Идя в гости к Георгию, избегайте буквы Й

— Ебать, это что за ароматы? — Ваня дает себе ментального леща, когда пытается по привычке стянуть новые кроссы наступом на пятку. — Ты спалил что-то? — Сам ты спалил! Гриша выходит в коридор здороваться, а Ванечка на кухне уж какой-то слишком довольный — даже жалкой ремарочки о своих и чужих кулинарных способностях не вставляет. — Ну а воняет-то так чем? — после ритуальных почесушек Гришенька сваливает, причем даже не на кухню к хозяину, и его можно понять — там реально сложновато находиться. — Что это за пиздец? Окно открыто почти настежь, на подоконнике наполовину полная пепельница, что его и подпирает, а Ванечка сидит за столом перед целой сковородкой какой-то хуйни. Слава богам, под сковородкой есть доска и стол в безопасности, чего не скажешь о Светло, который энергично, но аккуратно возюкает вилкой по «какой-то хуйне» и с аппетитом ее поглощает. — Дядь, да иди ты на хуй. Зажрался на своей при императорской должности. Спустись с небес на землю! Холопы тоже любят жрать! Ваня садится напротив, очень подозрительным взглядом смиряя кулинарное произведение искусства. На запах оно, оказывается, было еще ничего, вот на вид — реальный пиздец. Удалось распознать тушенку, а в общем это смахивало на знаменитый густой батин суп, только без лаврушки. — Блядь, выйди и не порти аппетит своей кислой рожей, — Ванечка, однако, только веселится и никакого раздражения в голосе не мелькает — совершенно не против, чтобы Рудбой остался со своей кислой рожей рядом сидеть. — А вообще, рассказывай. Как все прошло? Поделись с дядей Фалленом планами империи. — Да Мирон зашевелился че-то, по творчеству подвижки, — Ваня справедливо решает, что ему можно закурить, если на кухне уже газовый апокалипсис. — Это семнадцатый — подвижки творчества? Ну да, неслыханная продуктивность, — Ванечка не всерьез, похуй ему на Окси, даже стеб развивать не собирается. — Пять треков аж. — Не, это как раз-таки был последний. Уходит с баттла, — на сигарету никак не реагируют, продолжая с некой периодичностью запихивать в себя содержимое сковородки. — О, — Ванька описывает в воздухе круголя вилкой. — Дает дорогу юным талантам? — Да блядь, Ваня, что это за хуйня? — Рудбой мечется взглядом от глаз напротив до полупустой сковородки, а Ванечка как начинает ржать. — Я, бля, сижу жду, пока ты спросишь, — посмеивается по-гиеньи, подпирает голову ладонью, смотрит масляным взглядом. — Я че-то по ностальгии угорел: нашел свои старые фотки, еще с Хабары, а там пошло-поехало. В итоге сварганил себе то, чем всей комнатой питались, будучи нищими студентами. Вкуснотища — пиздец, хочешь попробовать? Ванечка явно ждет отказа, этой гротескной брезгливости и посыла на хуй, поэтому Ваня чуть медлит, прежде чем ответить. На вид — полный пиздец, но если откажется — на него найдется тысяча и одна подстебка, еще и Слава доебет — с которым обязательно поделятся этой историей — когда они компашкой соберутся. Ну, если Светло жив и даже доволен, значит, это хотя бы можно есть. Рудбой забирает из Ванькиной руки вилку, набирает довольно скромную порцию и отправляет себе в рот. Все еще кроме тушенки ничего разобрать не удается, и это, наверное, спасает: просто жуешь мясо с чем-то, что напоминает одновременно и рис, и перловку, и бог знает что еще. — Вот это экстрим, дядь. Оксимирон будет тобой гордиться. — Как ты не сдох тогда? — лицо Ваня кривит только из вредности, с ужасом узнавая в себе театральность Музыченко, отдает вилку обратно. — Это целая эпопея! Гомер пизже не написал бы, — Ванька улыбается, откладывает переданную вилку на доску. — Покажешь фотки свои? — это первое, что надо было спросить, наплевав на дегустацию, но упущенного не вернешь. — Я тебе Илиаду Одиссеевну новую забабахаю, только сначала поделимся кулинарными изысками с местной дворовой живностью. — Бомжи тоже считаются? — Рудбой улыбается, встает за Ванечкой следом. Покормят они и собачек, и котиков, и зубы после этой лабуды почистят, и насмотрится Ваня на мелкого Ваню. Может даже свои фотки попытается откопать, прям с самых бородатых, когда еще ни одной татушки на теле не было. — Как кому повезет, дядь, я держу нейтралитет. Да начнутся же голодные игры!