С моей смертью покончено

      Их первая проблема возникает уже через день, когда Дориан забирается на крышу, предварительно не спросив разрешения.       — Иисусью мать! — крикнул ему Каллен с поля, держа в руке еще одного мертвого кролика. Он, кажется, приходит в себя и больше ничего не кричит, но решительно жестикулирует Дориану, чтобы тот спустился вниз.       После небольших раздумий Дориан понимает, что идея была не очень хорошей. Любой, кому случилось наблюдать за происходящим с расстояния в несколько миль вокруг, ясно бы увидел человеческую фигуру, двигающуюся по крыше красного амбара. Привлечение внимания, живого или мертвого, звучит само по себе как катастрофа.       — Прости, — говорит Дориан, когда Каллен врывается внутрь с таким свирепым выражением на лице, что им можно было бы заставить даже молоко свернуться, если бы вокруг не было людей, кого постигла бы кара за действия. — Я не подумал…       — Ты чертовски прав, что не работал своей тупой башкой, и держи свою пустую голову книзу, если собираешься туда подняться. С таким же успехом можно нарисовать мишень на заднице. И… И на всем этом месте, пока ты здесь!       — Неужели это привлечет больше внимания, чем то, что ты стреляешь из этой проклятой винтовки?       У Каллена слегка отвисает челюсть, но через мгновение она твердеет и поджимается. Он отступает к пустому стойлу с кроликом в руке, и мгновение спустя Дориан слышит, как шкура отделяется от плоти.       Они не разговаривают до конца дня.       Дориан возвращается на крышу еще до захода солнца, на этот раз на животе, как змея, чтобы на сей раз нормально узреть окружающий пейзаж. Как оказалось, здесь не так уж много можно увидеть, чего бы он ни углядел, идя пешком. Довольно пусто к югу. Поля в основном усеяны кустарниками, которые выросли из-за отсутствия человеческого вмешательства. Несколько полуразрушенных зданий, еле виднеющихся вдалеке. Холмистее к северу местность может похвастаться тем, что выглядит как настоящий лес. Это… очень красиво. Когда все вокруг в полном разгаре летней зелени, можно почти забыть то состояние абсолютного запустения, в котором находится человечество.       С закатом солнца мир переходит от золотого к розовому тону, и наконец к иссиня-голубому. Когда свет ушёл, они легли спать. По разные стороны сеновала — Каллен на раскладушку, а Дориан — на хрустящий поролоновый матрас, от которого воняло нафталином. Вероятно, его выудили с чердака в недавнем прошлом. Издалека им из пруда поет хор лягушек. Громкие маленькие сосунки, их голоса вперемешку с стрекотанием сверчков сливаются в сплошную картину ночной музыки. Все звуки здоровой экосистемы.       — Ты когда-нибудь ловил рыбу в том пруду? — спрашивает Дориан.       — Время от времени, — ворчит мужчина. Он перекатывается на бок, лицом к деревянной дощатой стене.       Видимо, это конец разговора.       Дориан лежит на спине и смотрит сквозь люк на звезды — следы далеких галактик, вращающиеся в пустоте. Жаль, что они так и не выбрались отсюда. То, что осталось от человечества, обречено жить и умирать в грязи. Может быть, в другой жизни, в другой вселенной они спаслись бы. Теперь же, когда мир кончился, куда еще пойдут покойные души? Он надеется, что туда, далеко-далеко. Они сюда больше не вернутся. Никто этого не заслуживает.       Каллен тяжело вздохнул. Шумя, он перекатывается на спину.       — Я думал о нашем, кхм, разногласии сегодня утром.       — Да?       Ещё один целенаправленный вдох, втянутый и вышедший наружу.       — Один или два выстрела… их трудно точно определить. Если не видишь человека с оружием… Я охочусь здесь уже несколько месяцев без особых проблем. Но если кто-то увидит кого-то на крыше, они —       — Они бы точно узнали, где мы находимся. Я понимаю и прошу прощения. — Да, точно… Все нормально, — говорит он. — Я…слишком вспылил.       — Ты? Да ни разу!       Раздается сдавленный смешок. Прерванный, но настоящий смех.       — Да знаю я, знаю. Я…по-моему, я слишком долго был здесь один, — добавляет мужчина уже тише.       — Ну, тебе чертовски повезло, что я появился именно сейчас, не так ли? — Дориан быстро усвоил, что в наши дни ты либо быстро заводишь друзей, либо не заводишь их никогда. Завтра они оба могут стать трупами.       Смех Каллена раздался снова.       — В любом случае, кхм… Прости. За то, что я такой, эм… мудак в этой ситуации.       — Такое случается с даже лучшими из нас.       Лягушки продолжают квакать.       Под ними заскулил Канюк. Конечно, он ведь не может взобраться по веревочной лестнице, тем более её все равно подняли на ночь.       — Проклятая псина, — бормочет Каллен. Мужчина встает и начинает шарить по комнате. Раздается скрип и стук дерева о дерево — Дориан понимает, что тот поднимает дощатый трап. Доска с глухим стуком ударяется о верхушку одного из стогов сена внизу, создавая крутой угол, а затем раздается шорох, скрип и скрежет когтей лап. Канюк без труда перелезает через тюки с сеном, затем топчется по пандусу и, виляя хвостом, добирается до места. Без дальнейших церемоний он устраивается рядом с койкой, пока Каллен убирает и убирает пандус.       Даже в темноте Каллен должно быть знает, что Дориан наблюдает за ним, потому что, присаживаясь на край кровати, он говорит:       — Он стал слишком большим, чтобы тащить его вверх по лестнице.       Представив себе подобную картину, Дориан в свою очередь рассмеялся.       — Определённо.       Все начинают медленно дышать. Слышатся песни лягушек. В открытое окно сеновала задул прохладный ветерок.       — Тогда… спокойной ночи, — говорит Каллен. Сон постепенно снова охватывает того. — Спокойной ночи.