В свете луны

      Больничные стены насквозь пропитаны запахом антисептиков. Он становился чем-то привычным, и именно это пугало Вольфганга. Мужчина не желал, чтобы для них больница становилась постоянным местом встречи. Но она им становилась.       Перед дверью в нужную палату он осмотрел небольшой букет лилий, убедился, что и его одежда выглядит достаточно аккуратно. Как будто это важно.       В палате так же тихо, как и всегда. В этот день здесь было на удивление светло, ведь на улице стояла солнечная погода. Он бы наверняка ворчал, ведь солнце слепило его чувствительные глаза. Кроме тех редких моментов, однако, когда свет по-особенному падал на Моцарта. В такие моменты он благодарил солнце за то, что оно позволяет увидеть красоту любимого человека под другим углом.       Вольфганг приоткрыл форточку, чтобы впустить в палату немного свежего летнего воздуха.       Осторожно, привычным движением поменял цветы в вазе, стоявшей на прикроватной тумбочке. Вот, даже это стало привычным. Оно не должно становится таковым, не должно!..       — Знаешь, вчера наш пёс такого учудил, ты не представляешь…       Моцарт старался сдерживать слёзы, хотя выходило не очень хорошо даже спустя три месяца. Врачи утверждали, что высока вероятность того, что любимый слышит его, однако его мозг воспринимает и подстраивает всё происходящее под сон. Вольфгангу оставалось только надеяться, что сны были хорошими. Может, он в них снова занялся музыкой?.. Здорово. Хотя, даже если он в них просто каждый день пьёт любимый чай, замечательно.       Вольфганг молился, чтобы хотя бы сейчас Антонио не преследовали кошмары. Он часто просыпался от них в ужасе и очень долго приходил в себя. Если он и сейчас пребывает в них…       Сколько бы времени ни прошло, Моцарт упорно винил себя в произошедшем. Кто ещё мог быть виноват, если не он? Кто? Он бросил своего дорогого Антонио, он!..       Это случилось ещё весной.       Антонио около полугода проходил терапию в попытке выбраться из депрессии. Несмотря на его тяжёлое состояние, приятно было наблюдать за тем, как его солнце, Моцарт, радуется своему успеху в музыке, при этом однако не забывая заботиться о возлюбленном. Порой даже слишком заботиться.       Антонио тоже когда-то занимался музыкой. Любимый хвалил его произведения и поддерживал всеми силами, искренне желая, чтобы Сальери набрал достаточную популярность, однако ментальное здоровье не позволило. Присутствие яркого и эмоционального Моцарта не могло остановить того, к чему много лет стремилась нездоровая психика Сальери. Диагноз прозвучал, словно приговор, в принципе, никого не удивив. Несмотря на это, бороться с заболеванием было нужно. Так считал Моцарт. Он хотел, чтобы его товарищ творил, чтобы не оставлял музыку. Депрессия мешала Сальери заниматься любимым делом. Она ела все его жизненные силы, отнимала мотивацию, взамен оставляя апатию и нежелание жить. Даже если Антонио пытался что-то сыграть или сочинить, он не мог сконцентрироваться. Ничего не получалось. Всё пошло под откос.       Несмотря на обстоятельства, Сальери никогда не завидовал Моцарту. Он искренне радовался успеху любимого, ходил на его концерты и с радостью слушал новые композиции первым. Скорее, его удивляло, с каким рвением Вольфганг твердил, что произведения Сальери важны и должны быть услышаны. Моцарт — гений, а кто он, кто?..       Когда Моцарту предложили устроить тур, настала очередь Сальери убеждать его в том, что стоит согласиться. Его музыку должно услышать большее количество людей, такая возможность!       Вольфганг знал, что Антонио терпеть не может подобные путешествия, и упирался только из-за нежелания оставить его в трудный момент, ведь мужчина действительно мог сделать с собой, что угодно. Но уговоры не прекращались. Сальери утверждал, что не хочет препятствовать росту популярности возлюбленного, поэтому тот должен отправиться покорять новые страны и города без него. Спустя долгое время Моцарт заставил Антонио пообещать писать ему как можно чаще, не забывать принимать лекарства и обязательно посещать врача, надеясь, что тот к нему прислушается. Взять его с собой возможным не представлялось, Антонио ни за что в жизни бы не поехал куда-то далеко, тем более, в такое количество разных мест. Он поклялся Моцарту всем, чем только мог, чтобы тот наконец-то успокоился.       Вот только Антонио не собирался выполнять обещаний. Клятвы ничего не стоят для того, кто запросто может проститься с жизнью.       Он устал.       Он не хотел ничего.       Терапия на самом деле помогала, но он не был этому рад. То состояние, в котором он находился, казалось ему таким родным, что выбираться из него не хотелось. Тем более принудительно. Его забыли спросить. Его лишь бесконечно убеждали в том, что это решение единственно верное. Депрессия — болезнь, которую нужно лечить. Вот только у больного никто не узнавал, хочет ли он быть здоровым.       Моцарт уезжал с чувством иррационального страха. Он верил любимому, однако всё равно чего-то боялся.       И не зря.       Однажды он проснулся от звонка. На экране высветилось имя их соседа, и тревога окончательно поглотила Вольфганга.       Сначала заявление знакомого показалось смешным и неадекватным. Спит и спит, все люди спят, что в этом такого?..       Их с супругой напрягало то, как много и громко выла собака. Четвероногий друг композиторов остался вместе с Антонио. Дверь никто не открывал, на звонки тоже не отвечали. Это продолжалось слишком долго, поэтому пришлось прибегнуть к крайним мерам. А когда замок оказался взломан, оказалось, что сосед спит.       Конечно, они перепугались, подумав, что Антонио, бледный и весь какой-то неживой, на самом деле умер.       Моцарт приехал при первой же возможности. Возможно, дорогому человеку грозила опасность, разве мог он поступить иначе?       Состояние, в котором оказался Антонио, называлось летаргическим сном. Он дышал, его сердце билось, хоть и медленно, но он не просыпался. Он стал живым трупом. Буквально.       Врачи сказали, что подобное состояние могло быть вызвано хронической усталостью или же депрессией, от которой страдал Антонио. На замечание, что мужчина проходил курс лечения, врачи лишь пожали плечами. Вывести из этого состояния возможным не представлялось в любом случае, чем бы оно ни было вызвано.       Могло пройти от одного дня до целых долгих лет до момента, когда Антонио проснётся. Если проснётся.       И Моцарт винил себя.       Он сам начал принимать успокоительное. Вольфганг всегда был даже слишком эмоциональным. Тревога — тоже своего рода эмоция. А чувство вины легко съедает всё яркое, что есть в жизни.       Продолжать заниматься музыкой совершенно не хотелось. Но приходилось. Деньги на содержание спящего были нужны.       Вечерело. Часы приёма заканчивались. Позже придёт медсестра, чтобы сообщить об этом.       Вольфганг всё рассказывал и рассказывал о чём-то. Он знал, что ни один из его рассказов не нёс никакой смысловой нагрузки, все они были простыми, касаемо быта и творчества. Но всё же молчать наедине с молчащим Антонио не хотелось. Он пробовал, и обстановка действительно начинала походить на оплакивание умершего. Антонио выглядел таким умиротворённым, не двигался, не открывал глаз, не пытался ответить…       В какой-то момент Моцарт всё же сорвался. Слёзы мокрыми дорожками стекали по его щекам, он плакал и надеялся, что возлюбленный не слышит. Плакал, надеясь, что Антонио такой умиротворённый лишь потому, что наконец-то отдыхает. Он жив, жив, жив…       — Извини меня, извини… Я так хочу снова увидеть твою улыбку, мой дорогой Антонио… Хочу, чтобы ты был счастлив…       Он плакал, уже не сдерживаясь, его состояние походило на истерику. Вся боль от утраты любимого навалилась разом, и он не мог с ней справиться. Чувство вины ело, ело, ело…       Он во всём виноват.       Это его вина.       Он оставил Антонио. И так и не смог ничем помочь.       Хотелось умереть, но он зачем-то продолжал существовать, он на что-то надеялся…       Там, куда он попал, было темно. Здесь он наконец-то чувствовал себя в безопасности.       Так тихо.       Но иногда он что-то слышал.       Крики.       Этот голос чего-то хотел, чего-то требовал и о чём-то умолял…       Он разбирал лишь единственное слово.       Проснись. Проснись. Проснись.       Проснись!..