— из дневника Нагито
*** Гандам никогда не думал, что мир может работать как-то иначе. Отточенный механизм, каждое изменение в котором предопределено задолго “до” — любой поворот не был для зверя внезапен, известно заранее. И, когда Сония осталась жить с ним, это просто внесло свои коррективы. Всего лишь новый пункт в целом списке из основ, которые не могли поддаться влиянию ни человеческому, ни божественному. Весна пробуждает жизнь, лето — кульминация. В конце осени снег выпадает, в конце зимы тает. Сония улыбается и смеется, заверяет чистосердечно, что здесь ее дом и душа ее нашла счастье. Все было так просто. Пока он не увидел ту же самую улыбку в разговоре с тюремщиком. Не маска веселья, давно уже приросшая к лицу, не фарфоровая вежливость для встреч с врагами и незнакомцами, но нечто искреннее и сердечное. Слова, которые он услышал ненароком в домашнем разговоре, были эпитафией спокойствия и уверенности: — Вы так добры, брат мой. И позвольте: где я могла бы быть еще счастливее, чем во дворце, рядом с вами? Случайность, оброненная в повседневности, создала трещину в замке из стекла. Гандам не был глупцом, не был слепцом — ведь помнил еще причину, по которой Сония вообще оказалась подле него, помнил, с какой храбростью и гордостью сделала шаг к новой жизни, чтобы потом судьба привела их к исходной точке. Только теперь фигуры на доске были отзеркалены: готов ли он пожертвовать ее нынешним счастьем, комфортом дворца ради спасения из заточения? Готов ли он дважды перерезать одну и ту же нить судьбы, когда придется приблизиться самому, а не спокойно ждать, когда жертва сама подойдет к алтарю? Будь он прежним бесстрастным жрецом тайн, то без волнений совершил бы надлежащий обряд. Но он любил ее. Как смертные любят смертных, с этой надоедливой болью в груди и слабостью, непозволительной для избранной роли — и потому сомневался, должен ли он следовать тому, что зовет фатумом и правилами. Наверное, сейчас не стоило об этом думать. Снять проклятие, а дальше — будь что будет. *** — Миледи, кажется, вы как-то упоминали о наличии библиотеки в вашем замке. Более того, даже о существовании царства темных знаний, куда могут войти лишь посвященные. Признаться, я весьма заинтригован столь таинственным местом, так что, если у вас есть время, я бы хотел взглянуть на него. — Думаете, что можете войти в него так просто, учитывая, что оно лишь для посвященных? — она сощурила глаза, — впрочем, я не могу вам отказать, право. Только мне придется сопровождать вас и внутри этого отдела, дабы никто не подумал, что вы проникли тайком и без позволения. Таково мое условие. Вы ведь и не собираетесь искать что-то ужасное, господин Танака? — Нет. Клянусь землей, по которой хожу: я не замышляю ничего дурного, так что… раз таковы правила, я не против сопровождения. Он не хотел, чтобы она стала свидетелем поисков — вдруг любопытство злую шутку сыграет, зерно страха или недоверия подсадит в сердце. Останутся ли тогда шансы на спасение? Но не мог прогнать, не мог приказать исчезнуть. Оставалось только смириться и надеяться, что она не увидит ни строк древних кодексов, ни его собственных заметок. Только вот, казалось, что осторожность делала все эти вещи куда более желанной целью. Напрасно пытался поднять тетрадь чуть выше чужих глаз, отворачивался — как бы ненароком, — все напрасно. Все равно краем глаза посматривала, не решаясь спросить, да листала другие книги, в опасной близости находящиеся рядом с нужными ему. Впрочем, катастрофы пока не произошло. Может и не стоит волноваться настолько сильно. Или гром среди ясного неба нагрянет без предупреждения. — Если вы ищете что-то конкретное, то я могла бы помочь, наверное. — Не нужно. Пока я обнаружил нужный мне клейменный свиток. — Но что же вы ищете здесь? Разве вы не обладаете знаниями обо всем, что творится в природе мира нашего? Кажется, не избежать расспросов. Что ж, придется играть по ее правилам. — Даже боги нуждаются в подношениях от рук смертных, чтобы продолжать жить и править. Так что, пусть я ведаю о многом, слышу и леса, и реки, но некоторые области магического искусства мне не доступны. И, как я упомянул, мне нужно то, что смертные решили увековечить. — Вы назвали себя богом, Гандам? — он услышал тихий смешок. — Всего лишь сравнение! Не настолько я поглощен человеческими грехами, чтобы гордыней пропитаться. Но не мог он так просто отпустить все. В более спокойных обстоятельствах Гандам бы отмахнулся от оговорки, принял бы лишь за суету мысли и оставил в свершившимся: не верил в богов, чтобы признавать себя частью их, не поклонялся рукотворным идолам, чтобы вставать на тот же постамент — значит и в гордыне не мог быть уличен. Только он чувствовал, что дело не в этом, не в высоте эго, но в более животрепещущем вопросе. И зверь внутри нашел новую закуску, с игрушкой дум играется, как котенок, царапаясь изнутри и раздирая кровоточащие чувства. А не заигрался ли он в бога взаправду? — И все же… вы не ответили на вопрос. Я имею ввиду, если вы ищите нечто конкретное, я могла бы помочь, — только ее голос способен был вывести его из помутнения. Только легче от того не сделалось. — Мне необходим шепот древних колдунов. Знания о проклятиях и ритуалах, которые способны привести любого смертного к Бездне и забвению разума. — Вы хотите навести на кого-то?.. — Нет-нет, вовсе нет. Напротив. Отрава может служить противоядием, если знаешь компоненты и порядок действий, поэтому, если мне будет известно, каким образом темный обряд совершили, я смогу и отменить его. Пусть не так легко, как хотелось бы, но результат важнее любых преград на моем пути. — Хотите расколдовать кого-то? Как прекрасный принц принцессу? Я читала о подобном в сказках, это звучит и правда романтично. Наверное… наверное, этой принцессе и правда повезло. Он грустно усмехнулся. Удача ли — смотреть на ту самую принцессу в замке, закованную в цепи тирана. Не имеющую понятия о своей судьбе, проклятии и сюжете “сказки”, в которой она оказалась, хотя едва ли Гандам мог назвать таковым разворачивающийся спектакль. Он не был принцем, не был рыцарем, но стражем порядка… ...или всего лишь хранителем своих желаний? Эгоистичных, быть может, не менее деспотичных в своем собственничестве — что есть долг, что есть истина, если не слуги лишь его намерений, но никак не мирозданья? Наваждение угнетало, заставляло бороться с трескающейся душой каждую секунду. Он хранитель. Избран таким по роду и крови, с молоком матери научен и воспитан не личностью, но сосудом древнейших сил, так почему же он позволяет себе эмоции? Гандам смотрит на нее. Украдкой, стараясь не задерживать взгляд, но этого хватило, чтобы узнать ответ. Чувства к ней заставляли пройти в центр мира, сквозь целое королевство. Чувства удерживают его в этом богомерзком замке и заставляют искать выход из проклятого лабиринта, в который завели его разум. В конце концов не из-за них ли он признал собственную слабость, обратившись к архивам смертных? Страшно. Впервые ему стало страшно из-за того, что теперь не мог различить, что правильно, а что нет. — Я не могу назвать это “везением”. Быть заточенной на перекрестке между мирами, не знать участи своей и какую дорогу выберет освободитель, — если выберет вовсе, — мне кажется, знай она, что происходит, то не была бы счастлива от мук ни моих, ни своих. — Так почему вы не расскажете всю правду? Если она любит вас в ответ, то должна поверить. — Не все так просто, Леди. Иногда истина пугает неподготовленных: миры рушатся, глаза начинают болеть от света, ведь нет более повязки. Что я бы ни думал обо всем этом, не в моем праве доставлять столько боли за раз тому, с кем связан узами тайн и обещаний. Сколь бы ни клялись люди, что смогут принять любой бич судьбы, в итоге каждый из них оказывается перед Бездной — с кровоточащей душой и разбитым мирозданием у ног. Она промолчала. Видно было по лицу: обдумывала что-то, хотела ответить и горячо возразить на столь скептическое заявление, но понимала глубоко внутри, что есть крупицы смысла во всем этом. Будто хотелось ударить себя кулаком в грудь и сказать, что она-то примет, она бы выдержала потрясение, но честность не позволяла горячности вылиться наружу — все же понимала, не выдержит. Едва ли перенесла бы сама подобное с маской спокойствия. Больше они не говорили. В библиотеке раздавался только шелест страниц, редко меняющийся на скрип карандаша. Все заснуло. Только мысли в голове обоих бешено кипели на огне беспокойств. Сония что-то замышляла. *** «Сегодня милая сестра принесла мне букет — цветы из нашего сада, только распустившиеся. Я не сказал ничего злого: это ведь и ее владения, и ее собственность, так почему я должен запрещать ей рвать цветы? Мне оставалось только восхититься красотой, которую Сония может создать из самых простых цветов, из капель красок на земле. Разве может существовать кто-то прекраснее сестры моей, кто-то добрее и ласковее, чем она? Я до глубины души поражен ее жестом. Но я все же спросил ее, почему она сорвала эти цветы? Что за повод она нашла? “Ничего такого”, говорит, “всего лишь захотелось подарить в ответ хотя бы часть той благосклонности, что вы мне дали”. Может ли кто-то, не преисполненный злобой и завистью, думать о том, чтобы разлучить нас?”— из дневника Нагито
*** “...Возможно, я поступаю слишком опрометчиво, передавая эту тайну бумаге. Остается надеяться, что у брата достаточно великодушия, чтобы не рыться в моих записях, а иные шпионы и вовсе не посчитают эту книгу чем-то важным и стоящим внимания. Но, по крайней мере, я буду на все сто процентов уверена, что исполняю долг принцессы — той, что должна помогать людям, своим подданным. Пусть он и утверждает, что не подчиняется ни королям, ни “земным” законам, сейчас он находится на моей земле. А значит, под моей властью. Возможно, так и мне будет легче. Возможно, если я воссоединю два любящих сердца, то и сама смогу успокоиться — смогу заглушить то, что в груди теплится, смогу отпустить из мыслей и вернуться к своему первостепенному долгу. Наверное, это то, что я действительно должна сделать. Ведь разве так не будет лучше для всех? Хотя впервые я не знаю, что мне делать. Кажется, между нами существует невидимая, понятная лишь нам связь, словно я знаю его уже тысячу лет и хочу быть рядом. Пусть моя судьба давно ясна и мое место здесь, я не могу просто смириться с тем, что впервые я полюбила кого-то так искренне, но при этом оставаясь настолько далеко от него. Чиаки права. Мне нужно поговорить с ним, хотя бы попытаться. Если он отвергнет мои чувства, — как и должно всякому порядочному мужчине, душа которого принадлежит другой, — я предложу ему помощь в поисках. И знаний, и этой девушки. ...признаться стыдно, но как бы мне хотелось быть на ее месте. Чтобы меня искали так же рьяно, так же преданно, будто не существует больше мира вокруг. Возможно, я прошу слишком многого и слишком ударилась в мечты о романтике и рыцарях. Зря, наверное, Нагито дарил мне те книги.”— из дневника Сонии
*** Иного варианта у него не было. Он вновь и вновь обращался к своим записям, наивно пытался отыскать простой и понятный ответ, но все тщетно. Сравнивая, перебирая и изучая каждую строку дневника, Гандам не мог быть до конца уверен, что нашел решение. То несостыковки с собственными знаниями заставляли двигаться дальше, то трудность получения ингредиентов и размытость результатов убеждали его не рисковать и не тратить время. Всегда находилась какая-то маленькая деталь, которая рушила планы и надежду на то, что ему не придется тратить кучу времени на проверку каждого способа. Но, кажется, он все же не был героем сказки. Придется рисковать. И придется проверять на собственной шкуре. У него были с собой некоторые травы и порошки. Глупо было отправляться в путь совсем без запасов. Запереть дверь в комнату, — самое безопасное место сейчас, — разложить на полу амулеты в правильном порядке, достать мешочек с землей. Трудно было незаметно взять горсть из местного сада, когда за тобой неустанно следят то стражники, то сама принцесса, но не невозможно. В конце концов, без этого не получилось бы провести ритуал. Ведь без частички природы хранитель ничего не сможет. И раз сейчас он был заточен в каменной тюрьме, то иного выхода не было. Придется немного испортить ковер. Окна зашторены. Приготовления завершены. Можно приступать. Стоило ему сесть на колени и рассыпать на полу немного земли с травами, стоило зашептать древние заклинания, он почувствовал дуновение ветра в теле, будто руки готовы были рассыпаться в пепел при малейшем движении. Воздух трещал, стены выли от непривычной для них силы, но слышать это мог лишь шаман. Тонкая струйка черного дыма расползлась по комнате слизью, проникла во все внутренние трещины и поползла дальше, на поиски цели. Гандам не желал убивать, не желал навредить; лишь узнать, в чем же ключ к спасению любимой. Дымка проникла в комнату Нагито на другом конце крыла. И он увидел не то черное облако, трепещущееся и будто расходящееся по швам, то ли кляксу в пространстве, объяснение которой найти было невозможно. Но постепенно оно приобретало оттенок болота, потом становилось травянисто-темным, а в конце концов растворилось — но на секунду. Не успел Нагито протереть глаза и решить, что кто-то собирается его отравить, нечто приняло форму. Он увидел силуэт, напоминавший сгорбленного человека в мантии, с головой ворона на плечах. Наследный принц хотел закричать. Но только сидел на кресле как вкопанный, боясь даже пошевелиться. Одними губами он смог только прошептать: — Какого… Но голос, разразившийся из утробы существа, не оставил сомнения в природе оной. Этот надоедливый и раздражающий шаман занялся своими трюками всерьез. И теперь Нагито был объят не страхом, но гневом. — Значит, смертный наследник Бездны, судьба вновь заставляет нас встретиться. — Ты живешь в моем доме. Само собой, мы снова встретились. Но, перед тем, как я прикажу снарядить для тебя экипаж обратно в твой лес, попрошу ответить на вопрос. Что ты сделал и что происходит? — Хотел бы я спросить то же у тебя. Я желал ощутить течение крови мира и распутать паутину тьмы и раздора, а не услышать… тебя. — Меня радует наша взаимность. А теперь исчезни, в чем бы ты ни находился. — Боюсь, я не могу. Если уж красные нити оказались переплетены, то я не могу даже закончить свой ритуал без ответов. Которые хранишь ты. Нагито вздохнул и коснулся пальцами переносицы. От него не отвяжутся. Значит, придется принять правила игры и вернуться в свою привычную роль — он улыбается и кивает, пусть и зная, что собеседник явно не оценит его манер. — Значит-с, мне нужно ответить на ваши вопросы. Прошу уж простить, что я вспылил из-за абсолютно внезапного вторжения в мои покои и перешел на непозволительную для такого как я фамильярность. Что ж, задавайте — в наших интересах закончить это все быстрее. — Я задам только один. Зачем все это было нужно? — Простите? — Не притворяйся глупцом. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Но разве я уже не рассказывал? Не думаю, что вы услышите что-то новое для себя. Если мы говорим о моей любимой сестре, то мои мотивы вы должны были понять еще во время нашей первой встречи. Я лишь хочу для нее счастья и благополучия, все остается неизменным. Что-то еще? Или вы хотите каких-то дополнительных деталей? — Этого недостаточно. Если ты и правда желал счастья для Леди, то, значит, ты и не притворяешься глупцом. Назови мне хотя бы один мир, — будь то людской мир, нижний или иной, — в котором счастье заключено в клетке, присваивается насильно. Леди Тьмы совершила свой выбор несколько лет назад, самолично вступила на дорогу царства природы и принесла себя на алтарь жертвы, став свободной и счастливой так, как может быть счастлив не смертный человек, но освободившийся от этих оков. И скажи мне — какое право ты имеешь распоряжаться тем, что не принадлежит тебе? Нагито улыбнулся. Наивность, с которой Гандам продолжал отстаивать свои идеалы, смешила и поражала его настолько, что трудно было сдержаться. Выдохнув, он наконец заговорил. И голос его казался таким умиротворенно-спокойным, будто не с великим грешником [в его уме] говорил он, а с подданным, что пришел просить хлеба или золота. Как с ребенком, как с невинной душой толкует, пытаясь вместе с тем яд сомнений укрепить в сердце. На тропу желанную вывести, обратно в лес и с концами — пусть не только разум помог ему добраться до нынешнего момента, но великая удача, Нагито все равно чувствовал внутри, что все, наконец, совершается правильно. — В таком случае, не поступаешь ли ты так же? Разве ты не забираешь ее счастье бытия во дворце? Поверь мне, я слышал не раз о том, как счастлива она находиться подле семьи и слуг — так хочешь сказать, что она обманывает меня? Несомненно, я совершил свою жертву — поступился совестью, чтобы она могла больше не прозябать среди диких тварей и неизвестно где! Она должна быть здесь, потому что я не хотел, чтобы она пожертвовала собой тогда. Я действительно никчемный брат, если ради моей жизни кто-то столь невинный и прекрасный должен вообще вступить на этот “алтарь”. Я хотел вернуть все на место. И, в таком случае, скажи мне — где должен быть ты? Гандам не мог ничего ответить. Праведный ужас охватил нутро, горло сжалось не от горя, но от высочайшего напряжения — стараясь не показать собственное смятение врагу, он пытался сохранять спокойно-угрожающий вид, иначе слабость станет могилой. Не мог он давать такого преимущества, не мог сдаться в призрачной борьбе. Да только чтобы сражаться, нужно взять под контроль застрявшие слова. — Я там, где мне быть суждено, — голос не звучал так же твердо, как в первый раз. Но он старался скрыть это, нарочно понизив его. — Не хочешь ли ты сказать, что забвению Сонии суждено было случиться? Что суждено было вернуть ее в отчий дом? — радость так и норовила пробиться сквозь наигранное удивление. — Если бы мир действительно хотел вернуть Леди в место ее заточения, то я бы не давал отпор. И если бы законы исполнены были верно, если бы путь был действительно таков, то я бы и не стоял здесь. Но, наместник Бездны, я здесь и я все еще не собираюсь покидать это сердце ада, пока не верну все на свои места. Я давал эту клятву тогда, я дам ее вновь. — Ну, что ж, не буду мешать, клятвенный вы наш, — Нагито кивнул и выдохнул. Кажется, он слишком расслабился и готов был уже закончить разговор, — у вас наверняка еще много дел. Только, прошу вас, не разнесите этот “ад” на кусочки, когда правда вас не устроит. Как только он закончил говорить, темная фигура растворилась в воздухе. Гандам открыл глаза и спрятал снова все артефакты, так и не зная, кто же в этой борьбе вышел победителем. Ведь сейчас, в отличие от прошлого раза, он больше не чувствовал, что истина на его стороне.