«Молодой господин Вэй, Прошло несколько недель с тех самых пор, как Вы покинули Облачные Глубины. Со дня Вашего отъезда ни одно правило не было нарушено, что несказанно радует весь наш орден в целом, и меня, в частности.»
И снова официоз, ещё сильнее хлестнувший по сердцу. Казалось, Лань Чжань для себя решил, что чем больше он отгородиться от всего, случившегося в Гусу во время пребывания там Вэй Ина, тем легче ему будет справится с болезнью. Проклятый джентльмен! Заклинатель так привык слышать мягкое «Вэй Ин» из уст любимого, а теперь он видит это. В первом послании Ханьгуан-цзюн назвал его бытовым именем, а теперь и вовсе обратился так, словно они едва знакомы. Внутри что-то болезненно сжалось.«Всё случилось так, как должно было. В конце-концов, кто-то должен был положить конец Вашей безнаказанности. Я надеюсь, что там, куда Вы отправились, Вам преподадут урок, который Вы запомните.»
И снова Лань Чжань ругал его, очевидно, пытаясь избавится от ядовитых чувств, что заставляли цветы внутри тела раскрываться. Такое поведение Второго Нефрита Гусу было вполне объяснимо. Наверное, окажись сам Вэй Усянь в подобной ситуации, он бы и вовсе загрузил голову хлопотами, чтобы начисто вытрясти из неё влюблённость, и забыть об избраннике. Как говорится: «Дашь сердцу волю — попадешь в неволю». В этом месте ровные каллиграфические записи обрывались и переходили на вырванный — и снова сшитый — кусок пергамента. Почерк ни капли не отличался, и не потерял своей чёткости, однако из-за излишней помятости части листа, прочесть некоторые иероглифы удавалось с трудом. Вэй Ин прищурился в попытке осознать истинный смысл расплывшихся слов.«Наконец-то ты окажешься в своём ордене, в окружении цветов, которые так любишь. Наивно было полагать, что если ты перестанешь мелькать перед глазами, то я буду меньше думать о тебе. Но нет… Каждый уголок родного ордена напоминает мне о тебе. Мне кажется, что ты вот-вот выйдешь из-за поворота и скажешь очередную глупость, за которую непременно будешь наказан.»
О. Вот оно что. Ханьгуан-цзюн просто не удержал себя, и всё же вновь начал припоминать время, которое Вэй Ин провел в Облачных Глубинах. Это казалось милым. То, как самый прилежный ученик Гусу Лань отчаянно пытался контролировать свои чувства — свою влюблённость — но срывался в письме, за что и злился на самого себя. И, хотя это послание всё равно никто никогда бы не увидел, юноша продолжал испытывать стыд за несдержанность. Вэй Усянь буквально мог прочувствовать смущение и печаль Лань Ванцзи через бумагу, пропахшую лотосами и сандалом. Мимолетное воспоминание о пылающих ушах супруга вызвало мягкую улыбку.«Я стал чаще бывать у кроликов и всё реже медитировать, что негативно сказалось на моём здоровье. После твоего отьезда я сразу ощутил прилив сил и, было, обрадовался, однако… Оставив в покое лёгкие, стебли лотоса подобрались к золотому ядру. Я чувствую его лепестки.»
— Чёрт! — губы скривились в гримасе боли. Как человек, который пережил операцию по извлечению золотого ядра, Вэй Ин очень хорошо знал, какую боль это приносит. Точке скопления ци, тремя пальцами ниже пупка — любое вмешательство, внешнее или внутреннее, приносило адские мучения. А Лань Чжань терпел эту боль, когда стебли цветов обвивали источник его силы. Как только мог он держать это в себе и никому не показывать?«Вэй Ин… Я не буду просить тебя вернутся. Это невозможно. Я предпочел бы ещё сто лет не видеть тебя, чем ещё хоть раз взглянуть в твои смеющиеся глаза. Дыхание сбивается ночью… Чёткий график — единый для всех — был грубо мною нарушен. Я просыпаюсь от кошмаров, в которых раз за разом сталкиваюсь с твоим презрением, направленным в мою сторону. Но есть и другие сны. Те, после которых кончики ушей горят огнём. Сны, в которых ты снова приносишь «Улыбку Императора» и садишься на стену, предлагая мне выпить с тобой. Ты заливисто смеёшься, и мне всё тяжелее подавить улыбку. После этого мне больше не удаётся уснуть.»
Прочитав это, Вэй Усяню вмиг стало хуже. На этих словах сшитая часть письма заканчивалась и дальше, скорее всего, следовало продолжение предполагаемой исповеди. Совершенно очевидно, что Лань Ванцзи мечтал вновь увидеть его, но из-за сложившихся обстоятельств даже в письме не мог позволить себе сказать об этом. Должно быть, он действительно утопал в отчаянии, раз уж понимал, что обрекает себя на муки и скоропостижную смерть, но всё равно продолжал молча любить. Поразительное упрямство. Необычайная верность.«Господин Вэй, я лелею надежду, что Ваша нога больше никогда не переступит порог Облачных Глубин. Так будет лучше для всех.»
На этом письмо завершилось. Оно было четким и лаконичным, показывая, что Лань Чжань старался писать, сохраняя ясность разума и холодность сердца, но у него так и не вышло. Для Вэй Ина все эти послания были удивительным откровением. Чем-то сокровенным и запретным. Он будто играл на драгоценном гуцине, чьих струн ранее не касалась рука человека. Парень никогда не мог добиться от Ванцзи больше нескольких фраз. И это с учётом того, что с мужем тот был куда разговорчивее. Лань Чжань, очевидно, не умел сближаться с людьми. Его богатые на разнообразие ответы ограничивались «мгм» при согласии, и хмурым взглядом при недовольстве. Понимать эмоции Второго Нефрита было сложнее, чем успокоить призрака, жаждущего мести. Единственным, кто преуспел в понимании этого человека, сотканного из противоречий, был Цзеу-цзюнь. Лань Сичень, как никогда чётко различал, что же испытывает его брат в тот или иной момент. Впрочем в последнее время глава ордена вообще редко наведывался к ним, предпочитая уединение. Вэй Ин ещё только учился определять чувства своей дражайшей половины. Оттого подобные эмоциональные письма были словно благословение. Ведь это так будоражит сознание — узнать, как твой возлюбленный видел происходящее, и чем его версия отличалась от твоей. Бесспорно, что от версии Вэй Ина, мысли Ханьгуан-цзюня отличались кардинально. Когда один, как ребёнок, слепо искал приключений и бахвалился направо и налево, другой увядал от своей порочной любви и терзал себя мрачными мыслями. Что удивительно, Лань Чжань, казалось, вовсе не грезил счастливым будущим с предметом своей страсти, как это делали другие влюбленные дураки. Похоже, что, как порядочный ученик ордена Лань, он оценивал свои шансы более, чем здраво. Это делало Старейшине Илин ещё больнее. Осознание того, что в юности Ванцзи даже в мыслях не мог предположить взаимность, давало не прозрачный повод задуматься над своим поведением. Вэй Ин уже давно знал, что в те времена был чертовски недогадлив, не замечая ничего вокруг себя. Это полностью перевернуло его мировоззрение. Придя в себя заклинатель аккуратно сложил письмо до первоначального вида и потянулся к следующему. Время уже близилось к первому часу ночи, но любопытство пересилило просьбы сознания остановится. Выдержат ли его нервы ещё несколько сбивающих с толку посланий? Определенно да. Третья запись была датирована годом после изгнания первого ученика Юньмэна из Гусу. И если своенравная память впредь не изменит Старейшине Илин, то тогда множество адептов были приглашены на соревнования. Там же он впервые узрел Вэнь Нина. Морально подготовившись к эмоциональной встряске, заклинатель начал читать.«Вэй У Сянь! Как ты мог… Как ты только посмел поступить так?! Твоё бесстыдство ни для кого не секрет, но я даже не думал, что ты можешь опуститься столь низко, чтобы оскорбить мой орден таким…»
Обдумать причину злости Лань Ванцзи, и вообще понять хоть что-либо, Вэй Ин так и не успел, прерываясь на середине строчки. Издали послышался короткий звон колокола, прозвучавший лишь раз и уведомивший о возвращении его дражайшего супруга с ночной охоты. А это значит, что спустя всего несколько минут Лань Чжань уже будет в цзинши. Вмиг подскочив на ноги, и едва не опрокинув кувшин с вином, Старейшина Илин неловко заметался по комнате в попытках скрыть произошедшее. Он хорошо понимал желание возлюбленного никогда не показывать ему эти послания, поэтому спешил вернуть их на место, чтобы муж не догадался о находке. Быстро сложив все листы и завернув их обратно в лоскут ткани, Вэй Ин засунул их поглубже в тайник, между сосудами, чтобы не было видно, и уже хотел было опустить туда недопитое вино, как вдруг замер. Он пьян, от него чертовски несёт алкоголем и Лань Чжань наверняка поймёт, что супруг выпил. Излишние расспросы сейчас ни к чему, ведь Вэй Усянь вовсе не собирался рассказывать об обнаруженном, или, упаси Всевышний, вгонять его в краску. Мало ли какие будут последствия. Поэтому заклинатель быстро захлопнул крышку тайника, стараясь не издавать лишних звуков, и вернул на место цинковку. Он резво плюхнулся на кровать, растрёпывая одежду и взъерошивая распущенные волосы, после чего откинулся на стену, прижимая к губам кувшин с Улыбкой Императора. Успел. Лань Чжань величественно, но устало, ступил вглубь цзинши и обратил на мужа пристальный взгляд.