и ни одной просто детской. — Говорят, что пока что чуму удаётся сдерживать в пределах города, но количество жертв среди населения очень быстро растёт. — А что на счёт лечения? — Отец говорит, что ничего хорошего, — добавил Марий. — Почти все маги, что разбираются в алхимии, находились в тот день в Рассветной башне. — А артефакторы? — Заняты тем, что пытаются защитить тех, кто ещё не заразился. Ниммель кивнула и прокрутила на пальце тонкое серебряное кольцо — артефакт, защищавший от ядов и болезней. Ей, как и другим счастливчикам, не находившимся в Лоаране во время вспышки чумы, выдали его в первую неделю эпидемии. — Как тебе живётся у Ард Дроу Гердена? Он, правда, такой как рассказывают? Ниммель пожала плечами: — Я не знаю, что про него рассказывают. — О! — Ксилвра встрепенулся. — Говорят, что он очень строгий и требовательный. И что именно поэтому его не приглашают преподавать в Рассветную башню — жалеют учеников. — А я слышал другое, — нехорошо улыбнувшись, сказал Марий. — Что жена и сын Гердена принимали активное участие в дженаильских событиях, и что он сам был в этом замешан, но смог отвертеться. Именно поэтому его не приглашают преподавать — потому что Ард Рена ему не доверяет. — Глупости! — возмутился Ксилвра. — Всем известно, что Ард Дроу Герден с семьёй жили в Дженаиле. Леди Малика была Дроу Закатной башни. Что удивительного в том, что он отправил сына учиться в Закатную башню, а не в Рассветную? Ниммель, скажи ему! Ниммель промолчала. — К тому же Дроу Малика и Кармиан погибли в Дженаиле! Это просто низко и мерзко оскорблять тех, кто не может ответить! Да и что она могла сказать?

✽✽✽

— Кто вас покусал? — спросил Ард Дроу Герден, когда Ниммель, едва на него взглянув, снова уткнулась в недописанную статью, проигнорировав предложение прерваться на ужин. — Работы много. — Её всегда много. Война — войной, обед, в нашем случае — ужин, по расписанию. Умом Ниммель понимала, что она была совсем не обязана вступаться за Гердена, пытаться как-то его защитить, но то умом. Всё остальное хотело Мария как-нибудь позаковыристей проклясть. — Я, пожалуй, откажусь. Герден уселся на край стола, сдвинув в сторону стопку чистых листов, и внимательно оглядел Ниммель. Мать так же осматривала её после драк с соседскими мальчишками — с беспокойством и осуждением, проверяя, насколько сильно ей досталось на этот раз. — Кто и что вам уже рассказал обо мне? — О вас? — фыркнула Ниммель, поражаясь чужой самонадеянности. Хуже всего было то, что Герден был прав. — Про себя-то вы, думаю, чего только не слышали. Так вот, всё враньё. Никого не слушайте, я ещё хуже, чем обо мне говорят. Ем младенцев и работаю на шеакрийскую разведку. Пойдёмте ужинать. — Младенцами? — Как можно? — подчёркнуто оскорбился Герден. — Это блюдо не на каждый день. Сегодня только мясной суп, паста и холодный лимонад. Вы в деле? Ниммель молча отложила статью и поднялась — перед обаянием Гердена она чувствовала себя совершенно беззащитной.