драббантан

Танец Тэхёна больше похож на какой-то шаманский ритуал призыва дождя. Юнги наблюдает за ним с сомнением, а потом переводит взгляд на небо, запрокидывая голову. На том даже намёка на тучи нет. Лишь одинокое облако, лениво тянущееся по пронзительно голубой глади. И чем-то напоминающее размазанный по доске ломтик теста. Хочется есть. - Если бы я тебя не знал, решил бы, что ты свихнулся. Мин дёргает верхней губой и запускает пальцы в длинные пряди, что под светом солнца переливаются гладкостью жемчуга. - А так - я в этом уверен на все сто. Волосы рассыпаются по плечам, когда тонкие, но загрубевшие, пальцы ослабляют захват ленты. Юнги пропускает пряди через пальцы, убирая те со лба и зачёсывая назад, встряхивает головой и снова собирает волосы в тугой хвост. Точнее, собирается это сделать. Тэхён своим фырчком сотрясает воздух совсем рядом. Видимо, уверился наконец-то, что дождя не будет. Его широкие ладони в коротком жесте накрывают макушку Юнги, а потом соскальзывают по длинным прядям, собирая их гладь. Старший сам убирает свои руки, без просьбы. Вздыхает и плавно откидывает голову назад, прикрывая глаза ресницами. Он опирается на ладони чуть позади себя, задевая как бы невзначай босые ноги сидящего на корточках Кима. На чужой коже колкость песчинок. А в собственных волосах соль океана. Тэхён перебирает их бережно, пальцами расчёсывая, разделяя пряди, укладывая на узкие плечи. Чтобы спустя какие-то мгновения снова подхватить, ощущая на пальцах гладь не шёлка. Воды. - Может. . . - Юнги начинает и умолкает, почти неосознанно щекоча младшего по щиколотке подушечками пальцев. Чувствует на себе вопросительный взгляд, но не хочет оборачиваться и встречаться с тем глазами. Порой Тэхён уж слишком тихий. И вот это напрягает куда сильнее, чем его безумства. - Может всё же продадим их? Ты же знаешь, сколько они могут стоить теперь. . . - Хён, нет. Ему и не нужно оборачиваться. Твёрдость в низком гулком голосе ложится на плечи осязаемым грузом. На таком контрасте с лёгкими прикосновениями широких ладоней. - Нам нужны деньги, мы голодаем. Ты голодаешь. - Собственный голос тоже может быть тяжёлым. Тэхён это прекрасно знает. Он знает прекрасно, каким жёстким бывает Юнги, когда необходимо принимать хладнокровные и быстрые решения. Но сейчас они оба понимают, что случай не тот. И слова больше похожи на уговоры почти отчаявшегося. Мину больно смотреть на младшего. Такого потерянного, цепляющегося за своё безумство, как за спасательный круг. Прячущегося за ним. А Тэхёну больно за него. Ведь он видел, какой тоской наполняются янтарные глаза его хёна, когда тот думает, что младший не смотрит. И с каждым новым днём и очередным провалом эта тоска разрастается всё сильнее, а чешуйки, что покрывают белую кожу перламутровым отблеском, увядают. Ведь он знает, что не только лишь волосы - сам Юнги стоит целое состояние.

*

Моря покинули их. Ни Юнги, ни Тэхён не застали этого времени. Странный мальчишка из некогда рыбацкой деревушки, скучающий по аромату и шуму того, чего никогда не видел, и выросший в неволе русал, потерявший свой хвост. Моря покинули их, наказав. Отомстили, не иссушив землю до капли, но оставив после себя пустоту и безнадёжность. Песчаную кожу и жар воздуха в лёгких. Юнги поднимается с камня, бросая взгляд на поросшую сухими травами гладь равнины. Пальцами перебирает по коже собственного запястья. Привычно механическим жестом. Чешуйки оттуда отпали в первую очередь, узором всё ещё опоясывая его плечи и хребет под тканью рубахи. Они же по бёдрам, тоской напоминания, что прежде эти ноги были хвостом. Его волосы надёжно спрятаны под шапкой. Единственная бесценная драгоценность на всём белом свете. Иссушенном, надтреснутом, безокеанном. Лишь нитью надежды маячит легенда о том, что моря ушли, но не исчезли. Иначе бы. . .Иначе бы и сам Юнги уже давно исчез потухшим янтарём.

*

- Ты правда думаешь, что он примет меня, хён? - по колючим губам Тэхёна улыбка беспечности, блестит лукавыми искрами по кофейной радужке. Сомнением в голосе. Страхом того, чьи предки прогнали океан своими грехами. - Я уверен, Тэхён-а. Ты ведь тот самый потомок шаманов, что призывали дождь, - смех в голосе Мина разливается шорохом прибоя. Ещё одна легенда. Запыленная песчаными бурями, оседающая горечью полыни на кончике языка. - Я тебя не оставлю, - голос хёна ложится тяжестью на веки и щекочет влагой на ресницах. Такой же солёной как океан. Единственным воспоминанием о том, чего они никогда не знали, оставшимся им на двоих общностью. Волосы Юнги снова в его пальцах. Нежностью. Лёгкими разрядами по подушечкам, фалангам и вверх по руке. На губах прохладой и по щекам. Когда его хён спит, он кажется ещё более хрупким, покинутым, искренним. Мальчишка, чей отец ушёл, забрав с собой весь его мир. Вынуждая идти и идти, в стремлении обрести и вернуть всё это. Моля прощение за то, чего не совершал, но за что поплатился. Они вместе уже целую вечность, кажется. Этот хрупкий покинутый мальчишка как-то спас грязного и пыльного, но всё равно дерзкого, Тэхёна из рук работорговцев, некогда бывших моряками, а теперь совсем опустившихся. Спас, хотя спасать нужно было его самого. Драгоценного. И даже если бы и хотел отвязаться, теперь же они связаны узами, гораздо более крепкими, чем любовь или дружба. Чешуйка русала холодит в груди человека там, где располагается трепещущее сердце. Татуируя левую половину грудины перламутровым узором завитка аммонита. Тэхён уже свыкся с этим холодом. Что неизменно дарует ощущение кожи Юнги не чем-то неприятно липким, пробирающим, а спасительной прохладой. Он даже не боится утонуть. Ведь люди в морях тонут, не сумев совладать с их мощью и нравом. Тэхён больше не боится, что не сумеет. Пусть гением себя не считает, но не питает надежд. Он просто доверяет. Доверяет Юнги безрассудно и безотчётно. И пойдёт за ним даже на дно океана. Сперва тот самый отыскав для своего хёна спасением. Не отданным долгом за его слепую самоотверженность и риск. И засыпает только под утром, дыша солью, что оседает на коже объятиями русала.

*

А на рассвете будет дождь. И пахнет тот океаном.