***
По непонятной причине – они всегда лезли к ней обниматься. Убей очередного призрака – и старик, женщина или мужчина или даже дети – все постоянно, блять, лезли к ней обниматься. Они не смели к ней прикасаться. Каждый из них – лишь путал ее, сбивал ЕЕ запах. ЕЕ прикосновения. Как смели они оскорблять ее память? В груди разгорелся пожар ненависти… Хотела бы она, чтобы это было так – лишь холод – это все, что она чувствовала. Возможно, они лезли к ней, потому что она была в своей форме? Но она не могла надеть другую, именно эта была ближе всего к НЕЙ. Белый плащ, с глубоко натянутым капюшоном – по всей ткани вышитые красные кресты. Словно все как обычно, словно все как раньше. Еще чуть-чуть, и она прилетит за ней. Заберет домой. И в этот раз ее обнимала очередная жертва мерзости. Твари, гнались за ней. — Господи, большое спасибо, Панацея. Как ты это сделала? Сколько бы Руна их не уничтожала, они всегда восставали обратно… Я добровольно сдамся СКП, можешь помочь мне спасти Руну? Каждый раз – одно и тоже. Благодарности. Просьбы о помощи. Они не понимали. — Все умирают… Она прижала молодую женщину с белой кожей голубыми глазами и светлыми волосами – типичная арийка, или макияж и пластика, чтобы соответствовать расисткой идеологии. Рука легла на спину, прижимая ее сильнее – вминая грудь в грудь. Свободная рука выхватила второе оружие, теперь уткнувшееся под грудь незнакомки. - Некоторым просто нужна небольшая помощь. Из спины молодой женщины вырвался быстро улетевший куда-то ввысь сгусток твердого света – Эми могла видеть края оплавленной раны. В такую дыру можно было бы свободно просунуть кулак через грудь и увидеть его со спины. — Но… Ты ведь… герой… Банально. Она уже слышала подобные слова в похожей ситуации. Не раз и не два. Всегда одно и тоже. Но если она герой… если она всем помогает… Почему никто не помог ей? Почему никто не помог Вики?***
— Какие-нибудь новые данные? — она подходила ЛИЧНО! Каждый час в лабораторию Оружейника. Что поделать, это была проблема такого уровня, который она не могла игнорировать. Не скачущая где-то по переулкам и убивающая бомжей обезумевшая окончательно Панацея, не Скитальцы, пытающиеся убить Смену – было бы хорошо, если бы им это удалось. Вовсе нет. Сейчас была проблема с тысяча триста девятью трупами в торговом центре на захваченной территории Барыг. Собственно говоря, Барыг больше и не было – лишь куча перемолотых трупов. Сплошные отчеты, оформление документов задним числом – что на эту территорию отправлялись патрули, что они делали все что могли. Порядка тридцати звонков в течение получаса – необходимо было уведомить каждого важного человека в штате лично – с помощью СКП и Протектората удалось сократить возможные потери с десяти тысяч до тысячи. Если бы не работа отважных специалистов, без каких либо способностей, кладущих свою жизнь ради благополучия, защиты и счастья других людей, работая в СКП – сражаясь против обезумевших монстров вроде все тех же Скитальцев или Смены. Если бы не работа отважных героев Протектората – они лично, рисковали жизнями лишь бы защитить окружающих. Даже Стражи – Двенадцатилетняя девочка рисковала своей жизнью и чуть не рухнула без сознания в попытке обезвредить ужасную бомбу. Только с ИХ помощью удалось ограничить радиус поражения – Смена с помощью песка уничтожила тысячу людей, но если бы они не ограничили его – погибли бы десятки, если не сотни тысяч. Подобные статьи и заголовки уже печатались во вновь начавших работу СМИ. Статьи выкладывались на главный сайт СКП Восток Запад Восток. Даже на этот несчастный форум, где сидят всякие ботаники – Parahumans online. Конечно, это была ложь. Но это была необходимая ложь – люди не должны быть в панике, не должны бояться за свою жизнь. Отряд Протектората в лице Мисс Ополчение, Оружейника и Батареи с Наручником, под прикрытием специалистов в тяжелых защитных костюмах – как саперных, так и полицейских, специалистов группы реагирования СКП – все вместе они рванули в торговый центр Уэймут, что находился вблизи пляжа. Светящийся кроваво-красным цветом диск диаметром в пять тысяч четыреста двадцать три метра завис вертикально над Броктон-Бей. Над торговым центром. Словно кто-то подвесил монетку – вот только размером чуть ли не с сам город. Знала ли она, что ее коллеги обнаружат внутри? Нет. Догадывалась? Определенно. С тех самых пор, как разрушили школу Уинслоу – все в этом городе пошло наперекосяк. Школа. Потом целое Авеню с «умершим» временем, как это назвал Колин. Дом Даллонов, убитых в мирное время. Бандитская война, в ходе которой от бомб Бакуды было ранено свыше сотни людей и умерло двадцать. Сплетница – преступница, устроившая переполох невиданных масштабов в сети. Страны ООН до сих пор вели закрытые заседания – у кого какие секреты вспыли, кто вновь пытался разработать ядерную бомбу – немало темного белья было вывалено наружу. Когда они наконец-то договорятся – кто из них насколько нарушил общие договоренности, и сколько за это следует заплатить – можно быть уверенной, после этого Сплетницу спеленают в течение часа. Спецслужбы всего мира, а в некоторые входят еще и кейпы – от таких не спрячешься и не убежишь. После этого весь город на полчаса скрылся под непроглядной тьмой – да здравствуют новые жертвы и разрушения. И словно вишенка на торте – Левиафан. И пока каждый вечер на национальном канале в новостях говорили, что в ЕЕ городе творится пиздец. Что ОНА не способна управлять или обеспечить безопасность граждан. Все это время ей постоянно поступали звонки, а чаще указания – что некую Тейлор Хеберт нельзя и пальцем тронуть. Нет, конечно, сначала и она носилась с ней как с писанной торбой – шутка ли, почти второй Эйдолон. Вот только не зря она сразу заприметила в той гнильцо – эти ее силы с сущностями – ее следовало сразу отправить на принудительное лечение, а не оставлять сумасшедшую девчонку с арсеналом Эйдолона разгуливать по ее городу. Что и было подтверждено. Тысяча триста девять жертв – плевать, что большинство из них было наркоманами или проститутками, плевать что они сами, скорее всего, умерли бы от их образа жизни в течение года или двух. Но такая огромная цифра. Столько людей уничтожено одномоментно одним человеком. И гигантский диск – который вот-вот обязательно упадет ей на голову. Можно было даже не сомневаться – по закону подлости, это произойдет в самый неподходящий момент. — Мэм, мы не смогли взять образцы. — Причина? — Не поддается воздействию – не отколоть ни одной крупинки, любое излучение поглощается полностью, не дает никакой обратной информации. Это словно черная дыра, поглощающая любую направленную на нее информацию, не давая никакой обратной связи – мы просто не знаем что это. Как оно летает? Из чего состоит? Сплошные вопросы без ответов. — У тебя то же самое, Дракон? – она обратилась к глазку камеры наблюдения в верхнему углу комнаты. - Да, к сожалению да, директор Пиггот. Воспоминания вызывали лишь зубной скрежет. А теперь еще и это – лишь показав свое удостоверение директора – скрещенные бурые пики перед входом в лабораторию Оружейника разошлись в стороны, освобождая проход. Ей пришлось повторить свой вопрос, видимо Колин не услышал ее, будучи слишком занятым над решением проблемы. — Что-нибудь удалось сделать…с этим? — Левой рукой Эмили взмахнула в сторону последней проблемы: У входа в лабораторию Оружейника стояли два человека. Две плотно сложенных массы бурого песка в форме людей, песок же формировал им одежду – свободные штаны поверх которых была какая-то странная полу кольчужная полу латная юбка, торс же был закрыт сплошной пластиной, а голову прикрывала широкополая плетеная шляпа, прикрывающая все, кроме губ. Конечно, все это было бурого, темно-красного цвета и из песка. Каждый отдел в здании СКП был блокирован песчаными воинами. У каждого входа стояла такая пара, что держала скрещенными пики, не давая пройти внутрь или выйти. Если у вас, конечно, не было пропуска. Карантин, полная изоляция, закрытие дверей и окон, создание новых дверных проемов – они пробовали все это, но песчаные стражи никуда не исчезли. Пена, огонь или лед, электричество или все возможные виды излучения – даже нано алебарда оружейника – все было бесполезно. Последняя, впрочем, резала их как нож масло, вот только песок смыкался сразу же за проходящей по фигуре кромкой лезвия. Как рубить мечом воду – бессмысленно и бесполезно. Неуничтожимые стражи полностью блокировали СКП и Протекторат вместе со Стражами. Неизвестно было – это какой-то управляющий конструкт, вроде самостоятельного модуля, или это был прямой контроль и кто-то проник в здание и теперь управлял марионетками. Или вовсе это были оживленные души в виде песка, теперь уже Эмили не удивилась бы ничему. Но вот что было странно – они пропускали любого, у кого было удостоверение. Конечно, сначала была проблема – удостоверение было не у каждого клерка – некоторым было не положено, некоторые забыли дома, а их товарищи на вахте, обязанные сообщить об этом, просто «выручали» коллег, не сдавая начальству. Суть в том, что порядка пятидесяти людей застряли в здании, не способные выйти из комнаты, в которой их застали появившиеся песочные стражи у каждого входа и выхода. Но как песок способен распознавать пропуск? Отсюда родилась гениальная в своей тупости идея – Эмили просто написала на обычном листе А4 – «пропуск во все помещения здания СКП для Лунар Шадоу» - и поставила сверху печать. Какое однако странное имя... Мексиканец? Удивительно, но мятый листок, с ее подписью и поставленной кое-как печатью позволил секретарю отдела связей с общественностью ходить где угодно – при предъявлении мятой бумаженции песчаные воины расступались и разводили скрещенные пики, преграждавшие проход. Вот и сейчас, показав свое удостоверение, и пройдя в лабораторию Оружейника, она интересовалась – решил ли он их проблему – ведь Песчаники захватили не только это здание. — Мне жаль говорить это, мэм, но мы ничего не можем с этим сделать. Единственный выход – сама Смена. — Голос Оружейника лишь подтвердил ее худшие опасения. Весь город – любой дом, кроме жилых и заброшенных – был теперь захвачен Сменой. Магазины, заводы или что угодно – везде стояли песчаные стражи. Словно в насмешку – только ей приказали взять под контроль город, как его полностью берет под контроль Смена. Это наверняка будет обсуждаться всей страной. Судя по всему – если сегодня понедельник, значит в пятницу можно будет освобождать свое кресло директора навсегда, ведь вместе с национальными войсками наверняка в город войдет и ее замена. Что же, она с удовольствием посмотрит на то, как ее преемник или преемница будет справляться с адом под именем Броктон-Бей.***
— Я не это имела ввиду, когда говорила, что нам нужно с тобой поговорить! С красным лицом Лиза пряталась под тонким одеялом, отказываясь смотреть на спокойную Тейлор. В отличие от Сплетницы, Тейлор вовсе не смущалась наготы, и одеяло укрывало лишь нижнюю часть тела, позволяя прохладному ветерку ласкать кожу, истосковавшуюся по ощущениям. Это было словно наркотик – след пальца скользящего по гладкой шелковой коже. Ветер, обдувающий плоть, капельки пота, катящиеся по ней. Сколько веков, сколько тысячелетий она была призраком, лишенным вообще всего? Она сбилась где-то на пятнадцати годах точного счета. А после не получалось даже отмерять столетия… Плоть натянулась, острые кончики твердых ногтевых пластинок с силой впились в сжатый кулак, прокалывая кожу без кого-либо сопротивления. Эти ощущения, жидкость, а точнее кровь, текущая от маленьких ранок по руке просто сводили с ума – каково это, быть снова живой? — Я сожалею, прости меня, Лиза, — во всех тех мгновениях, бесконечно длящихся, как и песок, вокруг – лишь жалкие то ли тридцать, то ли сорок лет, были капелькой крови в бочке воды – выделялись, хоть и смутно, но именно эти смутные воспоминания, об обучении принца Шуримы, помогали сейчас. Она не умела говорить с полной уверенностью в себе, но подражала Азиру. Поэтому и сейчас, хоть она и сказала, что сожалеет – но это была неправда. Она ни капельки не жалела о том, что было. Мужчины или женщины, какая разница – если у тебя есть тело, живая плоть и кровь. Она использовала опыт жизни, такой, который у нее был. То, что у Лизы были к ней чувства, возможно не до конца оформленные, не до конца осознанные… Тем слаще это было. — Ты врешь, Тейлор. Ты вовсе не извиняешься. Что с тобой произошло? — пронзительный взгляд зеленых глаз Лизы пытался сверлить меня куда-то вглубь. Я совсем забыла, что она очень умная. Очень. Умная. — Понимаешь, Лиза… я была там. — Ты была там? Где? Воспоминания? — почти близко. Если бы это действительно были только воспоминания, как и с Атреем. Это странно – если я забывала многое, названия улиц, всяких сериалов или людей. То вот силы – каждую ее я помнила, словно они были вырезаны скальпелем изнутри моего черепа. Я помнила как Атрея, так и остальных. — Лиза, я прожила в древнем магическом Египте примерно пять тысяч лет. Пять тысяч лет без еды. Без воды… — …Боже… — широко распахнутые глаза и прикрытый ладонью рот показывали – Лиза понимает, что это были не счастливые годы. Не то бессмертие, за которым гонятся злодеи. — …без слов. Первые сорок лет, люди хотя бы говорили. Говорили друг с другом, не замечая меня, но это была речь… А потом ничего не было вокруг, кроме песка на многие тысячи миль вокруг. В этот раз Лиза сама прижалась ко мне, пускай, и все еще прячась под одеялом. Я была рада, что у меня такая умная Лиза. Наверняка другая бы истеричка начала бы кричать что-то о соблазнении. Я видела парочку таких глупых рабынь… их участь была незавидна. Лиза понимала – я сделала это не специально… это болезнь. Я просто так долго была без всего, что теперь, как наркоман, не могу пресытиться. Мне хочется лишь больше. Больше газировки. Больше фастфуда. Больше Лизы. Дай мне больше Силы. Вдоооох… Выдоооох… Вдоооох… Выдоооох. Я все еще была Тейлор. Тейлор Хеберт, как сказала Лиза. Просто… нельзя прожить пять тысяч лет и не измениться, нельзя не заработать парочку-другую психологических проблем на этом фоне. — … Как ты себя чувствуешь? — Это странно… Мне хочется… всего? Я на самом деле хочу ощутить всё, весь мир. Я хочу попробовать всю еду, какая только есть, я хочу попробовать все напитки. Я хочу ощущать себя живой, чтобы со мной говорили, чтобы я говорила с людьми. Я живая. Я реальная. Мне нужно это доказать – как себе, так и остальным, доказать что это не сон… что я все еще не в песках… Это было знакомо – то, как Лиза обнимала меня. Прижимая голову к груди, гладила по черным прядям… — Чего ты хочешь, Тейлор? Я имею ввиду… когда ты уходила – ты хотела очистить город. Чтобы дети больше не страдали. Чтобы взрослые больше не страдали. Ты видела несправедливость, уродов и мразей – и ты не хотела с ними мириться. Но спустя все эти годы… чего ты теперь хочешь? Чего я хочу? Надеюсь, ты поймешь меня, Лиза. Я ответила на вопрос, значивший так много для нее, для меня, для нас: — Знаешь, Лиза. Я хочу***
Стоя на крыше напротив неприметного серого здания, Джек крутанул запястьем и сложил свою опасную бритву. Двери, прикрывающие вход, рухнули с прорезанных петель. Слегка улыбаясь, он обернулся и посмотрел на остальных членов Девятки. Ампутация сидела верхом на плечах Сибирь, заплетая в косу волосы безжалостной убийцы. Птица-Хрусталь и Ожог стояли на флангах Девятки: одна держала в руке книгу, а другая творила из пламени, горящего в сантиметре от её кожи, образы знакомых мест, вещей и людей. Роботы Ампутации были рассеяны по всей крыше. Один из её чудовищных Франкенштейнов — Халтурка, так, кажется, она его назвала? — терпеливо ожидал в дальнем углу. Он уже начал гнить заживо, и Ампутация старалась держать его подальше, чтобы запах не раздражал членов Девятки. Бледная Душечка стояла в тени Краулера. Она опустила плечи и скрестила руки на груди — словно боясь, что в любую секунду её могут ударить. Душечка – их новый член семьи – одна из дочек Сердцееда. Ее сила более чем подходила их семье – она была способна управлять эмоциями на более чем внушительном радиусе. Примерно покрывающем три четверти города. Секрет в том, что она манипулировала не только эмоциями – скоротечные реакции, такие как ярость, злость, страх, агрессия. Она могла манипулировать и более глубокими чувствами – внушить охраннику безграничную и ослепляющую ненависть к своему нанимателю, которого он должен защищать – результатом будет пуля в затылок. Она могла внушить бесконечную похоть любому из детей к своему родителю. Любовь и похоть. Счастье и отчаянье. Ненависть и восхищение. И еще множество, и множество оттенков эмоций и чувств. У них будет тааак много прекрасных развлечений с новым членом семьи. Краулер, имевший самый нечеловеческий облик в группе, возвышался над остальными. Торс три метра толщиной, голова размером с небольшой автомобиль. Он объединил в себе наиболее эффективные черты медведя и пантеры. Извилистый, гибкий, излучающий угрозу — но при этом мощный и мускулистый. Листовая броня покрывала его, и лишь там, где нужна была гибкость, её сменяла чешуя, а там, где и гибкости чешуи было недостаточно, росли жёсткие волосы. Краулер казался непроницаемо-чёрным, и лишь при определённом освещении на его коже появлялись радужные разводы — как на нефтяной плёнке. Из-под листов брони по всему телу выглядывали сотни чёрных глаз. Едкая слюна вытекала из пасти, ощерившейся множеством клыков, и капала в опасной близости от Душечки, разъедая бетонную крышу. Но, пожалуй, больше всего пугали шесть конечностей Краулера. Каждая из них раздваивалась ниже колена или локтя: на четырех задних больший отросток заканчивался когтем-мечом, а меньший — щупальцем. На двух передних лапах росли вполне человеческие руки с длинными пальцами. — Как сказала одна птичка из Бостона, очень любящая строить планы, у местных беженцев есть некто ооочень интересный, — в голосе Джека сквозила изрядная ирония. — Я пойду, познакомлюсь с одной очаровательной девушкой, а вы пока можете отдохнуть. Думаю, после столь долгого пребывания в тени, вы заслужили хороший отдых. Несколько членов Девятки улыбнулись. Краулер первым покинул крышу, одним прыжком взмыв в ночной воздух. Вскоре за ним последовали Птица-Хрусталь и Ожог. Каждый уходил куда-то в свою область города. В поисках интересных людей. Кандидатов. На крыше их осталось четверо — Сибирь, Ампутация, Джек и Душечка. Сибирь потянулась и схватила Душечку за воротник рубашки. Джеку она гораздо любезнее протянула руку, за которую тот крепко схватился. — Спасибо, — сказал он. Передвигаться с Сибирью было сродни искусству. Душечке ещё предстояло его освоить — она прикусила язык, и не удержала короткого вскрика, когда Сибирь шагнула с края крыши. Джек же расслабился в ту самую секунду, как Сибирь увлекла его. Вчетвером они упали с крыши. Ампутация, сидящая на плечах Сибири, вцепилась ей в волосы, чтобы удержаться. Благодаря частичке силы Сибирь, передавшейся каждому из них, они избежали печальной участи быть размазанными об асфальт. Джек пошатнулся, по большей части из-за того, что полностью расслабился, чтобы избежать повреждений, когда Сибирь коснулась его. Он отпустил её руку и выпрямился. Душечка рухнула на колени. — Премного благодарен, Сибирь, — сказал Джек. — Иди, развлекайся. Сибирь опустила Ампутацию на землю и тут же исчезла, одним прыжком скрывшись в темных переулках уходящего солнца. Его монстры выбирали себе части города, в которых будут пировать. Джек наблюдал, как они работают и играют, подмечая каждую мелочь. Он хорошо знал, что Птица-Хрусталь строит из себя интеллектуалку, но она теряла покой, как и Сибирь, когда они слишком долго не устраивали бойни, в такие моменты Птица-Хрусталь отвлекалась от книги, которую читала, каждые тридцать, пятнадцать или даже десять секунд, словно жаждала, чтобы хоть что-нибудь произошло. Сибирь же начинала смотреть на команду голодным взглядом. Ей не нужна была еда, но она наслаждалась ощущениями, пожирая человечину — как некоторые наслаждаются первой чашечкой кофе по утрам. Её это возбуждало. Краулер, по наблюдениям Джека, не показывал никаких признаков скуки или беспокойства. Когда он терял терпение, это походило на неуправляемый взрыв. Держать группу единой можно было лишь очень точно дозируя кнут и пряник. Постоянная ювелирная работа. Каждый хотел чего-то от других — сколь нелюдимым он ни старался выглядеть. Джек использовал эти желания, побуждая членов Девятки оставаться вместе и сотрудничать. Непростое дело: то, что пряник для одного — кнут для другого. Птица-Хрусталь, сейчас улетавшая куда-то на запад, жаждала признания. Скажи кто-нибудь об этом вслух, она бы оскорбилась. Но важнее всего для неё было выглядеть могущественной, как для остальной команды, так и для гражданских. Она на многое закрывала глаза, но от личного оскорбления или шутки у Птицы-Хрусталь срывало тормоза. Если мерить пряниками, простой похвалы хватало примерно на неделю, а возможности блеснуть перед другими — на месяц. Именно из-за этого Джек разрешал Птице-Хрусталь "петь" в каждом новом месте — хотя находил это скучным, приевшимся, а последствия “пения” слишком предсказуемыми. Кнут для неё оказался столь же незамысловат: угроза физической расправы и потери контроля. Задумай она атаковать кого-нибудь из группы, Сибирь или Краулер отплатили бы ей, не дав уйти невредимой. Птица-Хрусталь понимала, что это неизбежно. И сама мысль о позорном поражении удерживала её — ничуть не меньше угрозы смерти. Сибирь, как правило, любила наблюдать, как Ампутация вырезает и сшивает вместе мускулы и внутренние органы, собранные с трупов механическими пауками. С Сибирью всё было крайне непросто. Джек сомневался, что кто-то ещё из Девятки замечает, что наиболее беспощадный член группы тайно привязан к Ампутации. У Сибири туго с воображением, она раз за разом воплощала одни и те же жестокие и кровожадные сценарии — и, тем не менее, в работе Ампутации Сибирь видела своеобразную красоту. Иногда Джеку казалось, что Сибирь отвечает на желание Ампутации иметь семью. Ампутация относилась к Сибири то как к старшей сестре, то как к домашнему питомцу — привязанность же убийцы к девочке-Технарю казалась почти материнской, словно у медведицы к медвежонку. Замечал ли кто-нибудь ещё из Девятки, что Сибирь постоянно старается остаться рядом с Ампутацией, сопровождать её в вылазках и всё время держать на виду? Кнут для Сибири — это и есть Ампутация. Точнее, любая возможность потерять её компанию. Всё, что угрожало девочке, уничтожалось с небывалой яростью. Скучая, Сибирь бродила сама по себе и искала развлечений — и группа затаивалась, пока она не возвращалась через несколько часов или дней. Обычно приходилось поспешно отступать — когда герои, понимая, что им не справиться с Сибирью, приходили за остальными. Ампутации не хватало семьи. Её кнут — неодобрение, отказ в проявлении "любви" от близких. Эмоционально Ампутация осталась ещё большим ребёнком, чем внешне. По ночам ей снились кошмары — если только она не засыпала в объятиях старших товарищей, чаще всего Сибири. Когда Ампутация не высыпалась или у неё портилось настроение, она становилась столь же невыносимой, как все остальные — и одной из самых опасных в Девятке. Краулер хотел стать сильнее. Он оставался в Девятке из-за постоянных опасностей. Но был и скрытый мотив: он терпеливо ждал дня, когда Сибирь всерьёз попытается разорвать его на куски. Единственный кнут для Краулера в распоряжении Джека — угроза, что группа распадётся до того, как они с Сибирью подерутся. С другой стороны, день, когда Краулер вдруг решит, что все опасности, которые могут продвинуть его эволюцию, исчезли, будет... непростым. Ожог куда более чувствительна, чем остальные. Ею надо управлять, провоцировать, вынуждать использовать способности — чтобы она оставалась опасной. Надавишь на одно, и она подавлена и напугана — но уязвима. Надавишь на другое — безрассудна, неуправляема и способна напасть на самого Джека или других членов команды. У Манекена была собственная миссия. Мало что бесило его больше, чем зрелище того, как кто-нибудь помогает другим и добивается успеха там, где он потерпел сокрушительное поражение. Чтобы держать Манекена в форме, Джек напоминал ему о прошлом. Простое упоминание имени "Алан" для бывшего Технаря оказывалось сродни пощёчине. Но к таким мерам приходилось прибегать редко — Манекен был предсказуем и легко управляем. И Душечка, для которой их визит в Броктон-Бей будет первым. Её пряник — надежда. Кнут – она сама была для себя кнутом. Капля неодобрения, и ужасы которые она представляла, что с ней сотворят, пытали ее долгими одинокими ночами. Кнут и пряник. Постоянная поддержка баланса, на который влияют тысячи факторов. Даже сейчас мысленно он делал заметки о будущих кандидатах, решая, что с ними сработает, а что нет. Оружейник и Регент достаточно язвительны, чтобы задеть гордость Птицы-Хрусталь. С Сукой высок риск, что она начнет ссору первой, но Джек верил, что сумеет остановить её и подавить конфликт в зародыше. Сибирь будет ревновать Панацею к Ампутации, как только между ними начнут складываться какие-то отношения. Хотя с ней вроде что-то не так… новости… у них не всегда был под рукой интернет или свежие газеты. Девушка в заточении стала кандидатом исключительно потому, что Краулер надеялся на битву с ней. Либо она не сумеет нанести ему ущерб и наскучит монстру, либо справится с ним — и тогда у него нет причин оставаться в команде. Но сначала он лично хочет оценить ее. Если сам великий планировщик не смог придумать план, как ей помочь… Это должно быть интересно. Так что осталось два варианта, которые могут сработать. Вряд ли у Крюковолка или Суки есть качества, которые позволят им задержаться среди членов Девятки надолго. Скоро им найдётся замена — неважно, убьёт их кто-то со стороны или кто-то из своих. Но они не нарушат хрупкий существующий баланс, вступив в группу. Джек мог бы манипулировать результатами их маленького конкурса, добиться, чтобы один из последней пары продержался до финала. Конечно, это будет трудно и потребует от него всей искусности, коварства и умения играть с разумом, на которые он способен. Горячий ветер, густо напитанный дымом и сладковатым ароматом крови, дул ему в спину. Джек улыбнулся. В конце концов, эти испытания — его собственный пряник. Он не рассказывал остальным про своего кандидата – пятнадцатилетняя девчонка, уверенная, что сходит с ума, сбежавшая от родителей и из школы. Что же, вылепить из этого птенца, выпавшего из гнезда, из этой неуверенной и истеричной особы нечто прекрасное, будет сложно. Не в том смысле, что заставить ее присоединиться к себе будет сложно – нет, это как раз самое простое. Он умел говорить, умел быть убедительным – для забитой неуверенной ни в чем истерички сходящей с ума этого хватит с лихвой. Возможно боль, а возможно и семья, возможно, ему просто будет достаточно дать ей поддержку, ощущение семьи. Дать ей друга. Проблема с ней будет другая – хоть ее силы и заинтересовали его… но вот глядя на все ее решения… Превратить идиотку в нового Микеланджело в его области искусства будет непросто.