***
Утром температура воздуха в Чарлстоне переваливает за тридцать. Всю неделю обещают дожди, но дождей не происходит. Шото не нравится ни жара, из-за которой асфальт под колёсами ощутимо плавится, ни мокрые скользкие дороги. Шото бы вообще предпочёл не выходить из дома всё то время, пока солнце находится на небе, но у него слишком много дел, чертовски много дел. Всю неделю никто не слышит про Тодороки Шото. Он позволяет этому случиться, потому что это то, что сейчас необходимо. Иида грузит его делами, и их бесконечно много — очередное оставленное отцом наследство. Чарлстон видит лишь пролетающую на огромной скорости агеру, слышит её рык и исчезающий силуэт вдали. Шото возвращается к себе прежнему: равнодушному, неразговорчивому и не ищущему никаких эмоций. Шото возвращается к себе прежнему, но лишь с одной фразой в голове: «Почти все люди вокруг тебя — предатели». Вечером, когда он остаётся наедине с собой, без какого-либо желания рассекать улицы на большой скорости, он крутит пистолет в руках и смотрит в зеркало напротив почти неотрывно. Будь это Сэро, Урарака или Киришима. Будь это Бакуго. Сможет ли он так просто приставить пушку к их голове и нажать на курок, ни о чём не задумываясь? Будь это Изуку? Что он почувствует? А почувствует ли он хоть что-нибудь? Пока его телефон разрывается от бесконечных сообщений, пока он игнорирует всё, что не от Ииды и не от Бакуго, пока он может позволить себе быть в стороне, чтобы оттянуть ответ на свой вопрос как можно дольше. Почувствует ли? Почувствует? Сэро дописывает очередное смс. Уже давно это превратилось в короткий текст самого абсурдного содержания. Он не склонен испытывать судьбу, но продолжает строчить больше для того, чтобы просто достать Шото. Сэро не верит, что тот действительно ему ответит. Целую неделю он не появляется здесь. Целую неделю он не заявляется в Костал Савер, не приезжает даже на их прежнее место сборов, не проясняет детали хода расследования, не выходит на гонки. Ничего. Даже Каминари ничего о нём не знает. Сэро думает, что заявись он к нему домой, чтобы спросить о происходящем, тут же получит пулю в лоб прямо с порога. — Это длится уже довольно долго, — говорит он, делая глоток спрайта. — Бакуго ведь тоже не появляется здесь всё это время. Так они игнорируют друг друга или игнорируют нас? Киришима хмыкает. Он сидит на контейнере со льдом, в котором они держат банки спрайта, и смотрит себе под ноги, раскуривая сигарету. Он выглядит скучающим, когда Бакуго нет, и Сэро думает, всегда ли так было? — Не знаю, но мне это не нравится, — отвечает Урарака. Она складывает руки на груди и упирается бёдрами на свою ламборгини. Сейчас они не ездят в Костал Савер по понятным причинам, и она абсолютно точно в бешенстве из-за этого факта. — Что вообще между ними произошло? Они ссорятся по сто раз в день, почему в этот раз всё так масштабно? — Потому что Бакуго предатель, — отзывается Киришима. Он, наконец, поднимает голову и едва заметно улыбается. — Шото думает, что Бакуго предатель. А вы как думаете? — Бакуго? — усмехается Сэро. — Да Бакуго ни за что бы… Он замолкает. И Урарака молчит тоже. Бакуго непредсказуемый и нечитаемый, Бакуго безумный, Бакуго — без башки. Как будто они не знали об этом с самого начала. — Как думаете, Шото сможет простить его? — спрашивает Киришима. Урарака коротко сжимает пальцы. — Шото не прощает такого рода вещи. Всё придёт в норму только если Бакуго действительно окажется невиновен. Следующим вечером всё повторяется снова. И снова. Бакуго занимается тем, чем занимался: разъезжает по городам, заявляется на сборы стритрейсеров, гоняет на деньги и пытается найти что-то, что кажется только ещё призрачнее и ещё дальше. Киришима больше не преследует его. Им обоим нужно время, и они оба это чувствуют, хотя Бакуго предпочитает думать, что он не чувствует ничего. Но обманывать некого. Он получает отремонтированный аэро, перекидывается парой слов с Каминари, который только сейчас успевает поздравить его с выходом из тюрьмы. Для Бакуго эти поздравления сродни пожеланию доброго утра или спокойной ночи. Обыденность. — Кто оттюнинговал аэро для тебя? — спрашивает он. На лице у него дежурная улыбка. — Кто угодно, — отвечает Бакуго. — Ты не хочешь делать это у меня, потому что думаешь, что я солью Шото твои секреты? — он упирается о дверной проём. Закатанные рукава голубого комбинезона вряд ли так уж спасают от этой проклятой жары. — А ты решил всерьёз взяться за идею превзойти его, не так ли? — Железо не важно, — повторяет Бакуго слова Шото. Слова, с которыми никогда не соглашался. — Важен тот, кто им управляет. Но я не против создать убийственный тандем. Но доверять ремонт он по-прежнему может лишь Каминари. От этой мысли его выражение лица немного смягчается, фальшивая улыбка сменяется слабым кивком головы, и Каминари говорит почти искренне: — Ясно. Удачи тебе, Бакуго. Домой он приезжает только вечером. Только вечером звонит Шото. Никто не должен знать о том, что они общаются, и впервые всё настолько серьёзно, что под эту категорию попадают абсолютно все окружающие. Даже те, которым, как казалось Бакуго, может доверять даже Шото. Новости у него неприятные. По другому поводу он вряд ли бы звонил. Около откатных кованых ворот, ведущих во двор, стоит припаркованный бугатти широн. Широн выставлен на всеобщее обозрение, словно ожидающий, пока хозяин придёт и загонит его внутрь. Аэро ревностно тормозит, словно сам злится оттого, что кто-то занимает его место, но на деле же злится только Бакуго. Он выходит из машины, оглядывается по сторонам, будто тот, кто оставил здесь бугатти, сидит и поджидает его в кустах, наблюдая за реакцией. В фонарном свете столбов мало что можно разглядеть на большой дистанции, и он сдаётся, решая только подыграть и быстро загнать широн в свой гараж, заезжая следом на аэро. Он клюнул на наживку. Пусть они так и думают. Перед тем как набрать Шото, Бакуго ещё раз смотрит на подвесные камеры, охватывающие периметр уличного участка. Выбиты. Ну конечно. Грёбаные ублюдки. Он заходит в дом, запирает за собой дверь и оглядывается на всякий случай. Они не могли проникнуть внутрь. У Бакуго нет личной охраны, но есть охранная система нового поколения прямо здесь, внутри. Следовало поставить такую же и снаружи. Следовало изощриться даже до лазерных лучей, лишь бы не упустить никого и ничего. Сейчас было бы проще. — Что у тебя? — Шото поднимает сразу же. Без приветствий и имён. — Они пригнали мой ёбанный широн. Он здесь, у меня, — буквально рычит Бакуго. Он ударяет кулаком в стену, словно это действительно может чем-то помочь. — Камеры выбиты, записей видеонаблюдения нет, а широн стоит прямо на улице, как будто кричит «йоу, посмотрите, блять, на меня, я всю жизнь был здесь». Эти ёбанные ублюдки хотели подставить меня. Уверен, они сделали фото или, может, видео, которые ненароком могут оказаться у тебя. Будь готов. Шото молчит некоторое время, словно переваривает информацию, но на деле лишь подтверждает выводы, сделанные ранее, и подытоживает всё разом. — Они знают, что мы в ссоре и хотят подлить масла в огонь. Они всё видели и слышали. Это доказывает только одно: китайцы действительно из Костал Савер. В своём плане Шото делает только одну ошибку. Ему следовало разделить происходящее на тех, кто ошивается в Костал Савер, и на стритрейсеров из его собственной группировки. Сейчас и те и те знают о том, что они с Бакуго в ссоре. «Почти все люди вокруг тебя — предатели». Точно ли стоит подозревать один лишь Костал Савер? — Продолжаем следовать плану, — произносит он ещё спустя время. — Будем ждать их следующего шага. — Ха? — взрывается Бакуго. — Чего здесь ждать? Просто заявимся в грёбаный Костал Савер и разнесём там всё. — Нет, — отрезает Шото. — Мы ещё ничего не знаем. Делай как я говорю, и не дай им понять, что что-то замышляешь. Бакуго понимает, к чему ведёт Шото, но ничего не говорит. Он отключается и ещё долго раздумывает над тем, действительно ли у них есть причины подозревать кого-то из близкого круга? Кроме тех, когда они подозревают кого-то из семьи. О, они всегда подозревают кого-то из своей семьи. Шото откладывает телефон в сторону. Он снова здесь, напротив злосчастного зеркала, один на один со своими мыслями в огромной комнате. И он тянется к телефону снова, чтобы позвонить Ииде, но осекается уже на полпути. Упирается руками в высокий стол, смотрит на глупую плетённую вазу. Кто вообще запихнул сюда эту бесполезную вазу? Думает снова набрать Бакуго, но смысл? Проходится глазами по сообщениям Сэро, Урараки, просматривает даже то, что пришло с незнакомых номеров. «Почти все люди вокруг тебя — предатели». У него нет номера Изуку, но он бы всё равно не позвонил. Сейчас он бы всё равно не позвонил. Его отец знает, что он встречался с Изуку. Его отец знает Изуку. Но его отец сказал вернуться за информацией только тогда, когда он встретится с главарём китайцев, а значит это не может быть Изуку. Правильно? Это ведь не может быть Изуку? Но это может быть кто угодно. Это может быть даже тот, кто ошивался вокруг него годами. И он должен быть готов. Он должен быть готов принять эту информацию, смириться с этой информацией, пойти против любого с этой информацией. Шото достаёт пистолет из кобуры. Крутит его в пальцах, смотрит, поднимает взгляд обратно на зеркало. Именно так. Кто угодно. И он сможет выстрелить без единой мысли, это его не страшит. Его страшит только то, что он по-прежнему ничего не почувствует, даже когда сделает это. Ни сострадания, ни жалости. Лишь злость. Он прикладывает кольт к своему виску и разглядывает эту картину в своём зеркале. Он должен быть готов. В любого, кто пойдёт против него, кто бы это ни был. Пока недоверие не свело его с ума и не превратилось в безумие. Пока он всё ещё может чувствовать, что ему будет жаль. Пока он всё ещё может чувствовать хоть что-то, будь то из-за скорости за триста или из-за уличных танцев какого-то парнишки. Именно так. — Раз, два, три, — отсчитывает Шото, когда снимает кольт с предохранителя. Кончик ствола достаточно сильно упирается в его висок, чтобы оставить на нём круглый след. — Неон. И — ничего. Он убирает пистолет в карман и медленно приходит в себя. Шото спускается вниз и совсем не доходит до цокольного этажа. Заворачивает в противоположную сторону и открывает дверь ключом из нагрудного кармана. В нос тут уже ударяет прохладой кондиционера и запахом новой паркетной доски. Неоновые огни искусственные и едва ли веят той самой свободой, и это только больше напоминает ему, что всё это место — греющий душу самообман. Изуку не приходит сюда, потому что это — клетка. Клетка, облачённая в искусственную свободу, воссозданная по подобию, но являющаяся ничем иным, как жалким подражанием настоящих бескрайних просторов. Изуку не приходит. Но, может, когда-нибудь. Он так и говорит прислуге, когда поднимается обратно наверх. Шото может не доверять Изуку, и Шото, скорее всего, не доверяет Изуку, он не знает его и намеревается не подпускать ближе, чем уже подпустил, но Шото будет смотреть, как он танцует. Шото будет делать это даже если окажется, что Изуку тот, кого следует устранить. Изуку станцует. Шото посмотрит. И Шото устранит. — Если придёт мальчик с зелёными волосами, впустите его внутрь. И отдайте ключи, — он протягивает связку дубликатов. В ответ, как и положено, не получает ничего, лишь слабый молчаливый кивок. Шото как раз собирается подняться к себе, когда на его телефон приходит сообщение. Кай Чисаки пишет ему впервые за всё это время. Следующим утром Изуку уже трётся у огромной внушающей двери с кричащей позолоченной табличкой. В холле есть кондиционер, и он не против остаться здесь на целую вечность, но высокие амбалы подпирают его с обеих сторон и едва ли дают свободно насладиться прохладным воздухом. С такой компанией вряд ли расслабишься, но он не оставляет надежды, держится весело и расслабленно. Машет Ииде, проходящему мимо с зажатым планшетом в руке, словно с самого начала знает, что тот намеревается подойти к нему. — Я немного переживаю, Иида, — улыбается он. — Эти ребята действительно сделают мне больно, если я им не понравлюсь? Я пытался интересоваться у них, в каком ателье шьют такие качественные костюмы, но они даже не собирались вести беседу со мной. Не думаю, что мы поладим. Иида поправляет очки. Изуку не нравится такой расклад, и он чувствует это, потому что сейчас его улыбка режет, как никогда прежде. Он старается увести ситуацию в нейтральное русло и спокойно произносит: — Эти люди здесь не для того, чтобы контролировать тебя. Старатель приставил их, чтобы никто не смог перечить тебе в полной свободе действий. Это твоя охрана, Деку, а не охрана от тебя. — Вот как, — Изуку немного расслабляет плечи, и Иида рефлекторно расслабляется вместе с ним. — Тогда они могли бы, по крайней мере, развлечь меня, пока мы ожидаем здесь начала встречи. — Боюсь, с этим у них есть небольшие проблемы, — он окидывает их быстрым взглядом. Никто из амбалов даже не думает реагировать. — Нельзя так просто искоренить военное воспитание. Ты должен понимать, каких именно людей Старатель отбирает в охрану места, которое считает главным офисом. Изуку понимает. Хорошее, кстати, место. Он прекрасно помнит его ещё с былых времён. — Скажи, — продолжает Иида. Взгляд у него нестрогий, но совсем как у учителя. Изуку смешит подобная мысль. — Ты сделал Шото что-то плохое? Они условились со Старателем, что раз в неделю Изуку будет неизменно докладывать о том, как обстоят дела, и сейчас был именно тот день, но Иида говорил не об этом. Шото перестал появляться в Костал Савер, и Изуку знал это. Шото перестал отмахиваться от дел и принялся решать навешанные Иидой задачи, и Изуку знал это. Шото перестал гонять, и Изуку знал это. Иида знал тоже. Не знал лишь то, что такого могло произойти, чтобы закрытый Тодороки Шото изменил себе и стал ещё более закрытым. — Я немного перетасовал карты и запутал его, — пожимает плечами Изуку. — Ненарочно. Наши друзья сделали ход со стороны и организовали ситуацию, которая не вписывалась в мои планы. Они поссорили Шото с Бакуго и натравили его на Костал Савер, а Шото уж точно не стоит рыскать по Костал Савер. Так что теперь я заберу карты обратно и раскрою ему всего одну, чтобы сориентировать. Уверен, дальше он и сам справится. Иида собирается ответить, но массивная дверь перед Изуку неожиданно открывается, сопровождаемся бликами света на позолоченной табличке. Охрана остаётся снаружи, внутрь может зайти только один Изуку. И он действительно заходит, перед этим оборачиваясь на Ииду: — Ну а если нет, то справлюсь я. Это ведь всё-таки моя работа, — а потом исчезает за громким хлопком автоматической двери. У ресторана Quince самое удобное расположение, вкусная кухня и приглушённый интерьер в жёлтых оттенках, который напоминает о доме Тоши и заставляет Шото едва ли не ненавидеть его. В знойный летний день здесь почти нет народу, что совершенно не идёт им на руку, поэтому встреча назначается на вечер, и Шото даже позволяет себе обойтись белым лонгсливом и классическими штанами. Никаких костюмов, чёрт возьми, с кем он, по-вашему, имеет дело? Телефон коротко пиликает входящим сообщением, но Шото даже не нужно проверять его, чтобы заметить: его собеседник уже на месте. Он останавливается около полированного ведра с шампанским, оглядывает лица присутствующих, озарённые жёлтым светом многочисленных светильников, и находит нужное, подходя к столу медленно и уверенно. Кай Чисаки выглядит до обыденного мрачно. Он выбирает только тёмные тона в одежду и носит серьги, которые Шото никогда не понять. На этот раз это каффы с длинным пером, прикреплёнными к маленькому гвоздику, и с тонкими чёрными цепочками, уходящими вверх по ушной дуге. На нём чёрная рубашка с серым галстуком, но это то, что он считает «не привлекающим внимание», и Шото не может его осуждать. В конце концов, для человека, владеющего масштабной сетью банков, это вполне себе повседневная одежда. Было бы намного более странно, оденься он по-другому. Их столик расположен в дальнем углу около позолоченных зеркал и кирпичной стены. Шото бы предпочёл сидеть у окна с видом на набережную, а не забиваться в тёмный угол с искусственным освещением, но выбор вряд ли был сделан спонтанно, так что ему остаётся только смириться с положением дел. Он проходит мимо громоздкой картины с изображением порта, россыпи свеч и торшеров в небольшом коридоре неподалёку и садится за стол спиной к залу. Очевидно, Кай специально ограничил его обзор лишь одной кирпичной стеной и отражением обстановки в зеркалах сбоку. Шото не против, ему вполне хватает того вида, что предоставляет зеркало. На белоснежной скатерти уже ожидают бокалы с шампанским внутри, и Кай делает приветственный глоток, в то время как Шото не пьёт вовсе: его агера ожидает его прямо у ресторана, скрытая массивными кофейными шторами от чужих глаз. На фоне слышится приглушённая живая музыка из соседнего зала и стук столовых приборов о тарелки. Обстановка настолько непринуждённая и расслабляющая, что заставляет напрячься ещё больше. Они не размениваются на приветствия, но Кай слегка склоняет свою голову в слабом кивке. Здесь, в атмосфере бессовестного богатства, они собираются обсуждать подробности грязной жизни, и Шото не принимает это как необходимость, он принимает это как обыденность — реалии, которые бесполезно отрицать. — Я здесь, чтобы дать тебе информацию, — говорит Кай, и у Шото, по крайней мере, два вопроса. Каждая информация имеет свою цену, и если она не оправдывается ценой, значит она оправдывается другими причинами. У Кая не может быть других причин, они с Шото перекинулись десятью фразами за все вместе взятые встречи, и их не объединяет ничего, кроме родства, кроме семьи и кроме предательств, мысли о которых постоянно должны быть в голове каждого для наилучшей готовности. У Кая нет причин, но Шото думает — вдруг он сможет их найти? — Зачем тебе помогать мне? — спрашивает он. — Уважение, — Кай всегда говорит коротко и по делу. Его мимика ограничена лишь широко открытыми глазами, и выглядит это вполне настораживающие, выглядит это безумно. Он указывает на себя пальцем. — И страх. Он ничего не скрывает, но Шото всё равно смотрит на него крайне недоверчиво. Уважение? У них нет такого слова в лексиконе. Их семья — место, где гнездятся змеи, где ждут подходящего момента, чтобы выползти и проткнуть ядовитыми клыками кожу. Есть страх — верно. Страх есть. Но он тщательно скрытый, но он спрятанный, но он загромождённый целым рядом способов сопротивления, пропитанных ненавистью и завистью. Не тот, о котором говорит Кай. Шото занимает место главного звена, Шото готовят на должность во главе семьи, Шото определённо есть за что уважать и из-за чего бояться, но сам Шото почему-то в это абсолютно не верит. Он смотрит на Кая долго и пристально, словно пытается раскусить, но Кай не отступает. Ему нет смысла врать. И это — самое подозрительное. Официантка принимает у них заказ. Среди неисчислимого количества канапе в меню, Шото выискивает страницу с десертами и заказывает клубничную панна-котту. Ему приносят стакан воды и желают приятного вечера. Кай заказывает тортеллини. Вечер итальянской кухни начинается как-то совсем невзрачно. «Информация», думает Шото. Кай хочет дать ему то, что не смог дать его отец. — То, что ты осведомлён о деталях уже делает тебя подозрительным для меня, — произносит Шото. Он смотрит исподлобья, словно режет, и губы его сжаты в тонкую линию. — Сейчас период хаоса. И — надо же — появляешься ты чересчур вовремя, как спаситель. Больше всего я ненавижу именно такие совпадения. — Именно потому, что сейчас период хаоса, — кивает Кай. — Я продумал разные исходы. — И решил быть на моей стороне? — Решил быть на стороне победителя, — он делает ещё один глоток шампанского. — И даже если ты всё же проиграешь, я понесу потери намного меньше, будучи бок о бок с тобой. Это деловая сделка, Тодороки Шото. Это пакт. Сейчас цена за мою информацию — это одно лишь условие, которое ты должен принять, если хочешь узнать её. Согласен ли ты на это? Шото получает свою панна-котту. Музыка в соседнем зале стихает всего на мгновение, чтобы разразиться вновь уже следующей композицией. Не хватает только журчания воды в фонтане, и место действия окончательно превратится в обитель кричащего аристократизма. Не вписывается только стойка, нагромождённая всеразличным алкоголем. Она смотрится броско и наляписто, а массивные скульптуры в виде растений рядом с ней только усугубляют ситуацию. Шото переводит взгляд на зеркало сбоку, оценивает обстановку, ненароком смотрит на лицо Кая, не способное смягчиться даже в тёплом жёлтом свете ламп. Должно быть, условие это настолько важно, что заставляет идти на риски человека, который никогда в жизни не оправдывал ни один из них. А это значит, что ставки высоки с обеих сторон. Он отпивает воды из стакана. Кай инстинктивно напрягает плечи. Конференц-зал для Изуку совсем не похож на то, что впервые представляешь, когда слышишь это слово. Здесь нет длинных столов, нет выставленных в ряд стульев, обширного светлого пространства, мультимедийной доски и стоек с микрофонами. Здесь ничего нет. Конференц-зал для него — большая пустая комната со 100-дюймовым экраном посреди стены. Никаких окон, только голые линкрустовые стены с россыпью светильников у потолка, отбрасывающие грязный жёлтый свет на всё, что попадает в радиус их воздействия. Красное ковровое покрытие на полу, дорогое и вычищенное до блеска, способное проявляться даже в таком хреновом освещении. И Изуку пренебрежительно смотрит на свои кроссовки, но продолжает шагать по нему вперёд. В конце концов, ему нужно встать в специально отмеченное место, чтобы попасть в объектив камеры. Он не чувствует себя в конференц-зале. Он чувствует себя в одной из комнат какого-нибудь замка викторианской эпохи, а возможно сразу в подвальном помещении — тёмном, но разжитым огромным количеством всевозможных светильников. Он чувствует себя в обители кричащего богатства, но он чувствовал себя так ещё за пределами этой комнаты — внутри огромного небоскреба с панорамными окнами и прозрачным лифтом. И там ему нравилось больше. Там ему нравилось больше, потому что здесь он чувствовал, будто едва может дышать. Когда экран загорается начинающим видеовещанием, Изуку слегка щурится от проступившего иссиня-белого света. Обстановку это не спасает. В окошке поменьше, проглядывающим с правого нижнего бока, он видит свой силуэт, озарённый помесью искусственного света и залёгшими тенями. Его длинная фиолетовая футболка с низкими плечами придаёт этой картине ещё более нездоровый отлив. — Всё в том же месте, всё в то же время, — улыбается Деку. — Вам пора подлатать здешнее освещение, мне не нравится, как я выгляжу в объективе. Старатель, очевидно, тот человек, который не просто посадит тебя в объектив камеры, он точно тот человек, который посадит тебя на мушку, на прицел, и будь здесь хотя бы одно окно, Изуку был бы уверен на все сто, что на него уже направлена снайперская винтовка. Что, вообще-то, не более, чем выпендрёжничество: зачем нужна снайперская винтовка, если люди Старателя могут ворваться сюда в любую секунду и тут же заставить его распрощаться с жизнью? Всего одно неверное слово. Подойдёт даже неверное приветствие. Старатель именно из тех людей. — Мне достаточно того, что я вижу, — Старатель отвечает ему такой же улыбкой. Если Изуку и есть с кем вести игры, так это явно с ним. С ним запрещено вести игры, непозволительно и опасно, и Изуку каждый раз прикидывает себе картину собственной смерти перед тем, как произнести слова вслух, а Старатель каждый раз спускает ему с рук непозволительные вещи, но по-прежнему держит планку. Изуку хотел бы обладать такой же способностью, но она доступна лишь единицам. Она доступна Старателю и Тодороки Шото, как его сыну. — Чем ты порадуешь меня на этот раз, Деку? Старатель не выглядит угрожающе. За его спиной виднеется длинная спинка чёрного кожаного кресла и серые стены комнаты, отделанной под офис. Она-то уж точно походит на конференц-зал, и в ней есть солидный стол вместе с кучей стульев, это точно так. В россыпи непонятного орнамента и неисчислимого количества светильников здесь только Изуку. — Они хотят поссорить Бакуго с Шото. Думают, так действовать будет намного легче, и они в чём-то правы. Шото затеял какую-то свою игру, он держится подальше от Костал Савер и от всех своих друзей, а Бакуго… — Изуку хмыкает. Брови его на секунду взлетают вверх, но быстро опускаются обратно. — …Бакуго продолжает вести себя, как Бакуго: лихорадочно бороздит чужие просторы и точно так же не хочет попадаться никому на глаза. — Вот как, — Старатель довольно чешет подбородок. У него нет и не будет других комментариев. Изуку не говорит это вслух, но они оба понимают, что ему плевать на подробности и детали дел, потому что Старатель не страшится никого из них, а следовательно и не вникает ни во что. Он просто дрессирует сына. И Изуку нужен ему вместе со своими отчётами, потому что он просто дрессирует сына. Он выжидает паузу, смотрит внимательно и обдумывает следующие слова. Свет, получаемый от светильников, едва ли вообще достаёт до его лица, но свет, излучаемый огромным экраном, такой сильный, что слепит его, выбивая все мысли из головы. Старатель смотрит на него, как на зверушку, способную развлечь его в цирке, но Изуку смотрит на него, как на добычу, не хищника. Изуку машинально смотрит на всё интересное, как на добычу, и ему повезло, что он всё ещё не лишился головы за это. — И я пожертвовал одной Вашей тайной, чтобы обернуть игру в свою сторону, — он пожимает плечами. Старатель не реагирует. — И одним человеком без выбора. Шото старается не смотреть в зеркало чаще, чем того требует ситуация, но его не покидает ощущение, что что-то не так. Ему кажется, будто он в засаде, и в любое время из-за какого-то столика на него нацелится пушка, обязывая примкнуть к той стороне условий, которая ему очень невыгодна. Но этого не происходит. Ничего не происходит. Кай продолжает пить своё шампанское, продолжает выглядеть до невозможного мрачно, продолжает сверлить Шото внимательным взглядом, делая вид, будто ещё что-то не решил для себя. Всё уже давно было решено. Бежать некуда. Шото принимает его условие ещё тогда, когда интересуется, что это за условие. Ответ ему не нравится. Но деваться некуда, и теперь всё, что остаётся: внимательно выслушать его и прикинуть дальнейшие действия. Кай ещё некоторое время неотрывно смотрит на него. Шото терпел многие взгляды, но этот ему особенно не нравится. У Кая чересчур округлённые пронзительные глаза, и выглядит это совсем не красиво — выглядит это угрожающе. Шото не чувствует себя в безопасности даже с потенциальным информатором. Особенно с потенциальным информатором. Наличие у Кая сведений подобного рода означает только то, что в этом замешана вся их семья или в этом будет замешана вся их семья. — Человек, которого ты ищешь, — Кай говорит медленно и уверенно, его рука напряжённо замирает в воздухе, откладывая вилку, — это твой брат. Шото обретает свой обыденный тяжёлый взгляд, его нахмуренные брови предупреждают, что сейчас самый херовый момент для шуток. Но Кай и не шутит. Кай в принципе не похож на того, кто способен шутить. — Бакуго? — переспрашивает Шото. Кай отрицательно машет головой. Он выставляет перед Шото два пальца и говорит: — Твой второй брат. Изуку перекатывается с ноги на ногу, заинтересованно оглядывает стены, молчит, ожидая, пока Старатель переварит вываленную ему информацию. Он не меняется в лице. Изуку собирается раскрыть Шото, что у него есть ещё один брат, а Старатель даже не меняется в лице. Он действительно собирается спускать ему с рук абсолютно всё, пока он держит ситуацию под контролем? Ну и стальные же у него нервы. У Изуку действительно всё под контролем, но это вряд ли пройдёт бесследно для окружающих. — На самом деле я думаю, Вам ещё долго не придётся скучать, — улыбается он. — Шото захочет поговорить с Вами в ближайшем времени. И Шото — да. Шото подрывается из-за стола, Шото уходит к своей агере и выжимает под триста по городу. Шото собирается ввалиться в свой кабинет и вызвать отца на долгий разговор. Шото находит выход в своей агрессии, выпускает в неё весь ком собравшихся мыслей, трёт кулаки и глушит желание разнести всё к чертям. Шото ничего не чувствует, у Шото нет эмоций, но агрессия — это неискоренимое. Агрессия — это то, что они не смогли из него выдолбить. Агрессия следует за ним повсюду. Холодная, рациональная, будто продуманная, она многим отличается от бушующего гнева Бакуго. Она не ослепляет и не заставляет творить безумные вещи. Она лишь отрезвляет его, но выбивает всякие остатки человечности. — Ах, ты снова натравил моего сына против меня, — Старатель качает головой. Ничего. Ни страха, ни разочарования, ни досады, ни злости. Изуку и выеденного яйца для него не стоит. Но он нужен ему. Сейчас он нужен ему. Изуку неоднозначно хмыкает. Он даёт понять, что его улыбка полностью фальшивая, и произносит: — Простите, но Вы сами это сделали. Встреча заканчивается. И когда Изуку выходит из одной двери, Шото заходит в другую.***
Красная ламборгини выглядит внушительно снаружи, но ещё лучше — внутри. У Очако нет пунктика на одиночное вождение и в салон она пускает без каких-либо предубеждений. Сэро знает об этом, и Сэро пользуется ситуацией время от времени, но исключительно потому, что ему нравится чувствовать себя в истребителе. У ламборгини нет напольных ковриков, а только суровая голая накладка на полу, и это первое, что замечаешь, когда садишься внутрь. Следующее — тесные сидения-ковши из углеволокна, которые Сэро всеми силами старается полюбить, но которые может только игнорировать. Они очень серьёзные и злые, они неплохи на большой скорости, потому что обхватывают и удерживают на месте, но он любитель разложиться в расслабленной позе время от времени, хотя перспектива не врезаться по углам на поворотах его вполне устраивает. Не устраивает только якорь для детского кресла со стороны пассажирского сидения. Типа, серьёзно? И это даже не самая безумная вещь, потому что самая — центральная контрольная панель, которая наклонена в сторону водителя. Под красной крышкой на ней Сэро находит кнопку, способную завести авентадор. А на ярком экране за рулевым колесом — такую же сочно-красную шкалу оборотов. И всё это даёт ему ясное ощущение, что он находится совсем не в обычной машине. Урарака снаружи опирается на бампер бёдрами и что-то листает в телефоне. Сэро ещё некоторое время сидит в машине, не выходит даже тогда, когда Момо появляется на горизонте, и Урарака поднимает на неё голову. Он видит через лобовое стекло, как они молча смотрят друг на друга, и чувствует то напряжение, зависающее в воздухе натянутыми струнами. Момо, наконец, что-то произносит, но Сэро не может этого расслышать. Урарака засовывает телефон в карман чёрных джинс, её любимые — истерзанные полосами дыр, зажатые цепью вместо ремня и зауженные у щиколоток — в месте, где переходят в тёмные грубые ботинки. На этот раз никакой кожаной куртки, только чёрный топ и браслет с шипами, с которым она не расстаётся. Она отводит лопатки в сторону, заметно напрягаясь, и Сэро уверен, что не нашёл бы на её лице ничего, кроме ощутимого недовольства. А это ужасающе плохой знак. Момо складывает руки на груди. Ещё хуже. Её длинная рубашка с коротким рукавом, надетая поверх чёрной майки, открывает вид на длинную татуировку змеи, опоясывающую предплечья, а чёрные волосы, рассыпанные по плечам и спине, достают даже до резинки широких спортивных штанов. Она не носит грубые ботинки, конечно же, она носит красные джорданы, и те идеально подходят к драконам на её рубашке. Сэро ощущает назревающее противостояние и уже готовится медленно выйти из тачки, но Урарака впивается в чужие губы так быстро и резко, что он едва ли успевает остаться на месте. Едва ли успевает осознать. Едва ли успевает отвернуться с чувством, будто увидел то, что видеть не должен был. Ну конечно. Он для всех тут просто грёбаная шутка. Так всё и происходит: Сэро пялится на фирменную плашку Lamborghini, существующую здесь вместо бардачка, так долго, что не знает куда себя деть. Все люди вокруг него решают удариться в нездоровую страсть, и он не видит Шото, которого в это вовлекают, но видит Урараку, которая в это вовлекает сама. В конце концов, она поворачивается к нему с недовольным взглядом и машет рукой, говоря выйти из машины. Сэро устало выдыхает. Крыло авентадора взмывает вверх, и он появляется на горизонте с самой постной миной. — Вы не виделись чуть больше недели, — он складывает руки на груди, подходит ближе, хотя на самом деле держится в стороне. — Серьёзно? Момо выгибает бровь: — Кто сказал тебе, что мы не виделись так долго? Урарака давит смешок, и Сэро почти близок к тому, чтобы выдавить громкое «ха?» — скопление всего бушующего непонимания в двух буквах. Он ведь не третий лишний здесь, не так ли? Не так ли? Урарака пожимает плечами. — Момо была у меня дома пару раз. Сэро смотрит сначала на неё, затем на Момо. Урарака приобнимает её за талию расслабленной рукой, продолжая опираться на бампер, но Сэро всё равно дёргает её за плечо в свою сторону и склоняется ближе, чтобы зашептать на ухо как можно тише. — Ты… — он прерывается. Факт того, что Момо отчётливо слышит их, посылая ему недоумевающий взгляд, совсем не волнует его. — А что если она предательница? — Да? — наигранно вздыхает Урарака. — Какая жалость. Сэро выдаёт свой самый явный покерфейс: — Ты невозможная. И Урарака шипит на него в ответ: — Дай мне, блять, пожить мою жизнь. Где-то со стороны слышится смешок Момо. Урарака с Сэро оборачиваются на неё одинаково недовольно, и нахмуренные их лица сейчас больше напоминают обычное выражение лица Бакуго. Такая реакция её совсем не обескураживает, и она только тянет брови вверх, усмехаясь. — Вы точно не сиблинги? Урарака закатывает глаза: — Это ты меня так прокляла только что? Откуда-то издалека доносится приглушённая музыка, биты сотрясают мокрый асфальт, но доходят сюда лишь слабыми волнами. Урарака закуривает, но Сэро с Момо косятся на неё самыми недружелюбными взглядами, и она тушит сигарету грубой подошвой ботинка. Её рука приобнимает плечи Момо, и Сэро позволяет себе подойти ближе, будучи уверенным, что на этот раз шутки явно кончились. Неоном блестит весь квартал, но до раздолбанной бетонной площадки, на которой они с Ураракой размашисто паркуются, долетает лишь грязный тусклый свет, спрятанный громоздкими тёмными зданиями. Сэро уже интересуется этим, но продолжает коситься в сторону, несмотря на точный уверенный ответ Момо. Где-то недалеко сидит Джиро и наблюдает за периметром, готовая подать сигнал, если кто-то вдруг решит двинуться в их сторону. Они не скрывают факт своего присутствия здесь, а ребята из Костал Савер явно не озабочены ничем, кроме музыки и танцев. Разве что время от времени интересуются друг у друга, где та шайка стритрейсеров на дорогущих машинах, но Сэро всё равно предпочитает оставить эту встречу в секрете. Он не хочет, чтобы пострадала Момо, и не хочет, чтобы потом пострадало всё на свете из-за Урараки. Он не думает, что Костал Савер — это пристанище китайцев, он на самом деле так не думает. Но внутри точно есть предатели, этого он отрицать попросту не может. У него нет доказательств ни первого, ни второго, но у него есть интуиция. Хотя этого и безумно мало для того, чтобы убедить Момо объединиться и общими усилиями искоренить мешающийся под ногами мусор. В конце концов, если весь Костал Савер — это не китайцы, значит кто-то попросту хотел, чтобы они так думали. — На сколько по шкале от одного до десяти ты уверена в своих источниках, Урарака? — ещё раз спрашивает Сэро. — Как ты вообще выяснила, что они здесь? — На девять с половиной. Всегда есть вероятность того, что кто-то перетасовал информацию, — она выдерживает паузу. Момо чувствует, как напрягается её рука. — Киришима рассказал про китайский квартал в соседнем городе. Они с Бакуго катались там на днях, потому что у Бакуго были назначены гонки со здешними стритрейсерами. — Гонки? Зачем Бакуго гоняться с китайцами, зная о том, как сейчас обстоит ситуация? — Киришима уверен, что это не те китайцы, которых мы ищем. Люди там просто обжили территорию, как мы обжили наше прежнее место сборов в своё время. Но разве могут американцы обжить китайский квартал и не перестроить его под себя? В этом попросту нет смысла, а они и кусочка камня там не тронули. Более того, они продолжают их традиции, даже рисуют иероглифы на щеках. А это значит, что за ними явно кто-то стоит. — Тогда не логичнее предположить, что китайцы там, а не здесь? — спрашивает Момо. Она в курсе, конечно, она в курсе. Урарака не может утаить от неё даже такую деталь. — Само собой, это самый логичный вывод. Но что им делать там, вдали от того, на что они нацелились? Скорее всего, они поддерживают порядок, отсылают пару людей, чтобы всё контролировать. Люди, люди, им нужны люди для противостояния. Заграбастать себе целую шайку стритрейсеров на выгодных условиях — почему бы и нет? И поэтому мы выследили одного из них, — она замолкает снова. Сэро знает, что такие паузы не сулят ничего хорошего. — А потом ещё одного, и ещё троих. Их охрененно много и, похоже, они очень рады прерогативе смешаться с толпой, будучи разбросанными по всему Костал Савер. И это не всё, потому что у них есть ещё одна точка, которую они контролируют. Угадаешь, что это, Момо? Момо недовольно хмурится: — Харбор Вью. — Что ещё за Харбор Вью? — недоумевает Сэро. Момо чеканит ответ таким же низким строгим голосом, что и секундой ранее: — Место, в котором мы были до того, как перешли в Костал Савер. — Погоди, — он качает головой, смотрит на Урараку. — Из твоих слов следует, что Бакуго всё-таки знал, что катается с китайцами, раз ошивался там? Он знал о том, что происходит, и всё равно молчал? — Я не знаю, Сэро. Сначала это, а потом широн, про который говорил Шото. Я не хочу делать никаких выводов, но нам всё равно придется сделать их в скором времени. И у меня есть вопрос, Момо, — Урарака устало вздыхает. — Как думаешь, Изуку знал, что Харбор Вью заполонили китайцы? Понял это и потому перешёл в Костал Савер? Он же не думал всерьёз, будто здесь они его не настигнут. Или же он перешёл сюда, чтобы расширить сферу их влияния? Потому что это, кажется, то, что они пытаются нам показать. Ты должна знать, детка, ты ведь управляешь всем здесь в его отсутствие. Момо качает головой: — Не первое и не второе. В Харбор Вью было много проблем, но китайцы? Никогда. В конце концов, ни в Харбор Вью, ни в Костал Савер не может быть китайцев. — Почему? — спрашивает Сэро. Момо складывает руки на груди с едкой ухмылкой. — Потому что здесь всем заправляют русские, — она давит смешок, почти такой же, как и в самом начале, но значительно грубее. — Кажется, кто-то пиздит вам с обеих сторон. В тесном магазинчике кондиционер доживает свою последнюю жизнь, но работает изо всех сил, отдавая волнительную прохладу размашистым листкам огромного фикуса. Нейто совсем не возражает против того, что растение забирает весь прохладный воздух. В конце концов, тому и без того тяжко возле греющегося автомата с напитками. А Нейто не тяжко. Нейто не должно быть тяжко. Он играет в PSP за прилавком и старается игнорировать бессовестно облокотившегося на его витрину человека. Сэро подпирает подбородок кулаком. — Эй бармен, смешай мне самый жестокий коктейль. Фикус, думает Нейто. Фикусу намного хуже. Стоит концентрироваться на этом. Он поднимает раздражённый взгляд, отрываясь от игры, и произносит в тысячный раз: — Здесь разливают только отчаяние по душам. Так что найди себе какой-нибудь бар и проваливай отсюда. Сэро вздыхает. Он кивает головой и поднимается, засовывая руки в карманы. Очень непривычно торчать здесь без Шото, и это подмечает даже Нейто. — На этот раз никаких групповых свиданий, да? — ухмыляется он. — Только ты и я? Но Сэро его игнорирует. Теперь его очередь. Он смотрит на белый кафель, явно не вписывающийся в это место. Из-за света он окрашивается в грязный зелёный, смешивается с фиолетовыми пятнами на стене у фикуса, и превращает это место в непонятную разбавленную кляксу. Слишком светлое для Костал Савер. Слишком пустое для магазина. И даже продавец за прилавком — слишком незаинтересованный для продавца. Слишком, слишком. Одно сплошное слишком. — Так значит, вот что мы имеем, — Сэро принимается рассуждать вслух. Он поворачивается к Нейто спиной, опирается бёдрами о прилавок и продолжает держать руки в карманах. Ему даже не надо оборачиваться, чтобы понимать, что брови Нейто медленно вздымаются вверх от недоумения. — Кто-то хотел навести нас на ложный след. Кто-то хотел навести Шото на ложный след. Он позволил Урараке с Киришимой подумать, будто люди, которые нам нужны, засели в Костал Савер. Будто танцоры из Костал Савер — это они и есть. Даже Харбор Вью сюда приплели, чтобы выглядело более правдоподобно. Ведь так? Ребята из Харбор Вью неожиданно уходят в Костал Савер, конечно это выглядит так, будто на них оказывают внешнее воздействие, любой бы подумал, что тут замешаны китайцы. И они этим воспользовались. — Друг, — Нейто хлопает его по руке. — Я не имею ни малейшего понятия, о чём ты тут толкуешь, но может тебе принести водички или ещё чего? Сэро разворачивается к нему лицом одним резким движением. Он упирается руками в витрину и вперивается в Нейто не самым дружелюбным взглядом. — Им нужно было, чтобы Шото узнал про Бакуго, и им нужно было, чтобы Шото начал коситься на Костал Савер. Почему? Если Бакуго действительно предатель, то почему они делают всё, чтобы это показать? И почему они подтасовали сведения, заставив нас думать, будто наши враги находятся здесь? — он щёлкает пальцами, хотя Нейто ничего не говорит. — Именно! Они собираются посеять раздор, лишить Шото каких-либо союзников и уничтожить его. Ладно, «уничтожить» звучит зловеще, но разве это не то, что они собираются сделать? Пойти на такие меры… ради чего? Они до сих пор не выдвинули никакие условия, а значит им не нужно ничего, только искоренить нас. И это, возможно, могло бы сработать, если бы они не упустили одну деталь. Он усмехается, и Нейто откидывается на спинку стула, понимая, в чём дело. Он скрещивает руки на груди и ожидает, пока весь спектакль подойдёт к концу. — Они её попросту не знали. Не знали, понимаешь? Возможно, они были в курсе, что мы попытаемся скооперироваться с вами, но они подумали, что это не угрожает их плану. В конце концов, какая-то из сторон переубедила бы другую, и их задумка продолжала бы действовать. Почти идеально, это почти идеальный план, как на него не погляди. Но они даже не подозревали, что одна из сторон просто исключит их навязанную возможность для другой, и тогда всё будет раскрыто. Одна маленькая деталь, о которой они не догадывались, и всё раскрыто. — Ты звучишь, как умом поехавший. Просто скажи уже, что собираешься, ты ведь только за этим сюда и припёрся. Нейто закатывает глаза. Сэро опускает голову. Кажется, он немного увлёкся. — Вы, русские, всегда всё так усложняете для всех. Но как же с вами охуенно, — и, похоже, на этот раз он улыбается вполне искренне. — А ещё твоё настоящее имя такое, пиздец, стрёмное. — Моё имя не нравится только тем, кто не может его произнести, — Нейто оттопыривает средний палец. — Так здесь только ты? Или я могу познакомиться ещё с кем-то? В конце концов, чтобы держать такую огромную наркофабрику на самом видном месте, нужно ещё постараться. — Извини, — он пожимает плечами. — Здесь только я. Моей семье не нравится американская кухня, так что они укатили обратно в Москву. Но если что, ты только маякни, я вышлю приглашение. Правда, думаю, мать будет не в восторге. Она как раз подыскивает мне невесту, и мои связи с американскими мальчиками ей совсем не нравятся. — Твою мать, — смеётся Сэро. — Да что вообще за хуйня здесь происходит?