Чары и месть, отвага и честь

Этим ничем не примечательным утром на территорию огромной усадьбы прилетел почтовый голубь, держащий в клюве послание, и сообщил, что оно адресовано господину Яго. Упомянутый попугай, который, в отличие от своего любящего поздно ложиться и поздно вставать хозяина, уже проснулся и поел медовых пряников, был в замешательстве, так как не ждал ни от кого весточки. Развернув записку, он погрузился в чтение. Написано было следующее: «Здравствуй, Яго, дорогой мой сыночек. Пишет мама твоя, Ханума. Ты меня, конечно, не помнишь, а я тебя хорошо помню, и сестричек твоих пятерых, и четверых братиков. А где они сейчас, я и не знаю, вы все на базаре вылупились, и вас быстро раскупили. И тебя бы ни за что не нашла, если бы моя хозяйка тебя не повстречала и не рассказала мне об этом. Ты стал очень толстым и холеным, но по описанию я сразу поняла, что это ты — по твоему хохолку и клюву. Такие клювы только в нашей семье встречаются. Я очень, очень старенькая стала, скоро мне стукнет пятьдесят семь. Так хочется увидеть тебя — хоть одним глазком, второй уже давно ничего не видит». Красноперый опустился на веточку плодового дерева и надолго задумался — мать родная нашлась, такое не каждый день случается. Он сорвал один из синих фруктов причудливой формы, названия которого не знал и предпочитал не забивать себе голову столь ненужной информацией, принялся клевать и думать обо всем на свете: о сыновнем долге, об ананасовой пастиле, которую сегодня будет готовить Фаджа, и о многом, многом другом. «Значит, мать нашлась, родная и единственная на всем белом свете. С одной стороны, радоваться надо, а с другой — теперь письма придется ей писать, а я ненавижу писать, я же птица, а не человек. А то и ехать придется к черту на кулички, а мне и здесь хорошо: любимая жена Диабло, дочурка Ядвига и Джафар, который души во мне не чает и позволяет если не все, то очень многое. Да и я очень красивый, что весьма замечательно, правда, животик в последнее время стал расти. Да ерунда все это, живот — признак счастливой и сытой жизни» — размышлял он. Через некоторое время Джафар вышел в сад и, стянув с головы тюрбан, позволил теплому октябрьскому ветерку перебирать его шелковистые пряди. — А я сегодня письмо получил. — подлетел к нему его питомец. — Письмо? — изумился араб. — Надо же! От кого? — От родной матери. Пернатый прочитал колдуну послание, и тот внимательно выслушал, а затем бросил: — И что? Что ты так волнуешься? Мало ли на свете матерей — к каждой ехать прикажете? — Но это же моя родная мать — единственная и неповторимая в своем роде! — Единственная и неповторимая, говоришь? А где она была раньше? Птах взглянул на обратный адрес и ответил: — В аграбской деревне Афар была. — В деревне Афар! — захохотал его хозяин. — Это же надо! А может быть, она тебе и не родительница вовсе, а просто перебраться к нам во дворец хочет? Знаем мы таких матерей! — Нет, это моя мама. У нее клюв как у меня и маховые перья на крыльях лазурного цвета, тоже как у меня. — Такие клювы и синие перья, мой друг, у каждого второго попугая породы красный ара, к которой ты и принадлежишь. — Это моя мама! Я это сердцем чувствую! — Ах, это твоя! Даже если она и твоя, то разве она тебя кормила? Поила? Заботилась о тебе? Убирала твои синие и красные перья отовсюду, когда у тебя была линька? Подпиливала твои когти и клюв, когда они отрастали и мешали тебе? Нашла тебе самочку подходящих габаритов? Оборудовала уютный уголок для яйца, из которого со временем должен был вылупиться твой птенец? Нет, все это делал для тебя я. Выходит, что я — твоя мать, а не эта Ханума. — Она снесла яйцо со мной и высиживала его, чтобы я вылупился, и это главное. — Я сделал для тебя, Яго, гораздо больше! — вспылил мужчина. — Я тебя сделал важной птицей! Если бы не я, ты сидел бы в клетке на базаре и верещал: «Попугай хочет сухарик»! Посмотри на пузо свое! Где ты еще такое видел, у каких базарных попугаев? Джафар глубоко вдохнул, немного успокоился и изрек: — Значит так, мой друг. Или ты выбросишь все это из головы, или — пожалуйста! — на все четыре стороны! Знаешь, сколько вашего ободранного брата в клетках на базаре в полуживом состоянии сидит? Ара это хорошо знал — перспектива вернуться на базар, к барыгам, далеко не самая радужная. Но ему все же не нравилось, когда ему ставили условия. — А у тебя у самого есть мать? — спросил он хозяина. — Мы с тобой оба знаем о том, что Розалия тебе не родная. Не получив ответа от бывшего султанского советника, его любимец все-таки решил лететь в деревню. Попрощавшись со своими любимыми пташками, он отправился в путь. ★★★★ После обеда Яго наконец прилетел в нужное место, и деревушка поразила привыкшего к роскоши и уюту обветшалыми бревенчатыми зданиями, кривенькими и косенькими. Дом, в котором жила его мама, был довольно большим, однако выглядел жалко и давно требовал хорошего ремонта. Попугай дернул за шнурок дверного колокольчика, заметив то, что в этой глуши о такой само собой разумеющейся вещи, как дверной звонок, никто и понятия не имеет. За дверью долго не отзывались, затем послышались шаги. — Кто там? — спросил женский старушечий голос. — Яго. — ответил гость. — Кто, кто? Я плохо слышу! — ЯГО!!! — Яго, голубчик! — обрадовался голос, и деревянная дверь открылась, противно скрипнув давно не смазанными металлическими петлями. На пороге стояла невысокая полная бабка с блеклыми рыжеватыми волосами, вздернутым носом и конопатым лицом. — Ой, неужели Яго? — Да, к родной матери прилетел. Вылетел сразу же, как только письмецо получил. — Ханума, это к тебе! Откуда-то сверху небыстро опустилась одноглазая попугайка, и это была его родительница: такой же клюв и такие же синие перья. Своему младшему отпрыску она едва доставала до груди. — Сыночек! — обрадовалась птица и потянулась к своему выросшему птенчику, а тот нагнулся и обнял ее крылом, а она заплакала, и ее хозяйка тоже. — Ну хватит, хватит. — пробурчал красноперый. — Знал бы, не прилетал. Понемногу старушки успокоились, провели дорогого гостя внутрь и накормили пшеном. Конечно же, дома он ел исключительно сдобу высшего качества, но сейчас был так голоден после длительного и протяженного перелета, что все склевал и попросил добавки. — Ханума, а я же тебе говорила, что твой сынок обязательно прилетит. — мягко произнесла крестьянка. — Сын к родной матери — и не прилетит! А ты не спала и не ела с тех самых пор, как только письмо отправила. — Улима, еще хорошо, что это удалось. — отозвалась попугайка. — Мы ведь деревенские и потому все неграмотные. Хорошо хоть, что почтовый голубь очень умный и смог все изобразить под мою диктовку. — Мам, ну как бы я мог не прилететь? К родной-то мамочке? Мать — она везде мать! — Ой, если бы мой старший сын думал бы так же, я была бы очень счастлива! — принялась сокрушаться простая труженица. — А кто Ваш сын? Пожилая женщина показала рукой на обтрепанный листок бумаги, оклеенный скотчем. Фотографий в селах не было, это была зарисовка, сделанная давным-давно хозяйкой дома. То, что там было изображено, повергло пернатого в шок. С рисунка на него смотрел его хозяин, но еще совсем грудной, а держала его, завернутого в пеленку, на руках молодая Улима. Хоть запечатлен был бывший визирь султана здесь еще девятимесячным, его питомец мгновенно узнал его по пятиконечной звезде на тонкой шейке и маленькому, но уже четко похожему на клюв носику. — Когда я была беременна Натху, то я узнала о том, что он или умрет у меня в утробе, или родится мертвым, а потому заняла денег у процентщицы Розалии на дорогостоящее лечение. Сына я родила, но он часто болел, и на него уходили все мои деньги. Я не смогла отдать долг ростовщице, а она выкрала мою кровиночку. Я к султану обращалась, но меня всегда гнал в шею его визирь, а потом оказалось, что он — мой выросший первенец. Я так хотела, чтобы он приехал ко мне и посмотрел на своих братиков и сестричек, но, видимо, этому не бывать. Яго просто опешил: «Вот это да! Значит, Джафар — ее старший сын. Его украла аристократка Ферраджи в отместку за неуплаченный долг. Надо бы написать письмо хозяину, чтобы примчался на всех парах». Птах решил взять за образец письмо Ханумы, только исправить некоторые моменты, и получилось следующее: «Здравствуй, Джафар, дорогой мой сыночек. Пишет мама твоя, Улима. Я тебя бы ни за что не нашла, если бы не забрела в Зачарованный Лес, а потом и в сторону султанского дворца. Я сразу поняла, что это ты — по твоей фигуре и родимому пятну на шее. Такие пятна только в нашей семье встречаются. Я была у тебя очень давно, полтора месяца назад, а ты так и не приехал ко мне, хоть и обещал. Знаю, что у тебя большая семья и много забот, но все-таки найди время, чтобы навестить меня и всех нас — я очень, очень старенькая стала, мне не так давно исполнилось пятьдесят шесть лет. Так хочется обнять своего первенца перед тем, как я умру». Яго перечитал свои письмена и остался недоволен. Уж очень жалостливое получилось послание. Нужно бы написать что-то, чтобы завлечь хозяина сюда — тот не любил слезы и жалобы, Розалия стремилась воспитать его максимально безэмоциональным, а также алчным ко всякого рода благам. Попугай начертал следующее: «Здравствуй, Джафар, дорогой мой сыночек. Пишет мама твоя, Улима. Живу я очень и очень хорошо, сытно и весело. Все у меня есть — и золото, и бриллианты, и самоцветы, и черная икра, и прочие деликатесы. Дом у меня со всеми удобствами — и воду из колодца не надо носить, и дрова из леса тоже, у меня и водопровод есть, и электричество. Одно только плохо — оставить все это богатство полагается первенцу, а я все никак не могу дождаться, когда ты ко мне приедешь». Красноперый отправил записку с помощью почтового голубя и довольно ухмыльнулся: «Ну теперь-то уж Джафар непременно явится, я своего хозяина знаю!».

★★★★

Чародей, хоть и был очень могущественным, все же имел несколько слабостей. Первая — кальян со всевозможными ароматическими пряностями: ваниль, корица, имбирь, гвоздика, кардамон и многие, многие другие. Мог курить и курить без перерыва. Вторая — различные сладости: за уши было не оттащить как от традиционных восточных лакомств — пахлавы, халвы, рахат-лукума и прочих, — так и от шоколада, пряников, печенья и многого другого. А третья — его любимец. Супруг Малефисенты сам не понимал, за что так любит своего питомца — тот целый день бездельничает, жрет, как целая стая попугаев, да еще плюс ко всему невероятно разборчив в еде, вредный, острый на язык, постоянно проказит, ничуть не уступая в этом Феликсору... Джафар часто спрашивал себя: «Ну, и на кой мне этот Яго? Какая от него польза?», и тут же сам себе давал ответ: «Никакой. За это и полюбил». Это пернатое чудо появилось у него, когда он был еще маленьким мальчиком — аристократка, его названная родительница, украла птенца на базаре и подарила своему воспитаннику, который очень полюбил нового члена семьи и позволял ему есть из своей тарелки и спать на своей подушке. Получив письмо, араб сразу догадался, от кого оно — разумеется, не от Улимы, а от птаха, такое только он мог написать, да и его кровная мать неграмотная, что там уже говорить. Мужчина, радостный оттого, что его пернатый друг отыскался, оседлал своего верного скакуна Сумрака и объяснил своей родне, что у него в Аграбе срочные дела и он уедет на несколько дней. Знакомить своих родственников с крестьянской семьей ему не особенно хотелось.