драббантан

Чонгук встречает его на жаркой улочке Калифорнии. Асфальт уже почти не плавится, потому что солнце садится за горизонт, исчерчивая дорожки и аккуратные газоны геометрией зданий и фонтанчиками пальмовый теней. Но в этот момент у Чонгука начинает плавиться сердце. Как сливочное масло на разогретой сковороде. Ну ладно. Допустим, он просто был очень голоден в тот момент, а из кафешки неподалёку слишком ярко пахло пончиками. Но. Именно в тот самый момент Чонгук забыл и о голоде и обо всём мире, что дрожал и искрился вокруг этой беззаботной жизнью волшебных пляжей и красивых людей. Парнишка перед ним танцевал как. . .как бог? Так вообще можно выражаться? Это не было ожившей скульптурой, что днём ранее напугала Гука до колик смеха. Он даже тихонько сматерился на корейском, а потом полдня ходил с красными ушами. Старенький магнитофон. Совсем как во всех этих киношках, что крутят на большом экране кинотеатра. В джинсовке со значками. И с кожей, что покрылась тонким золотом загара. Так красиво и естественно, при этом оставляя черты очаровательного лица всё столь же кукольными и нежными. Стройный как девчонка. Парниша танцевал под что-то иностранное, но с тонким налётом акцента. Насквозь пропитанное любовью и оттенками на грани с разбитым сердцем. Хотя, конечно, Чонгук не отрицает, что в тот миг всё пропиталось любовью именно с его собственной подачи. Даже уроненное на разгорячённый асфальт мороженое не омрачило. Хотя какие-то сутки назад Чон испытал бы самый сильный и отчаянный приступ разочарования, какой бывает только, когда ты молод душой и всё ещё смотришь на мир через призму ребёнка. Кажется, именно в ту секунду Чонгук повзрослел. (Нет. Не повзрослел. И Чимин уверен в этом на все сто. Но ведь спорить с хёном так весело.) Так что там. . . Парнишка танцевал так, словно родился ради этого. Будто был свободен от любых проблем и страхов. От взглядов публики, что собралась вокруг, с разинутыми ртами глазеть на ожившую у них на глазах магию. (На самом деле, рот был открыт разве что у Чонгука, но об этом Чимин тактично умалчивает. Бесспорно соглашаясь, что прекрасен до отпада челюсти.) Сотня полароидных снимков россыпью не только по стенам в комнате, но по самой радужке. Чонгук останавливается лишь потому, что карточки в фотоаппарате заканчиваются. И до обидного грустит, что у него нет видеокамеры. Вслед за снимками перед глазами проносятся образы парка аттракционов в россыпи огней, роликового катка, колеса обозрения, совместных прогулок по пляжу и велосипедных поездок. Мороженое. Танцы. И объятия. Объятия. Объятия. Солнце напоследок подмигивает ему зайчиками с чужих значков. Бликует в обаятельной улыбке незнакомца, встреча с которым не меньше, чем судьба. Два корейца на одной улице в знойной Калифорнии на другом конце планеты. Если это не судьба, то. То. То? Чонгук слишком романтик. Самый трусливый романтик на всём земном шаре. И когда парнишка перестаёт танцевать и собирает стаканчик с монетками и магнитофон, Чонгук думает, что расплавилось не только его сердечко, но и подошвы кед. Иначе почему он не в силах сдвинуться с места? А только отсчитывает удары собственного сердца, с которыми мгновение трескается и схрустывается в урну упущенных возможностей. Тук-тук. Тук-тук. Тук. . .

don’t leave me loving you but whatever you do don’t leave me loving you

- Привет. (Чимин потом скажет, что более глубоких и ярких глаз никогда в жизни не видел.) В глазах Чонгука вся улочка витринами и фонарями. Парк аттракционов, колесо обозрения, усеянное огоньками, посадочные огни самолёта. Их совместное будущее. А ладонь дрожит. И Чимин за секунду понимает, что вот об этом он никогда и никому не расскажет. Разве что их общим детям. - Я Чимин. Хочешь завтра танцевать со мной? - Х-хочу. Только с одним условием. Не завтра. Всегда. Я Чонгук! Кстати.