драббантан

Чангюн чувствует себя персонажем книги Льюиса Кэррола. Фарфор чашки глухо стукается о блюдце, наполняя комнату оглушающим грохотом и отзвуками трескающейся побелки. Карточный домик, что так трепетно выстроен на полу, от этой дрожи рассыпается, сотрясая всё здание, словно бы каждая карта - гранитная плита. Чашка совсем не хочет держаться на макушке. Правильно. Это же не шляпа. Хотя роли распределены и теперь выворачивайся как хочет. Тут тебе и Безумный Шляпник, и дёрганный кролик, который каждую секунду таращится на свои позолоченные часы на тонкой цепочке. И Чешир, от чьей улыбки собственное лицо сводит судорогой. И мышь... И все они - ты. Им Чангюн. Парень ногтем указательного пальца постукивает себя по передним зубам и дёргает верхней губой, подёргивая пальцами, точно мышь с неврастенией. Чай проливается сквозь расколотое дно чашки прямо в блюдце. Змеёй струится по скатерти и капает на карты. Кап-кап-кап. По самому затылку, скользко и тягуче сползая под ворот пиджака. Это какая-то адская пытка. Неон тем временем расцвечивает комнату кислотными цветами, полосует кровать и стену, пытается протечь сюда сквозь жалюзи прямо с вывески. Тянет свои нити к тени Чангюна. А из коридора уже веет гарью. ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ☕ Щёлк-щёлк. Огонёк вздрагивает лишь на долю секунды. Зажигалка плюётся искрами, разве что не матеря Юнги последними словами. Сам Юнги вполне себе искренне шипит на неё всеми известными ему ругательствами. Язык предательски цепляется за верхнюю челюсть, царапает по краю зубов со скрипом наждака. А зажигалка смеётся над ним своим чирикающим прерывистым щёлканьем. - Да пошла ты! Неон вывески проливается на пол лентами и пятнами своей едкости, пока шторина дрожит, изломанная ударом брошенной в неё зажигалки. Та плавно и тяжело соскальзывает по ткани и с грохотом камня шлёпается на пол, пуская карточный домик в соседнем номере по полу россыпью тонких прямоугольников. Мин падает на спину на кровать, что проминается под его весом и надрывно стонет, предплечьем закрывая лицо. Слушает, как в соседнем номере, кажется, трескаются стены, чай льётся из чайника в фарфоровые чашки, а хрупкие белые расписные бока стукаются друг о друга, будто у них там не чаепитие, а пьянка. Его личная пьянка оставила лишь привкус дряной жизни во рту, крепость из бутылок у кровати и своё собственное лицо, что перед глазами маячит искажённым отражением на округлых боках зеленоватого стекла. Юнги садится резко. Так же резко встаёт, будто он марионетка, которую тянут за нити. Руками всплескивает, ноги переставляет несгибаемые и, скрипя шарнирами, наклоняется, поднимая с пола зажигалку. Часы на цепочке в соседнем номере ударами молотка отбивают три часа ночи. В сотый раз? Тысячный? Миллионный. ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ☕ Дым рассеивается в тысячный, наверное, раз. Возвращая Чангюна к тому, с чего он начал - чашкам, чаю, чей вкус уже приобрёл какую-то землистость, осточертев до зубовного скрежета, попыткам нахлобучить чайник на голову и прогулкам по скрипучему полу номера задрипанного отеля. Домик вытянулся крепостью у его ног, подрагивая от каждого выдоха. Узор одеяла сполз на пол, одним концом вытягиваясь в отчаянном желании достать кляксу неона под подоконником. Словно бы в желании слить свой наскучивший бело-кофейный рисунок с этой ослепляющей кислотной яркостью. Им подносит чашку к губам, смотрит на разводы чая на белизне фарфора, удивлённо хмурит переносицу, морщится с кривым оскалом на уголках рта и с непередаваемым наслаждением отправляет эту самую чашку в стену. Следом дёргает со стола скатерть, рвёт её на куски и один из них наматывает на голову на манер тюрбана. Пинком рассыпает домик и наклоняется, перебирая карты. Подбирает чёрно-белого* Джокера, крутит в руке и запуляет его щелчком в чайник, наполненный опостылевшим чаем. Выхватывает из россыпи прямоугольников второго - цветного**, что улыбается ему и звенит колокольчиками на своём шутовском колпаке и завитых кончиках носков - усмехается ему в ответ и цепляет к тюрбану. Подошва туфли тонет в подушке кресла, будто это зыбучие пески, но Чангюн с громким "чпок" выдёргивает ногу, ловко вскакивая на столешницу и со сладостным звоном фарфора пуляет чайником всё в ту же стену, которая впитывает в себя мутное пятно жидкости и расходится трещинами, которые опоясывают нежные бока посудины, неумолимо обращая её в горку мусора. Им же, тем временем, приземляется у двери и распахивает, высовываясь в коридор. Носом тянет аромат пыли и затхлости. Без малейшей нотки гари. Разворачивает на каблуках и... ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ☕ Юнги падает спиной на кровать, сам готовый застонать куда громче и музыкальнее пружин. Дилетантки. Никакого слуха. Впрочем, в такой дыре скорее стыдно кичиться своими музыкальными данными и талантом. Мин снова языком проходится по краю верхних зубов, глубоко вдыхает и, вместо красивого и мелодичного "оооох", давится хриплым карканьем, потому что дверь в его номер буквально сотрясается от стука, вынуждая вскочить с места и сразу принять вертикальное положение. - Я сломал твою зажигалку. И вообще, лучше выкинь её к чертям в окно, меня уже достала эта чёртова бесконечная ночь, которая воняет чаем и горелыми тряпками. Ненавижу неоновые вывески, которые какой-то кретин решил сделать салатовыми. Даже ночные бабочки не прилетят на салатовый, потому что это не китайский салат, а эта ментоловая хрень, которой нужно полоскать рот. Бабочки не полоскают рот. У них вообще хоботки. Не поджигай себя. Юнги держит свою нижнюю челюсть при себе, зато бровям позволяет дёрнуться, ошарашенно глядя на парня перед собой, что нацепил на голову скатерть? Кажется… На нём дорогой пиджак, расшитый золочённым узором, и смуглая кожа от этого выглядит не обыденно загорелой, а блестит глянцем, точно бы написанная мастером кисти на холсте. Нос с горбинкой выдаёт в нём иностранца, хотя акцент совершенно отсутствует. А чуть раскосые тёмные глаза смотрят тяжело и хранят в себе такую глубокую усталость, что у Мина собственные невольно слезиться начинают. Но отблески весёлых искорок в уголках такие живые, что буквально притягивают внимание, вынуждая позабыть обо всём. Любого другого, но не Юнги. - Откуда ты знаешь? - он злится, хотя и понимает, что сам на себя исключительно. Тело чуть ощутимо содрогается от холодящих кожу мурашек, потому что незнакомец говорит последнее настолько непринуждённо, что придаёт этому, пусть и не исполненному, действу ещё большей жути. А казалось бы, куда?! - Нагадал на чайных листьях, - посетитель морщится так, будто эти самые листья после гадания его заставили сожрать без возможности даже запить. Юнги остаётся только онемело смотреть на собеседника. Он пятерню в волосы запускает, тянет себя за пряди, потому что щипать - как-то глупо и по-детски, и мотает головой, огрызаясь: - Ты кто такой вообще? - Ай Эм... - Если ты сейчас скажешь "Грут", то, клянусь, я подожгу тебя, а не этот грязный вонючий номер, - Мин со скрипом зубов стряхивает слова с языка раньше, чем успевает осознать, что сдал себя с потрохами. - Нет же. Ах, да. Им Чангюн, - "АйЭмнеГрут" протягивает руку для пожатия, а потом, когда Юнги наивно сжимает чужую в ответ чисто автоматически, перехватывает оную своей второй под локоть, прижимая, и тащит его прочь, вслед за собой, по тёмному пыльному коридору. Юнги возмущается было, но всё-таки замечает как-то отстранёно, однако вполне чётко, что когда он сюда пришёл, в мотеле было не так грязно и пыльно. А сейчас тот будто постарел. Обои совсем отклеились, ковровая дорожка под ногами истёрлась, а стены пошли трещинами. Неоновая вывеска издыхающе замигала, потрескивая своей отвратительной салатовостью, которая даже бабочкиным хоботкам не по вкусу. А потом погасла. Насовсем. Вынуждая Чангюна растянуть тонкие губы в широченной улыбке и выдохнуть: - Ну наконец-то! - На тебя что, в детстве неоновая вывеска упала? Юнги, конечно, тоже порадовался, что эта дрянь наконец скончалась, перестав наполнять мир своим уродливым подобием цвета. Но больше удивился той лёгкости, которую ощутил, как только они переступили за порог дерьмового мотеля. Он вообще планировал сегодня покинуть этот чёртов мир! А сейчас стоит плечом к плечу с каким-то двинутым незнакомцем, который ещё и иностранец наполовину, и думает о том, до чего же уличный воздух на рассвете свежий и ароматный. - Может...чаю? Юнги отлепляет взгляд от печальной перекошенной карикатуры на гостиницу и переводит его на Им Чангюна, у которого на пиджаке фарфоровая крошка, кажется. - Кофе. Больше никакого чая. Никогда! - оный смотрит в ответ искоса, дёргая уголком губ, подмигивает игриво и тут же принимается смеяться, пихая Мина в плечо. Тот морщится как от лимона во рту, хмыкает и растягивает губы в улыбке бесконечного облегчения: - Ты безумец. ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ☕☕