Спасибо
***
Цепи, сковывающие нас, сильны лишь настолько… Насколько мы думаем о них. Для меня – они больше ничего не весили. По крайней мере – теперь я понимала, что мне нужно сделать. Мы стояли у самой кромки застывшего времени, поглотившего несчастных, я и Эми. С медленным перезвоном металла друг об друга, я подняла ладонь, словно на ней не было всех этих килограммов камня, металла и цепей. Она не была холодной или горячей. Она была… приятной. Эта стена времени, за которую боялись упасть все окружающие, небольшое давление, и словно мягкий мокрый лист бумаги моя рука прорывает эту почти невидимую границу. Оно текло в меня, словно умирающий от жажды путник в пустыне, я пила ее. Это было странно и почти невозможно описать, как вода перекатывается по горлу, в этот неуловимо короткий момент, когда мы перестаем ощущать ее присутствие во рту и пока она не оказалась в нашем желудке, мы чувствуем, как она струится и льется по горлу. Только сейчас она текла по моему телу. Больше. Дай мне больше. Не знаю, я не заметила как, но я оказалась полностью внутри, мне совсем не мешал двигаться воздух, который должен быть густым и прочным. Я шла туда, где ощущалось больше всего энергии - внутрь дома. Вот деревянные опилки от застывшей в полете разрушающейся входной двери начали приходить в движение, они начали медленно плыть в пространстве, удаляясь от основного массива дерева все дальше и дальше. Мой путь лежал вглубь дома. На границе между гостиной и коридором к прихожей стояла Слава в какой-то нелепой позе, если, конечно, забыть, что именно она спасла Эми. На удивление, внутри дом был почти не разрушен, за исключением противных луж около стен, некогда бывшими людьми, и прекрасной скульптуры молодой девушки из стекла. Вот только это была не скульптура. Могу ли я ей помочь? Никто ведь не узнает, не увидит, что происходит внутри. Аккуратно, лишь самую тонкую часть энергии, вливающейся в меня словно безграничный океан в бездонную пропасть, я направила на девушку. Постепенно, на прозрачной поверхности начали появляться пятна – изнутри темно-лиловые, по всей фигуре пробежала сеть трещин, нет, это были не трещины – кровеносные сосуды и бьющееся сердце внутри стекла. Еще капельку – обратная трансформация ускорилась – вскоре внутри гостиной медленно двигались словно сонные мухи попавшие в сверхгустой сироп уже не три человека – Слава, Брендиш и сидящий в кресле Мегаватт. Теперь их было четыре, к ним присоединилась молодая девушка с широко открытыми глазами, из которых медленно катились прозрачные капли. Лужи зеленой гадости на полу не имели ауры, каким-то образом я понимала – их уже не вернуть. Возможно, с помощью того старика я и смогла бы это сделать, но сейчас? Нет. Мое внимание привлекла красная застывшая в полете в полуметре от пола деталь – именно из нее и текла вся та энергия. Я спокойно шла в ее направлении – в этом застывшем мире, постепенно приходящем в норму, раздавался лишь один звук – перезвон цепей, волочащихся за моими руками по полу. Теперь понятно, почему Джинкс назвала его так… — Я, между прочим, могу и обидеться на подобное, леди. Но я знала – он не обидится. В чем-то он был такой же, как и я, или я была такой же, как и он – скованные представлениями общества, обманутые ими, неспособные помогать людям и защищать родных. И когда мы решили взять дело в свои руки – те, кто обязался защищать граждан, помогать маленьким детям и старикам, обернулись против нас. Монополия на героев, на помощь – кто знал, что такое вообще возможно? Мои пальцы сомкнулись на лакированной поверхности неаккуратно покрашенной канистры, наверняка от автомобильного масла. Зеленые огоньки, тускло светящиеся сквозь несколько слоев краски, постепенно умирали. Энергия в этой малышке постепенно переходила ко мне. — Осталось порвать лишь последнюю цепь, Тейлор. Освободи Эми, освободи себя – от страха за родных и мир. ... Он был прав. Виноват ли полицейский, вместо убийства грабителя посадивший его в тюрьму, и теперь смотрящий в глаза маленькому ребенку, не отпускающему холодную руку матери. Прости меня, малыш, если бы я только убил этого вора – он бы не сбежал и не убил твою маму. Ты бы не стал сиротой. Если убить убийцу, то в мире не становится меньше убийц. Но если пощадить убийцу, то становится ли в мире больше живых? Скольких еще он убьет? Если у Панацеи будет плохое настроение, будет ли она шантажировать весь мир опять? Все это было насмешкой судьбы, некой гротескной иронией, где чтобы помочь хорошим людям, надо было сделать больно хорошим людям. И лишь ублюдки и сволочи хорошо жили в этой реальности. Время окончательно пришло в норму – а вместе с ним и моя решимость. - ВИКИ! МАМА! ПАПА! – на ее лице до сих пор была та счастливая улыбка, и совершенно не подходящие к ней слезы. Она споткнулась, видимо из-за наручников и пены. Мегаватт все еще сидел в кресле, непонимающе мотая головой по сторонам, все правильно, ведь секунду назад был вечер, почти ночь – когда на них напала террористка. Яркий свет, проходящий сквозь окна гостиной, сбивал его с толку. Об этом было не принято говорить, но в наш век интернета – все знали, что у него были проблемы с головой. Депрессия или что-то подобное - это не позволяло ему сражаться. Быстрее всех соображала Брендиш, из ее уст прозвучал самый важный вопрос для всех. — Сколько? Панацея не смогла бы ответить, если бы захотела, в данный момент она со всех сил обнимала Славу, это было бы даже мило – сцепленные руки она перекинула через голову сестры и теперь сжимала в неразрушимом кольце, на что блондинка лишь рассеянно пыталась ее успокоить. Было бы мило, не находись мы в нашей ситуации. — Все хорошо, Эми! Отпусти меня уже! Ну не плачь, все будет хорошо! — Неделю. Вы были заморожены в течение недели. — Мой голос прервал эту идиллию, и я не собиралась на этом останавливаться. Знаю по себе – лучше сразу узнать все самое дерьмовое, чем это будут скрывать от тебя до последнего. — Неделю… Где Лазершоу и остальные? — Брендиш осела в стоящее неподалеку кресло. Не представляю, тяжело это или просто, осознать, что неделю ты был заморожен во времени. — Мне жаль вам это говорить… Но они уже справили похороны. Ваш участок находится за городом. Пойманные в остановившемся времени – почти как жертвы Серого Мальчика, было справедливо и логично поверить, что с этим нельзя ничего сделать. Весь мир вот уже годы не смог спасти ни одной его жертвы… — Нас похоронили, мама? Эми, как мы выбрались? — Слава, казалось, не совсем понимала о чем идет разговор, впрочем, чего еще ожидать от Барби сопутствующий ущерб, как ее прозвали на форумах. — Она отрезала мне руку, но не остановилась на этом, когда поняла, что я не сломаюсь. После этого она выпустила пока неактивный вирус, который уже заразил весь Броктон-Бей, и в течение недели должен заразить остальной мир. Этим шантажом она заставила меня убрать эффект – это было очень опасно, Броктон-Бей мог быть разрушен полностью, если бы что-то пошло не так. — я чуть приуменьшила масштаб, им незачем знать, что это был вопрос о безопасности целого мира. — В целом да, но почему-то я не в курсе вероятных разрушений города, и мне кажется, никто из Протектората или СКП не в курсе, Смена. Не желаешь объясниться? — ну конечно, вот он – Герой. Как только угроза миновала, готов бросаться вперед и с головой, и главное на кого? Правильно, на того, кто и разрешил всю ситуацию. Вместо тупой боли в груди, я испытывала лишь огорчение. Какая разница, знали вы или нет, это не имело значения – мы либо выполним требования Панацеи, либо она спустит чуму. Видимо информация про бактерии, способных пожирать ткани и металл, была правдой – таким образом, она повредила камеры в гостиной у стражей вчера, вот почему солдаты пришли так поздно, вот почему не были в курсе всего разговора между нами. — Ты лжешь! Эми бы никогда не сделала ничего подобного! Панацея, которая отрезает руки? Умнее ничего не могла придумать? — не знаю, пыталась ли Слава воздействовать на меня с помощью свой ауры устрашения или нет, вот только то количество энергии, которое я поглотила, да и в целом способность поглощать – все это делало меня не особо восприимчивой к таким тонким воздействиям. Не думаю, что переживу ее прямой хук, но вот только со всем тем временем, что у меня теперь есть – пусть оно и убывает стремительно, словно сквозь дырявое ведро, у нее нет даже шанса коснуться меня. — Она не лжет… Я действительно это сделала. У меня не было выбора! Она отказывалась помогать! Что мне оставалось делать!? Я ведь на все пошла ради вас! — если раньше в Панацее скользили трещины, словно на толстом льду, который вот-вот треснет, то сейчас – это было крушением. Крушением Эми Даллон. Она рыдала и обвиняла всех вокруг, ее голос скатывался с противного визга до полной безэмоциональности. Господи, наблюдать за тем, как человек был способен довести до такого себя, просто уничтожить себя, низвести до пыли, было невыносимо. И в довершение всего – Слава смотрела на нее широко открытыми глазами, в которых плескалось неверие вперемешку с признательностью. Каково это, ощущать, что кто-то пожертвовал всем ради тебя? Кто-то пошел против мира и всего человечества, чтобы вернуть тебя… Я ненавидела ее, ведь у меня никогда не было и не будет такого. Ненавидела, сочувствовала и завидовала. — Я… Я не знаю... Ты спасла нас. Вернула обратно, когда нас уже похоронили… Но отрезание конечностей? Угроза распространения болезней, Эми? Разве… разве это правильно? Мы ведь герои… Новая Волна – способ доказать – люди могут быть хорошими, помогать друг другу и без постоянного надзора и поводка правительства. Что теперь будут говорить? Я не знаю, Эми… мне нужно время, чтобы подумать… — Брендиш лишь подлила бензина в костер, на котором сгорала Панацея. Она сидела сломанной куклой в углу гостиной, рядом с противной лужей бежевого цвета вперемешку с лиловыми и красными оттенками. — Я ведь все… ради вас… все… — это был голос глубоко сломленного человека. Мне было ее жаль, но ничего поделать с этим я не могла. — Но какой ценой, Эми? Какой ценой? — неужели Брендиш просто не могла ее поддержать. Поддержал бы меня в такой ситуации Папа, или отказался? — …всего… — ее тихие рыдания, сотрясающие скрюченное тело в испачканном балахоне, далеко уже не таком белом, когда-то символизировавшем чистоту, невиновность и невинность, мешали разобрать речь. Это было больно. Даже мне, лишь краем затронутой трагедией этой семьи, было больно на это смотреть. Она искренне верила в то, что делала. Верила в свою правду и истину. И тем больнее было проиграть, когда долгожданного радостного воссоединения семьи так и не случилось. И чувствуя себя последней мразью, хуже, чем Эмма, я собиралась вогнать последний гвоздь в крышку ее гроба. Ненавижу подобные ситуации, ненавижу делать то, что не хочется, но нужно. — Иди сюда, Эми. Давай я тебя обниму, я тебя понимаю, — она рыдала, заливая мою жилетку смесью слюны, соплей и слез. Она была просто уничтожена. — Вот так, поплачь, все пройдет, все будет хорошо, отпусти это, отпусти все, — ненавижу себя. Постепенно она затихла и уснула – сказалось нервное напряжение. Брендиш все еще сидела, смотря на разбитый телевизор, Слава пыталась набирать какой-то номер в телефоне, а Мегаватту, казалось, и вовсе нет ни до чего дела. Я аккуратно положила Эми Даллон на диван, стоящий рядом с креслом, в котором сидела глава семейства. Пена и наручники легко поддались моим пальцами, не знаю, все дело в упражнениях или в силе. Хотя кого я обманываю, конечно, в силе. Ни один подросток, тренирующийся днями напролет, не порвет сталь или специальную пену, разработанную Драконом. — Что ты делаешь, Смена? — Скорость, до этого молчаливо наблюдавший за тем, как я утешаю опасную биотеррористку, наконец-то решил вмешаться. Герои - как всегда опаздывающие. — Она больше не опасна. Нет причин отправлять ее в Клетку или судить… — лишь бы она не проснулась, лишь бы она не проснулась… — Что… Что ты сделала? — черт, не заснувшая, но лишь задремавшая Эми Даллон неуклюже села на диван и рассматривала ладонь, словно впервые видя ее. — ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА С МОЕЙ СЕСТРОЙ, СУКА!? — оказывается, висеть под потолком, удерживаемой за воротник разъяренной Славой, то еще удовольствие. И ведь какая быстрая, я даже моргнуть не успела. Мне было плевать в каком-то смысле. Выгорала ли я вместе со всеми окружающими? Как много человек способен перенести стресса, прежде чем ему станет все равно? — Я… Я не чувствую их – бактерии, вирусы – ничего. — явно шокированная Эми Даллон гладила себя по рукам, как ненормальная, видимо впервые радуясь простым прикосновениям. — Ты забрала ее силу, да, Смена? Пиггот это не понравится, — можно подумать, Скорость, ты не знаешь, что Пиггот вообще ничего не нравится. — Верни ее обратно! — казалось, разъяриться еще больше было невозможно, но Славе каким-то образом удалось. Думаю, если бы я была обычным человеком, то дышать сквозь тиски ее рук, удерживающих меня за воротник, чья ткань скрипела и трещала от напряжения, я бы не смогла. Так странно, меня случайно пытается придушить так называемый герой Слава, а мне все равно. — Нет. Не получится. Я взяла все, что было. Теперь только Эми Даллон, никакого биологического технаря Панацеи, выпустившей опасный вирус и пытавшейся шантажировать меня жизнями родных. Это не исправить и не вернуть обратно. — интересно, чувствуют ли себя так отвратительно злодеи в свои первые преступления? Я знаю, что поступила правильно, теперь она никому не навредит, даже самой себе, но ощущение, что я совершила ошибку, не уходило. Отвратительное чувство. Вся эта ситуация омерзительна, лишь вызывает у меня ненависть к ненормальной Панацее и Славе, все еще держащей меня под потолком, несмотря на то, что я ее спасла. И ненависть к себе. За то, что предала свои идеалы – разве герой калечит других героев? Особенно целителей? — ТЫ БЛЯДЬ СЛЫШИШЬ МЕНЯ!? — она встряхнула меня как тряпичную куклу. Нет, я все понимаю, стресс, воссоединение с семьей и все такое, но всему должен быть предел. Мы медленно опускались на пол, до тех пор, пока лишь я одна не осталась висеть примерно в тридцати сантиметрах над полом, а Слава, или правильнее будет называть ее сейчас Виктория Даллон, стояла на явно дрожащих ногах. — Ты переходишь черту, Смена. — лишь Скорости и Славе, казалось, было дело до всего происходящего. Мегаватт все так же безучастно сидел в своем кресле, Брендиш, казалось, до сих пор не отошла от поступков своей дочери, а более – от того, что родные уже успели ее похоронить, и лишь именно приемная дочь, пошедшая на преступления, ее спасла. Это вызывало тот еще диссонанс даже у меня в голове. Эми Даллон, прекратив себя гладить, теперь счастливо прижималась со спины к Славе, положив ей голову на плечо и натирая ей шею, словно кошка. — Это ненадолго, через десять минут она вернется в норму, я имею ввиду, конечно, Славу. Эми Даллон, как я уже сказала, навсегда потеряла свои способности. Ее больше не имеет смысла судить, ведь по факту она лишь отрезала мне руку, а я не вижу смысла писать заявление на человека, у которого явно проблемы с психикой. Пускай лучше лечится. — Это ты поехавшая головой, украла силы у Эми, а теперь еще и у меня! — Мне вдруг в голову пришла идея. Что если Софию такой агрессивной делали силы, как и говорила Пиггот – они толкают всех на использование. Если силы, которыми несколько лет Панацея не пользовалась, свели ее с ума в момент слабости, а теперь эти же силы толкают на необдуманные поступки Славу. Если они по-разному подействуют на каждого из нас, то как они воздействуют на меня? Надо будет уточнить у Лизы, правда ли это или моя очередная бредовая идея? — Мне это надоело, мы все здесь отправляемся на вышку Протектората. Пускай директор СКП и Оружейник решают, что делать в этой ситуации. И вы, молодая леди, тоже, — все-таки не выдержал Скорость. Девушка так и не поблагодарила меня, интересно, знает ли она, что без меня была бы мертва. — Я… — ее прервали, и мы все замолчали. — Нет. Не сейчас. Почему, черт возьми, все против меня!? — не знаю как, но у меня получилось звучать и раздраженно и разбито одновременно. Я ненавижу этот мир. Ненавижу все окружающее. Я так устала…Воздух разрывал вой воздушных сирен