Они есть

— Эндрю. Если бы он верил в бога, молился бы ежедневно, прилежно, по часам, без перерыва, чтобы этот мелкий пиздюк закрыл пасть и перестал так смотреть. Не лупал больше своими голубыми глазами, раздражая безмерно, набирая на шкале по десятке в секунду. — Ты не в себе, — зачем-то говорит Нил. Сотрясает воздух лишними уточнениями. Считает, должно быть, что подобрался к разгадке. Сумел залезть ему в голову, поковыряться там почти профессионально и сделать выводы. Мастерски обставил остальных лисов, забив на запреты и предостережения, затолкнув здравый смысл куда подальше вместе с инстинктом самосохранения — тем, что спасал его задницу раньше в бегах. Думает, что понял его. Ни-ху-я. — Эндрю. И снова. Пять сраных звуков самого обыкновенного имени долбят по темечку — до вспышек под веками, до потери в пространстве и времени, до полной потери себя. В них ни страха, ни тревоги, только обеспокоенность и выворачивающая наизнанку нежность. Та, которой между ними не место. Зверёныш тянет к нему руки, ничего не боясь. Уголок рта приподнимается в ненормальной улыбке, когда тот наконец нащупывает контуры лезвий. — Я перережу тебе глотку, Джостен. Хмыкает. Разносит всё в щепки внутри. — Пустая угроза. — Уверен? Щурится, примеряясь. Прикидывает варианты. Наглый, лживый говнюк. И не даёт ни-че-го, кроме нового повода растерзать, когда выдыхает: — Отходняк от таблеток? Лучше бы так. Побочка от наркоты вполне предсказуема и ожидаема. Колёса — не Джостен, они догоняют привычно и милостиво работают по сценарию. Приручает, значит. Безрассудно лезет в огонь. Если бы он полагался на высшие силы, попросил бы не добавлять к зависимостям ещё одну. Боролся бы, сцепив зубы, наплевав на дикую ломку, выгрызая ничтожные крохи свободы. Сейчас — уже бесполезно. — Эндрю. Нил трогает его шею там, где бешено стучит пульс, чудом не лопая сосуды, не разрывая кожу. Касается еле-еле, осторожно, почти эфемерно. Джостен рвёт его на куски. Ловко. Отчаянно. Мягко. Пиздецки (не)правильно. Тем, что существует. Тем, что сидит в его башке двадцать четыре на семь. И никак не уходит, сука. Не собирается даже.