С моей смертью покончено

      С рассветом комната оказалась пустой. На двери висела записка с предупреждением оставаться в доме и Дориан чувствует обиду за то, что Каллен не разбудил его, когда ушёл по внезапно возникшим делам, даже не обсудив это с ним. Если они вообще хотят выжить, то им придётся доверять друг другу. Он выглядывает из дверного проема позади чуть отодвинутого в сторону шкафа, навострив уши в сторону лестницы на первый этаж.       Вскоре раздается скрип, а за ним явное шлепанье и цокот когтистых лап четвероногого зверя. Не прошло и секунды, как появился радостно махающий хвостом Канюк, а за ним и Каллен, выглядящий явно менее восторженным.       Завернувшись в одеяло получше, Дориан смотрит прямо на парочку.       — Где вы были?       Каллен пожимает плечами.       — Не смог уснуть. Решил проверить окрестности.       — И?       — Никого, если ты об этом.       — Это все, конечно, хорошо, но вся эта ерунда с «волком-одиночкой» закончится прямо здесь, — настойчиво чеканит Дориан, указывая на него пальцем. — Если ты уходишь, то будишь меня.       Кивнув, Каллен скинул с плеч рюкзак и поставил его на пол. Открыв передний карман, он начинает что-то в нем искать.       — Так, значит, говоришь… будить тебя, когда ухожу-ухожу? — Он старается изо всех сил не рассмеяться, но дёрнувшийся вверх уголок губ подпортил мужчине всю напускную картину.       Дориан шумно выдохнул через нос.       — Он ещё и шутки шутить вздумал, — бурчит он. По крайней мере, он может быть уверен, что они примерно одинакового возраста, если судить по тому, что Каллен знает его любимые хиты восьмидесятых. Внезапно о его грудь ударилась пригоршня блестящих упаковок и мужчина, не сразу сориентировавшись, успел словить только два.       — Нашел древние протеиновые батончики. — Каллен кинул в него еще одним. — Просроченные, но есть можно.       Тяжёлая участь апокалиптического мира. Слава яйцам всем тем консервантам, которыми до катастрофы люди пичкали во всё, что только можно. Надрываясь, зашуршала обёртка, когда он вскрыл батончик и пихнул гадость в рот.       — Фу, — говорит он, жуя.       — Ага, — соглашается Каллен. — Но не думаю, что они были вкуснее, когда были ещё нормальными.       Он садится на стол у окна, глазами устремившись на ведущую в город дорогу.       Съев батончик, Дориан пулей открывает следующую сладость, остановившись только чтобы отхлебнуть воды. Они ещё долго будут напоминать о себе в его желудке, это он уже может сказать точно, но так хотя бы притупят голод.       — Ну так что, — проговаривает он, смахивая с бороды крошки, — что теперь?       В ветках снаружи где-то защебетали птицы, целый нестройный хор раннего утра. Если бы окно было открыто, думает он, то наверняка можно было услышать, как озеро булькает о берега.       — Соседний дом можно лучше охранять, — отвечает Каллен.       Осесть в соседском коттедже — значит, переставить мебель и залезть на чердак для лучшего обзора местности. В процессе Дориан умудрился упустить диван себе на ногу, от чего к его заботам прибавилась ещё и не на шутку побаливающая противная шишка. После они затаились в ожидании. Сменяли друг друга на караул у окна, приставив рядом винтовку, но бдительность выдалась бесплодной. Из коттеджей не рвались зараженные. Вокруг домов от ветра шуршат зелёные листья, просвечивающие на солнце. С наступлением сумерек Каллен решает, что будет уже безопасно зажечь старый мангал, с помощью которого они приготовили макароны — целая пачка с ними нашлась в недрах кухонных шкафчиков.       Проведя целый день на чердаке, Дориан слегка примёрз после заката. Мужчины притащили с собой одеяла, и теперь он кутался в одно из них, желая погреться у, неважно настолько маленького, но огня. К сожалению, итог не оправдывал ожиданий. Но, по крайней мере, Павус был сыт.       Каллен ещё некоторое время сидел на чердаке, наблюдая за околицами, и спустился, пока не стало совсем темно.       — Они не будут гнаться за нами по ночи, не зная, где мы, — объясняет он, улегшись рядом с псом.       Сна ни в одном глазу, они лежат на королевских размеров матрасе, спущенном на пол и оттянутом подальше от окон.       — Каллен?       — М-м.       Тишина. Об оконное стекло забился крылышками мотылёк, пытаясь вылететь на улицу.       — Что мы будем делать, если они придут?       За спиной, слегка толкнув мужчину, к нему поворачивается Каллен.       — Бороться, — говорит он по факту, словно это вся стратегия, в которой они нуждаются. Единственно простое решение, словно щёлкнуть выключателем.       Вот только если бы все было так сложно.       — А если они нас разлучат?       Он мог поклясться, что слышал, как тяжело вздохнул Каллен перед тем, как ответить:       — Есть один… старый лыжный склон в паре минут на юг, вниз по трассе. Пойдешь туда, заляжешь на дно. Выждешь денёк, а потом… пойдёшь дальше.       Что за чушь.       — Серьезно, что ли? Один день?       Ему на плечо ложится рука.       — Дориан, если… если я не появлюсь там в течение двадцати четырех часов, — пальцы Каллена дернулись, и он вздыхает, — то значит я мертв.       — Ты же не знаешь этого наверняка. Может тебя окружили, и-или ранили…       — Тогда я все равно считай, что умер, — мямлит Каллен.       Напряжение сковало Дориана по рукам и ногам.       — Какого хрена, Каллен, я не…       — Ну ладно, ладно. — Он убирает руку, словно смирившись. — Выжди тогда два дня. А если я тебя потеряю, то подожду три. Годится?       Ему это не нравится. Это неправильно. И понимает, что нет абсолютно никаких гарантий, что он прислушается к этим приказам, случись подобный исход событий.             — Ладно, — соглашается он. Тема закрыта.       Дориан периодически то засыпает, то просыпается. Ему снится, как они с Феликсом стоят в очереди на еду. Кормушка закрылась, а они голодные. Мужчины держатся за руки, чтобы не замёрзнуть.       Посреди ночи нечто теплое прикасается к его спине. Он полагает, что это пёс и тянется назад, чтобы почесать лохматый бок, но ладонь касается шероховатой джинсы, натянутой поверх крепкого бедра.       — Ох… — Он убирает руку прочь, но не так быстро как хотелось бы. Уж точно успевая ощупать пальцами контур и форму. — Прости.       До него дошло, что они лежат спина к спине. По крайней мере, так лежали: Каллен отодвинулся, и Дориан сглатывает подступивший ком в горле одновременно с бухнувшим к желудку сердцу.       — Я думал, это пёс, — слабо объясняется он. С таким же успехом правду можно расценить как ложь. Позади него снова слышится возня, но ответа не следует. Он прикрывает глаза, несмотря на досаду. Очередной безмолвный отказ, умно прописанный даже здесь, посреди конца мира.       Тепло прикасается к нему вновь, и он ворчит от удивления. В синеве темноты он рассмотрел руку, закинутую поверх его талии.       — Ты не против? — Шепчет Каллен, его горячее дыхание опаляет ему затылок, а кончик носа щекочет шею. От него разит парусиной, кислым потом и сальными волосами. От Дориана запах не лучше — вонь перестала докучать через несколько месяцев, когда все пошло коту под хвост. Если ты воняешь потом и кровью, старой кожей и грязной одеждой, значит, ты жив.       Ноги гудели в том месте, где на него упал тот сраный диван. Ничего не в порядке, но ему сойдет.       — Дориан?       В темноте он перекатывается на спину, осторожно, чтобы не разорвать объятия. И поворачивается снова, лицом утыкаясь Каллену в шею за расстегнутым воротником рубашки. Мужчина воняет, но он жив, и притягивает его к себе ближе, зарываясь пальцами в волосы. Оба «грязны», но касание чужих ладоней — словно отпущение грехов. Разрешение. Дориан коряво расправляется с пуговицами, пока не смог запустить пальцы под мешковатый хлопок, вокруг худого тела Каллена. Между ними, переливаясь, течет тепло, и он изо всех сил старается сохранить его, пододвигаясь ближе, пока не понимает, что по щекам потекли слёзы.       И понимает только тогда, когда Каллен начинает успокаивать его, очень тихо.       — Чш-ш, ш-ш-ш, все хорошо, — говорит он, — Всё хорошо, всё в порядке…       Ничего не в порядке. Все паршиво. Завтра они снова заступят в караул.