С моей смертью покончено

      Впереди них развернулась длинная автострада, усеянная разнообразными обломками, которые мешали их движению. Дориан объезжает металлические обломки, словно они являются частью траффика, пару-тройку раз под заливистый смех Каллена даже включая поворотники.       Они съехали на дорогу на север, минуя Калгари. Городок такого размера, да ещё с хвалебной карантинной зоной, представлял собой множество угроз. Для двух старожилов Цикад было куда разумней избегать любых стычек с армией, к тому же, у них уже было все необходимое от охотников. Тем не менее, найти пристанище на ночлег не помешает.       — Нужно подумать, где будем ночевать, — говорит Дориан, когда они проезжают очередной кластер ветхих фермерских построек. Они снова едут по бескрайним пастбищам такого же безоблачного неба. На Дориана накатило ощущение дежа вю о днях, когда он впервые наткнулся на красный сарай.       На месте пассажира бледнее смерти сидит Каллен — он смотрит в окно, не фокусируя взгляд конкретно ни на чем.       — Продолжай ехать на север, — говорит он минутой позже. — Найдем какой-то домик на пятьсот девяностом.       — Просто… показывай дорогу.       Как выяснилось, вариантов перекантоваться было много, но не каждый можно назвать жилым. Одна ферма окружена забором из колючей проволоки, поднимающиеся ввысь завитки дыма от которой были видны даже с расстояния дороги. Они едут дальше. Если там есть люди, то они наверняка услышат звук мотора. Лучше удалиться подобру-поздорову.       Где-то километров через тридцать они въехали в богом забытую деревушку, не подающую и намека на признаки жизни. Они разъезжают по округе, пока Дориан присматривал подходящий дом, и наконец остановились — мужчина выбрался оглядеть находку. Тихонько пробравшись через раскладушку, заграждающую задний вход, он открывает хорошо сохранившийся и почти не тронутый дом: в кухонной раковине до сих пор лежала грязная посуда, а на одном из стульев лежал полусобранный чемодан. Дориан загоняет машину в гараж, отправив Каллена с собакой внутрь, где до наступления темноты исследуют комнаты, а после — идут спать.       Утром они обшарили кухню в поисках завтрака. Оливки, томатная паста и готовая кукурузная смесь для хлеба. Дориан надорвал упаковку, ожидая увидеть заросли плесени, однако мука была запакована в пластиковый пакет. Сойдет. Добавив в смесь воды, они заметили тесто и испекли его на чугунной сковороде. Говоря начистоту, вышло просто объедение.       — Я хлеба во рту не держал уже сколько? Лет пять так точно, — говорит Каллен, задумчиво нахмурившись и отведя взгляд. И повторяет, на этот раз более уверенно: — Точно.       Все, что не съели, накрыли скатертью, чтобы оставить на потом.       Уже снова в дороге, они обсуждают маршрут.       — Пока держись дороги на Эдмонтон. Военные до сих пор удерживают там зону карантина. Последнее, что я слышал — они изредка принимают кого-то из беженцев.       И это значило, что их пристрелят сразу же, окажись они в поле зрения. Или, по крайней мере, конфискуют джип и оставят умирать от голода за пределами зоны. Что не выбери, как ни крути — выйдет задница.       — Да неужели? — До сегодняшнего дня у них не было цели путешествия. Только неясная тревога перегнать желающих станцевать на их костях недобитков преследователей и поддержка машины в хорошем состоянии.       — Джаспер, — заявляет Каллен, постучав пальцем по торпедо и проведя по нему на северо-запад. — Поедем туда.       — А что там?       Каллен, немного задумавшись, замолкает. Он кладет руку на раненый бок, словно тяжесть от нее сможет унять боль.       — Когда-то жила подруга. — Убрав ладонь от раны, он коснулся жетона на шее. — Может, ещё там и осталась.       Веская причина.       — Ну, тогда Джаспер — так Джаспер.       Они останавливаются в одном лошадином городке, чтобы проверить, осталось чего в здешнем магазине спорттоваров. Большинство полок вычищено начисто, — подобная картина часто встречается в торговых центрах и других торговых точках вблизи карантинных зон, — однако им удалось выудить кое-какое снаряжение для рыбалки и немного стрел. Найдя под прилавком большую стопку пятидесятидолларовых купюр, Дориан рассмеялся. Радостно вскрикнул и подкинул ее вверх, наблюдая за мерно опускающимися денежными «снежинками».       — А ты знаешь, я уже и позабыл, насколько странны канадские деньги, — говорит он, смотря как красные банкноты мерно оседают на полу.       — Пахнут как кленовый сироп, — говорит Каллен.       — А вот и нет! — возмущается в ответ Дориан, однако вскоре, как только Каллен отворачивается, он нюхает одну из купюр. От нее исходит аромат чего-то пластикового, сладкого и трудно определимого. Он цокнул языком. — Тоже мне, кленовый сироп…       Дориан откидывает ее прочь и взамен берет фальшивую свечу с лампочкой. Она всё ещё рабочая, поэтому можно забрать с собой.       Канюк, пользуясь уму непостижимой собачьей магии, отыскал тайник с новенькими теннисными мячами и, пока мужчины были заняты перебиранием остатков, с гордым видом расхаживал, держа в зубах один из них.       В городе они тратят несколько минут на то, чтобы попробовать слить остатки бензина из брошенных машин. В автомобилях более новых моделей шанс на удачный улов больше, чем старых — им удалось наполнить одну из канистр. Но пригодно ли ещё топливо… Что же. Это им и предстоит узнать по дороге через Скалистые Горы.       Вернувшись в машину с новыми приобретениями, они ещё пару часов проводят в пути, пока постоянное ерзанье Каллена на сиденье не становится слишком назойливым.       — Болит? — спрашивает Дориан.       — М-м. — Крайне маловероятно похоже на ответ.       — Каллен…       — Да, болит, — рычит Каллен. — Ничего здесь не поделаешь.       Дориан сворачивает на соседнюю улицу и пресекает дальнейшие протесты пассажира, включив радио. Честно говоря, он не узнает исполнителей. Мелодичный металл с резкой ритм-линией. Ему нравится, что бы это ни было, и он начинает гудеть в такт музыке.       Каллен же попросту смотрит на него, раскрыв рот.       Пейзаж здесь становится холмистым и куда более зелёным. Целые заросли высоких деревьев. Рискнув, Дориан сворачивает на грунтовую дорогу с широко распахнутыми воротами и они едут вперёд ещё минут с десять.       — Мать моя женщина. — Выключив радио, Дориан сворачивает на обочину.       Они оказались на массивном участке, не ферме, но фазенде, усеянной вечнозелёными растениями, тополями и березами. К огромному и, что самое главное, новому дому ведёт подъездная дорожка. Наверняка построен на нефтяные деньги, до того, как те из привилегированного доминанта превратились в пустышку.       Возможно, они здесь первые с начала пандемии. Вряд ли, но все может быть. Припарковав джип в лесной чаще, мужчины направились к крыльцу дома.       Уже подходя, Дориан замечает как Канюк, лениво приподняв хвост, принюхивается и шлёпает за ними. Животное выглядит невозмутимо. Каллен тоже обращает внимание на пса, и они, словно убеждаясь, встречаются с мужчиной взглядами.       Парадный вход заперт, фасадные окна изнутри крепко забиты досками. Немного мороки, но дело не невыполнимое. Черный вход с другой стороны дома также заперт, однако Дориан замечает отломанную ветку, застрявшую в одном окне на втором этаже.       — Смотри. — Крыша не покатая, а на заднем крыльце крепкий мужчина сумеет забраться наверх по черепице.       — Я подсажу тебя, — говорит Каллен, становясь у стены.       — Но твоя рана…       — Все нормально.       То как поджались его губы, говорило Дориану, что места для возражений быть не может. Он пытается как можно сильнее полагаться на собственные силы, когда становится на плечо Каллену. Поднявшись, он поближе осматривает заграждение: увесистая ветка очень древнего дерева. Дориан хорошенько ухватился за нее, готовый убрать, и понял, что она гораздо тяжелее, чем кажется на первый взгляд.       — Ох ты ж…       — Нужна помощь?       — Ага, но твоя…       — Снова заикнешься о ране — ушатаю.       Возмущённо вздохнув, он ложится на крышу и оглядывает двор.       — Там, шезлонг, — он указывает на высокую траву. Каллен смиренно тащит его к дому, чтобы позже залезть на него. Однако Дориан все равно подаёт ему руку, за которую тот хватается. Он предупреждает: — У тебя так все швы разойдутся.       — Да бога ради… Просто помоги мне, мать твою.       Гримасничанье и уйма кряхтенья от тяжелой работы — тот ещё спектакль, однако им вдвоем удалось затащить Каллена на крышу.       Совместными усилиями они очистили окно. С помощью лома, Дориан затолкнул останки стекла из оконной рамы внутрь комнаты, потому что ещё пару глубоких порезов — последнее, что им сейчас нужно.       — Ну, я пошел? — спрашивает он, готовый ступить внутрь.       Каллен преграждает ему путь, кладя Павусу руку на живот.       — Не спеши.       Он шагает назад и вместе они наблюдают за потоком воздуха в комнате, выглядывая в солнечном свете возможные парящие споры.       Чисто. Крякнув, Каллен залезает внутрь и тихо проходит по периметру спальни. Он останавливается у двери, прислушиваясь к звукам, доносящимся из глубины дома.       — Вроде все в порядке, — говорит он тихо.       Дома никого, не считая тараканов, и семейства мышей-полевок, щебуршащих в стенах, когда они проходят по коридору. Первый этаж на удивление хорошо сохранился. Пыль лежит плотным слоем, словно меховое покрывало, укрывает каждый предмет, но в целом все выглядит не тронутым. Законсервированный момент некогда бурлящей потоком жизни.       Быстро осмотрев дом, не считая чердака, они впускают пса. Махая хвостом и принюхиваясь, Канюк живо начинает охоту на грызунов в стенах. Сейчас ему куда чаще удается быть сытым, нежели им, однако это не значило, что кобель не умеет делиться, частенько преподнося мужчинам «подарки». Отвратительные, принять которые ребята не отваживаются, но пес от этого надежды не теряет.       Наверху Дориан начинает собирать полезные предметы. В ванной есть упаковка еще не открытого мыла. Шампунь. Новенькие зубные щетки и паста, зубная нить. Все, конечно, вышло из срока годности, но какое теперь дело. Единственные, кто что-либо производит в наши дни — военные, а единственные, кто получает выгоду — солдаты и несколько счастливчиков в зонах карантина.       — Дориан? — зовёт Каллен с другой спальни.       — Да?       Он подходит к дверному проему, откуда послышался приглушенный голос Каллена. Но в комнате никого, что странно. В одной из стен на другой стороне находится вход в гардеробную, и прежде чем он переступает через порог, в него летит куртка. Она попала ему прямо в грудь. С первого взгляда Дориан может сказать, что это ватник. Новенький и качественно сшит. Страшный как атомная война, такой, от какого перед апокалипсисом он бы воротил носом, но сейчас мужчина чертовски рад и этому. Прежде чем Дориан смог что-то предпринять, по той же траектории в него полетел огромный шерстяной свитер, на этот раз попавший ему в лицо.       — М-мф, — мычит Павус. — А ты не мог бы, — он взмахнул головой, чтобы стряхнуть ткань, — не разбрасываться так быстро?       Из гардеробной доносится смех.       — Ты только посмотри! — на глаза показывается Каллен, держа в руках свитера, рубашки, и джинсы. Все выглядит так, словно не источено от годов постоянной носки во время брождений по пустошам. И также он нашел новые носки, ботинки и трусы, до сих пор хранящиеся в оригинальной упаковке. Черные и почти нужного размера. — Все было упаковано в пластиковые мешки для хранения. Пахнут, словно только постиранные…       Это не еда, но надвигается зима и тепло станет для них второй приоритетностью.       Они разрывают упаковки и приступают к примерке. То, что в обычных условиях было бы унылым и одиноким занятием, теперь граничит с развлечением для двоих. Каллен такой долговязый. Побитый и тощий, он с трудом передвигается ввиду ножевого ранения в боку. Дориан понимает, что у них схожие фигуры, хотя его интересуют показатели. Он короче на пару сантиметров, а туловище длиннее ног, бедра шире. Если бы они могли вернуться во времени, то до того, как выживание стало бы единственно возможным вариантом существования, Дориан подозревал, что они бы выглядели совершенно иначе. Каллен может даже был бы крупнее, судя по обхвату его волосатой грудной клетки.       Но не сейчас. Длинноногий Каллен стоит в приспущенных семейниках и порозовевшим от крови пластырем на боку, пытаясь натянуть на себя шерстяной свитер. Справившись с одеждой, понимает, что свитер мешковат, но хотя бы подошел в плечах. После до него доходит, что за ним наблюдает Дориан.       — Как думаешь, мне идёт красный? — спрашивает он, снова стягивая с себя вещь.       — На самом деле, это бургундский, — заявляет Дориан.       Ему снова попадает в грудь теперь уже свитер, и оба смеются.       Они переоделись в новую одежду, каждый добавив в рюкзаки по паре свитеров, и переобулись в новые ботинки на замен совсем разношенным старым. В дальнейшем им грозила настоящая головная боль, — что вообще делать с таким большим количеством обновок, — однако с наступлением зимы они будут носить их круглосуточно. И если мужчины не дай бог откажутся от такой роскоши, — мать, кашемир, твою, толика мягкости в этом жестоком мире, лишенном комфорта, — то позже лишь пожалеют о своем безрассудстве. Сейчас у них есть машина, и это давало возможность не быть слишком разборчивыми.       Внизу также лежало много чего полезного. Кладовка битком забита консервами, просроченными, но, скорее всего, все еще пригодными к употреблению.       — Чечевица! — широко улыбаясь, вскрикивает Дориан, и запуская пальцы в мешок. Как же он соскучился по чечевице. Здесь есть и другие сушеные бобы, а также горох, кукуруза, рис и много муки, хранившейся в вакуумных упаковках. Слава богу, все без паразитов.       — Позже обязательно попробуем, — говорит Каллен, держа в руках консервы. — Если ещё нормальные, то заберём с собой.       Странно находиться в полностью функциональном не тронутом доме. Словно покрывающие окна доски были забиты с особой тщательностью и хозяева появятся с минуты на минуту; будто на дом было наложено какое-то колдовство.       — Думаешь, мы здесь в безопасности? — спрашивает Дориан, наблюдая за завитками пыли, танцующей в тонком луче света. Они становятся гуще и плотнее, словно снежинки в солнечном тепле, доносящемся сквозь зазор между двумя досками над кухонным рукомойником.       Каллен становится около него, касаясь плечом и грудью спины Дориана.       — Сегодня точно.       Как оказалось, консервы без плесени и вполне съедобны. Рядом с домом разбит небольшой палисадник, в котором они обнаружили помидоры, базилик, салат и стручковую фасоль. Под одним из деревьев Дориан видит небольшую кучку компоста и, разумеется, когда поржавевшей лопатой начинает копать почву, то в ней оказались идеальные клубни желтой картошки. Растения продолжали самовоспроизводиться, несмотря на постоянную смену времен года.       Они хорошо поели. Остаток дня было решено провести, играя в карты. А вечером нагрели в тазиках воды из ручья неподалеку, чтобы помыться. До наступления темноты Дориан стягивает матрас с одной из кроватей наверху и кладет его в углу комнаты. В окна с этой стороны дома не залезть с крыши, а дверь заградили столом со стулом. К тому же, появись ночью какой-то новый визитер, пес даст им знать о любом.       Чистый, сытый и удобно умостившийся Дориан внезапно понимает, как сильно устал и хочет спать. Его нога все еще побаливает из-за крупного ушиба на голени от того дурацкого дивана, который они перетаскивали в приозерном городке, но ранение должно скоро зажить, а может так и продолжит болеть, став очередным пополнением в перечне ноющих болей, который с каждым месяцем становится все больше и больше.       Вечер теплый, но он стряхивает пыль с одеяла и укрывается: тепло напоминает ему о безопасности.       Не спрашивая, Каллен ложится на матрас возле него, а следом за ним и Канюк, только у их ног.       Рана Каллена промыта и заново перевязана, она слегка воспалилась, но ничего серьезного. Утром Дориан закипятит еще одно полотенце, вымочит его в соленой воде и заставит Каллена посидеть с таким дренажным компрессом пару часов перед отъездом.       Позади него кряхтя ворочается Каллен. Он лежит на левом боку, но, очевидно, что в такой позе у него сильно натягивает кожу от швов.       — Так. — Дориан поворачивается, вынуждая его лечь на спину, и укладывается возле. — Лучше?       — М-м. — На этот раз это согласие.       Он не знает, как описать то ощущение умиротворения, когда под его головой опускается и поднимается грудь другого человека. Не может вымолвить и слова о том, как же здорово помыться и одеться в чистую одежду, которая не воняет застарелым потом и грязью, которую невозможно смыть, независимо от того, как сильно будешь оттирать пятна. Он скучает по Феликсу, скучает по родителям, по дому, по тому, как просыпаться в мире, где все еще была надежда, что все может измениться к лучшему. Здесь же эти надежды рухнули миллионом осколков, без возможности на восстановление. Назад пути нет.       Начинается дождь, капли воды слабо стучат по карнизу.       Он утыкается лицом Каллену в шею, от чего тот резко вздыхает и прижимается губами к его макушке, он ощущает покалывание и щекотку от щетины на своем лбу и слезы, которые ему не удается сдержать, берут верх. Но только несколько, на этот раз.       — Я боюсь дождя, — бормочет он. — Что он может… начаться, и никогда не закончиться.       Он понимает, насколько бессмысленно это звучит, но не знает, что ещё сказать.       Под его головой вздымается и опускается грудь Каллена.       — Просто продолжай держаться на плаву, — тихо бурчит он, уже засыпая.       Как для полусонного не-ответа, этот чертовски похож на правду. Они прошли уже через многое.       И Дориан закрывает глаза.