Комната №8
23 апреля 2020 г. в 21:45
Мы стали подниматься по лестнице, которая скрипела от каждого нашего шага, все выше. По дорогое Малька рассказывала мне, как устроены этажи в доме. Первый содержал в себе больничный отсек справа, учебный корпус слева и столовую впереди.
Второй этаж принадлежал маленьким детям в возрасте от нуля до семи лет. Здесь было довольно шумно, из дверей вдоль стен выбегали детишки, играли, веселились. Где-то кричали, плакали. По ним нельзя было сказать, что они чем-то болеют, только если явно не был виден недуг. Света в коридоре было достаточно, я смог разглядеть, что стены здесь были покрашены относительно недавно. Пол поменяли вероятно на днях, ковры постелили. Развесили детские плакаты и вывески «с заботой о здоровье». И последним я увидел, как Алана из дальней двери вела медсестра, он помахал мне, но я не успел ответить, Малька потащила меня выше.
Третий этаж принадлежал детям от восьми до четырнадцати лет. Здесь было уже не так шумно, как на втором. Дети не бегали, и ремонт желал оставлять лучшего. Где-то штукатурка отваливалась, я мог сам без усилий отковырять кусок. Висело несколько плакатов плохого состояние предупреждающих о скором восемнадцатилетии, что означало лишь одно в этом месте. Смотреть на этот этаж было невероятно грустно, но лишь до момента, пока мы не поднялись на четвертый.
Он принадлежал подросткам от пятнадцати до восемнадцати лет, и здесь стояла гробовая тишина. Как только я шагнул на первую половицу, она тут же хрустнула подо мной и этот звук пронесся эхом по всему коридору. Мне страшно было глубоко вздохнуть, я думал, что нарушу какую-то неприкосновенную историю. Окна здесь были завешаны старыми тряпками, стены прогнили от капающей воды с крыши. Напротив меня, по центру, висела директива правительства №4228 от 21 июня 1966 года: «Все дети в возрасте до восемнадцати лет, которые по своим болезням или увечьям не смогут приносить в дальнейшем пользу Мудрому Вождю и Великому государству, обязаны быть переданы в специализированные Дома Неугодных. Если по исполнении совершеннолетия ребенок не успевает выздороветь, его ожидает эвтаназия». Директива висела в красивой дубовой раме, подсвеченная спотом сверху. Я увидел ее впервые, но она уже так сильно давила на меня, что надежда на выздоровление куда-то медленно улетучивалась. Даже эти серые стены были мне милее. Кажется, теперь я знаю, почему здесь так тихо. Они смирились. Они просто ждут. Ждут своего спасения в виде смерти. Вся эта обстановка располагала к тому, чтобы убиться самому. Тут даже дышать тяжело, словно в воздухе витает какой-то песок, заполняет твои лёгкие и не даёт вздохнуть.
Малька остановилась у двери с цифрой восемь. Я без промедления подошёл к ней, сглотнул, и мы повернули ручку.
Все подростки, которые находились внутри, как помойные крысы мигом повернули ко мне свои головы и уставились вытаращенными глазами. Я не мог разглядеть их лица, в комнате было очень темно. Малька громко цокнула, прошла через всю площадь к окну и сдернула висевшее полотенце, выполняющее роль шторы. Подростки как кошки громко зашипели на синеволоску, кто-то выбежал, чуть не столкнув меня с порога. Я, уже привыкший ко мраку четвертого этажа, тоже был не особо готов к этому яркому утреннему свету. Пришлось прикрыть ладонью глаза.
Здесь также, как и на коридоре, были прогнившие стены, сырой потолок, прохудившийся паркет на полу. Высокие двухэтажные кровати с обеих сторон выглядели как какие-то джунгли. По середине комнаты валялось чье-то одеяло, и видимо, никто не собирался его поднимать. Я подошёл к нему, нагнулся, только хотел взять, как справа, пролезая через бортики первого этажа кровати, кто-то стукнул меня по руке и прошипел: «Не смей его трогать!». Я посмотрел на обидчика и передо мной предстал темноволосый карлик, с огромным носом во все лицо и маленькими глазами на выкате. Он прищурил их, и они вовсе скрылись. Я решил поинтересоваться, почему нельзя убрать одеяло, кто-то же может споткнуться.
— Это место Слепого, парень. — Голос карлика был очень гнусавым. — Если затронешь, он вычислит тебя по запаху и задушит ночью. Поэтому мой тебе совет: перешагни и иди дальше.
— Слепой — это лишь старая байка, Арасмус. Ты до сих пор думаешь, что он существует? — Малька закатила глаза. Карлик поднес палец к губам и шикнул. Остальные подростки подхватили его шик, и комната превратилась в шум леса. Я не понимал, что происходит. Малька снова закатила глаза.
— Не слушай их, Деннис. Лучше располагайся, у нас ещё много дел впереди.
Она указала мне на место на первом этаже кровати недалеко от окна со свободной тумбочкой. Парень сверху словно паук, в совершенно неестественной позе, с перекошенным лицом приветствовал меня, предлагая пожать кривую руку. Я неохотно ее сжал, и его лицо приняло одобрительный вид. Он сделал всасывающий звук, убрал слюну с губ и невнятно заговорил.
— Я ощень рад с табой познкмиться. Миня з-заавут Ки-ишер Кибр. Но-о можешь звать ми-иня КиКи! — Он заулыбался неровными зубами и захлопал в ладоши. Мне стало жутко не по себе. Малька, кажется, была очень удивлена.
— Ничего себе, КиКи, целых три предложения сказал за раз! Ты большой молодец! — Она погладила его по растормошенным волосам, и он, словно кот, потерся о ее ладонь. Где-то в углу кто-то радостно завопил. Я словил момент и разложил свои свои вещи на пустые полки тумбы, хотя лучше бы было их оставить в рюкзаке. На дверце были выбиты всякие надписи, даты, имена. Я смог четко разглядеть лишь одно: «У стен есть уши. 26.06.1966». Подняв глаза выше, передо мной предстала полностью исписанная стена. Казалось, человек пытался что-то донести, но не успевал. Он совершенно компульсивно в хаотичном порядке добавлял новые и новые фразы, отбирая смысл у старых. Возможно, он и сам не понимал, что хотел сказать, главное, чтобы его мысли остались здесь, в этой комнате. Я думал о том, чтобы изучить стену прямо сейчас, иначе потом подростки снова закроют окно полотенцем и сделать это не удастся.
— Кажется, обед подали.
Я обернулся на голос. В углу комнаты на нижней кровати лежал бритоголовый парень, совершенно неприятный на вид. У него была заячья губа, причем кем-то разбитая. Он крутил в руках пилку, внимательно наблюдая за ее вращением. Все подростки отвлеклись от своих дел и уставились на Мальку.
— Тебя это не касается, Гектор.
Бритоголовый направил лезвие в ее сторону и приподнял бровь.
— Все, что происходит в этой комнате, меня касается.
— Он в моей компании. Знаешь, что это значит?
Парень надул ноздри, убрал пилку в рукав и фальшиво улыбнулся. Не хватало одного зуба.
— Друзья Чеда — мои друзья. — Он свистнул мне. — Добро пожаловать, зелень.
Это было очень пренебрежительно, а слово «зелень» из его рта звучало как оскорбление. Что оно означало, я не знал. Наверняка, какой-то «домовой» термин. Но после этого подростки перестали за нами следить.
Я не понимал, что это была сейчас за беседа между ними и почему все дети так пристально наблюдали за нами, боясь сделать лишний вздох. Но я совершенно был сбит с толку, когда мы шли с Малькой к выходу и на ее фразу: «уважай чужое место» все почтительно ответили ей тоже самое.