Идя в гости к Георгию, избегайте буквы Й

— Горячий, не обожгись, — Игорь аккуратно ставит на столик две кружки кофе: в такую-то рань без него просто не обойтись. — Ща зефирки принесу. Мирон отточенным движением выуживает закладку из складок свитера, вкладывает между страниц и впихивает книгу между собой и креслом — так надежнее, вряд ли загваздаешь — берет свою кружку, помешивая по привычке, и оглядывается на балконную дверь. — Ты опять полпачки сожрал? Ну когда успел? — Игорь жмет плечами, закидывая горстку маленьких маршмеллоу в рот. — А кто мне запретит? — следующая жменька идет Мирону в кружку, работают слаженно: Игорь немного ссыпает, Мир тут же топит их ложкой. — Я взрослый человек. Хочу — пирожное, хочу — мороженое, хочу — заборы красить буду. Мирон цокает языком, закатывая глаза, ухмыляется, Игорь накидывает на кресло огромный плед. Сделать надо по уму: чтобы и ноги хватило укутать, и самому мерзнуть не остаться, так что поправляет еще несколько раз, прежде чем упасть сверху. Залезает прямо с ногами, подгибая их под себя и укутывая так, чтобы при желании поменять позу ничего не развалилось. — Пиздец, мэн, — Мир посмеивается, отставляя свою кружку и хватаясь за пачку зефирок. — Давно гнезда вить научился? — ссыпает жменю во вторую кружку, утаптывая ложечкой. — А в нынешнее время без этого никуда. Самцы каких-то там птиц либо вьют пиздатые гнезда, либо остаются без цыпочек, — Александров продолжает ерзать, пока окончательно не обтекает свое уютное пристанище на ближайшие несколько часов. Ловит чужую кисть, когда та пытается уложить солидно опустевшую пачку на столе, чмокает быстро в костяшки пальцев. — Каких-то там птиц? — Мир улыбается, щипает за нос только вредно. — Хуевые гнезда вьешь значит, раз без цыпочки сидишь, — довольный, главное, своей подъебкой, сам поудобнее устраивается, доставая книгу из-под бока. — Я у мамы репер, а не орнитолог, и вообще, — подставка под ноут неприятно давит ножками на ножки Игоря, приходится поерзать еще немного, — нахуй цыпочек. — Раздельно или слитно? — гундит в кружку, ловя губами зефирки. — Слитно. А вот тебя — раздельно, — Игорь от экрана ноутбука взгляд не отрывает, знает, что Мир сейчас книгу на ноги уложил и фак ему тычет. Часы в нижнем правом углу услужливо показывают четыре сорок три — Александров недовольно зевает на этот факт, пододвигая к себе кружку с кофе. У Мирона бессонница уже вторую неделю не уходит, но пьет он ромашковый чай и валерьянку, что делу особо не помогают, на таблетки морщится и отмахивается: нахуй надо? Игорю остается только не врубать музыку на колонках днем, чтобы была хоть какая-то возможность поспать. В сетях все пусто. Игорь по привычке только проверяет, желания переписываться и дрочить ленту новостей сейчас вообще нет. Он проснулся-то отлить, а в итоге пьет кофе на балконе, прогоняя внутри строчки будущего трека — вот она, романтика рассветов. Мирон только сощурился от неудачно упавшего луча света, когда солнце поднялось достаточно высоко, а в мозгах уже начался штурм: на тебе строчки и про покрытое мраком чудо чудесное, и про бесполезность его поисков, и что-нибудь трагическое додумай в финал. Куплетик даже успел нарисоваться, пока кофе варился. — Чего? — Игорь чувствует, что Мир на него смотрит. В наушниках бит, что остался без текста на прошлых релизах, но очень понравился, и подходит сейчас идеально; ноут перекочевал на правую ляху, а на левой сейчас блокнот: пишется так лучше, когда физически чувствуешь. — Не, ниче, — только взгляда не отводит все равно, наоборот, поворачивается, чтобы головой не вертеть. Книга теперь явно на втором плане: так, отвлечься на пару минуток от созерцания. Александров улыбается, тянется вбок, чтобы поцелуем зацепиться. Мирон отвечает глубоко и вдумчиво, хватает для удобства за затылок, скользя по короткостриженным волосам. Хуй тебе, Игореся, а не быстрый поцелуйчик. Игорь в ответ вредничает, кусает за нижнюю губу, вжимается лбом в чужой. Птицы за окном трещат как ошалелые, но внутренне как-то с ними согласен: настолько хорошо, что орать хочется.