darkside

– Блять! Нет! Нет! – Доминик? – Блять! Ой, сладкий, а что не так? Обессилел, ослаб, твои ноги такие ватные, а рученьки-то, ручонки твои, смотри, а! Не слушаются? Не можешь даже схватиться за подушку, подняться, выйти из этого кошмара? Куда-то бежишь, наполовину запаздываешь. А зачем напрягаться? – Ты… Этого же… Блять, нет! – Доминик, че-ерт… Токио, похоже, совершенно не понимает, что не так. Но ведь что-то не в порядке, верно, иначе Ховард оставался бы спокойным, да, ага? Он и всегда был спокоен: ровный и соскочивший к эмоциональному ничтожеству, как пульс всех тех, кого Доминик убивал за деньги. Но ведь что-то не в порядке, ага? Д-д-да? – Этого! Блять! Не было! Сука! – Успокойся, мать твою! – Токио вскрикнул, впервые позволяя себе повысить голос. Драка? О, до нее далеко. Подождем. Как раз к самому интересному месту закончится ваш чертов попкорн. Мальчишке было до боли в груди страшно, до трусливого тошно. Вина, что ли, может, и другое. Оно ощущалось действительно, даже объемно, и при наличии особенного дара эмпатии вы сможете назвать мне и цвет, и оттенок, и гнилой вкус этих скомканных чувств. Но Токио – заинтересованное лицо шепчет нам прямо на ушко (и очень странно, если вы этого не слышите) – оказался не таким уж и глупым. Скрывается? А что же ему такого скрывать? Интерес-сно. – Ах ты, срань, посмел меня затыкать? Доминик обрел контроль над собственным телом, но лишь частично. Он замахнулся, прибегая к насилию. Хочется удушить Токио за то, что не подчинился. И так каждый – каждый, понимаете? – каждый раз. – Успокойся, пожалуйста, – почти что требуют. Трясутся. Ноют. – Этого всего не было, – с лихорадкой в глазах доказывает Ховард. Он болен. У него вместо крови алкоголь, наркотическая смесь и страх, руки дрожат, тремор, пальцы – лед, окаменелости на дряхлых костях. – Если это не ты сидел ночью за компом и не рылся в моих чертовых файлах. Но что же, в сущности, не так? – А? Рылся, сученыш?! Ах, точно. Как же мы могли – мы-мы-мы! – забыть, ведь Мэттью был так любезен явиться в квартиру Доминика и восстановить отрубленный компьютер. Провода на месте, блок стоит относительно ровно, а свеженький монитор – о, потрясающе красив на этом прибранном столе! А Мэтту удивительно хорошо. На том конце, по ту сторону экрана. Удивительно здорово наблюдать за лихорадкой, за всплеском умалишенного. Подозрения падают на Токио. Ведь кто еще мог издеваться над Ховардом, когда никого лишнего в квартире не наблюдали, м? – Ты ебал меня полночи, – звучит в оправдание. – Оставшуюся половину рыдал и трясся в истерике. Нажрался водкой и наркотой. Вопросы? – Вопросы: что делал ты, гаденыш! – лихорадка уже сменяется желчью. – Дурить меня решил? – Накидался еще хуже твоего. Помню последнее: ты кончил, закурил, мы ебнули по тяжке травки. Токио. Этот милый, этот потрясающе милый мальчик. Смазливый, втирающийся в доверие одними только голодными глазками. Щенок, согласный на коридорный коврик для ног, готовый отсосать и порвать гланды за лишний грамм наркоты. Унижающийся, вечно угнетенный. Он уже и не видит своей жизни без подчинения, без мысли принадлежать кому-то. Он выбрал Доминика. А Доминик выбрал его и доверял этим блядским глазкам. Щенячьим глазкам, выпрашивающим наркоту. Глазкам, на которые часто прилетает сперма, склеивающая русско-немецкие реснички. Такая же сперма, как прилетела на лицо Мэттью. Тогда. В под-д-дсобке. В подсобке, из которой Мэттью смотрит на этих долбоебов. – Никогда, блять, никогда, на хуй, не перечь мне и не затыкай, – выкинул Ховард, еще схваченный страхом. Его трясло и колотило. – Начни воспринимать меня за человека, – довольно честно попросил мальчишка и решительно полез за поцелуем. Доминик выдернут. Секунда, может, две успокоения – поддаться какому-то животному инстинкту, кусать мальчишеские губы, жалить его языком. Жарко, живо, жадно. Вкусно. Но кто будет отвечать за истерику? За то, что не все в этой комнате в порядке, как будто присутствует дух третьего, будто кружится недосказанность? Доминик выдернут, но Мэтту не звонит. Проблемы с компьютером – доверие консультант завоевал, в нем нет сомнений: работу выполнил честно, доброкачественно, даже получил сверхурочные за оказанную услугу. Но не помог. И не поможет, хотя Гугл так яро предлагал План-Зэд, уверяя, что безопасность будет обеспечена. Ну, знаете, нативная реклама, первая ссылка в поисковике… – Мне нужно позвонить, – Ховард откашлялся, найдя единственно верное решение. – Мне заткнуться? – уточнил Токио. Он знал принцип этих звонков. – Или заткнуть уши, свалить, я могу. – Забей. Лежи тут. О, разрешили слушать. В этот раз даже без зверских грубостей, оскорблений и напоминаний о жалкости существования. Вау. Гудок. Гуд-док! Еще! Клик, щелк, ещ-ще один…

>Расширенный доступ

– Фрест. Это вот Ховард, да-да… М, начал нервничать уже сейчас. Значит, Фрест, как мы понимаем, не последняя фигурка в известном бизнесе. Гамбург, черт возьми, рассадник таких вот язв, индивидов, моральных уродов. Токио что-то уже слышал про этого Фреста. Не самый главный, но интересная личность, влиятельный долбоеб, как вам сказать. – Слушай, походу, легавые. Добрались, не? – спрашивает Доминик, на что получает четкое «такого, бля, быть не может». – Ты прям уверен? Все четко? Перепроверь там на досуге, слушай, не то чтобы я сомневаюсь, знаешь… «Не сомневайся, мэ-эн. У нас все под контролем, сечешь? Наша сеть грамотно построена. Бля, буду!» – Да-да, странности тут. Хуйня полная. «Если у тебя что с компом, то не парься, наш канал невозможно взломать, на это уйдет год-два… Твой компьютер – твоя безопасность!» Удивительно, но… Где же мы слышали подобное дерьмо, а? Но Доминик пытается держать образ и не подает виду. А все в порядке. Даже если что-то к хуям не так. И Токио становится до жути весело, его вдруг так смешит Ховард. Занимательно, насколько люди могут быть глупыми и пустым, одновременно с тем восхитительно ловкими на мысль. – Я бы взял пару голов на среду, – продолжает Доминик. Работа не стояла на месте, даже если менталочка ушла в минус. – Лучше бы к вечеру, там не так все загружено, мне бы еще успеть за патронами. Да и у Филармонии могу хмурого забрать пак или два, передачки если нужны на район… Ага, понял. Ну, благодарочка. Спасаешь, чел. Работу дали. Деньги будут. Может, Ховард заплатил бы еще пару сотен за секс с консультантом компьютерного центра. Небезопасно, но ведь Доминик еще не был в курсе? – Никогда не слышал, чтобы ты так говорил, – улыбается ему Токио, любуясь моментом. – Заткнись на хуй. – А вот это уже мой… Мальчишка развалился на постели и был уморительно доволен: Ховард еще никогда не оказывался так близок к эмоции. Момент, черт бы его. Кажется, такое бывает в фильмах. Мэттью все еще наблюдает, и для него это поистине увлекательное кино. Он здесь и сценарист, и идейный вдохновитель, и чертов неблагодарный зритель, и режиссер. И он будет оценивать свою картину до самого конца, даже когда станет дрочить, любуясь мальчишеским минетом. Может, даже любуясь Токио, не находите? Клавиатура будет трястись, соскакивая по буквам, клик, щелк! Подключение к Нендерштрассе не предаст Беллами. Никто его не предаст. Зачем ему порно, когда есть камера Доминика? – Ты сейчас за щеку схватишь, – грубит Доминик, отказываясь от чувств. Он выкинул телефон, остаточно напуганный, но уже чуть более готовый к жизни. – Я тебе не твой. – Мой, – грязно кидает мальчишка. – Еще как. Сползти на пол, прокрасться к ногам, выдавить из себя легендарный взгляд. О, безобразие. Но каково все-таки мгновение, когда за зрачками Токио смеет промчаться вся ненависть к Ховарду. Думаете, мальчишка его обожал? О. Вы тоже у меня глупенькие? Он умел сделать все по правилам, так грамотно, почти ювелирно. Склонный к скрупулезному труду, Токио знал, что не отступит от предначертанного алгоритма. Ни один пункт не будет выполнен зазря. Каждое касание имело свой фатальный смысл, способный довести Доминика до обмякшего состояния. Чтобы не осталось сил думать, предполагать. Работать. Чтобы Мэттью, мастурбирая на этот отвратный спектакль, продолжал уничтожать Ховарда снова и снова. – Доминик, – просит Токио, медленно облизывая языком его член. – А ты бы убил за меня? А когда поднимаются глазки, так уязвимо блестящие, когда они смотрят на тебя! Готов убить весь мир, да всю вселенную, что уж там. Готов на все, лишь бы не прекращали этого пиздеца.

>Cbcbbbbcbbbb

– Мэттью, что-то не так? – вмешался электрический голос Ксенон. – За-ва-ли, – прекращает он членораздельно, задыхаясь от удовольствия. Ему совсем наплевать, что на экране Доминика может выводиться ничтожность и бессмыслица вместо верных команд.

>Qqqqqqqwerty

– Убил бы? – Токио такой неугомонный. И Мэттью даже нашел в себе достаточно наглости улыбнуться мальчишке через экран. Соси, мол, шлюшка, продолжай. Хорошо пляш-шешь. – Если всегда будешь делать мне минет, – выдают заявление. Условие, как в договоре. – А просто так? Еще одно движение языка: особенное, с послевкусием. Токио причмокивал, исполняя.

>Cbbcbbccccccccc

– Ничего в этой дерьмовой жизни не делается просто так. Оставить засос. Дважды пройтись под головкой. Похлопать ресницами, а после неумолимо вздернуть носиком. Еще один нужный поцелуй – для закрепления. – Но ведь я делаю. Глубоко в рот, взять по самые яйца, подержать пару секунд. Прыснут слезы, нужно откашляться для пущей правдоподобности. Покрасневшие щечки, удивленное личико, раскосый взгляд. Вуаля – вы бесподобны! – Ты бы убил за меня? – спрашивает он в последний раз, надеясь, что сработало. – Соси, шлюха, – Доминик копирует слова Беллами, только что повторно спущенные шепотом в монитор. И Мэттью блядски доволен собой и Токио. И он готов кончить, но эти слова вдруг вызывают в нем столько отвращения, что рука соскакивает окончательно. Липкие пальцы больше не хотят висеть на члене. Если ему все же удастся кончить без рук – его неебическая удача.

>Отключение >Выход

Что ж, кажется, не в этот раз.