Они есть

У него едет крыша от новичка. Сперва он говорит себе: это банальный интерес, Нил такой же, как все, ему нужно только сковырнуть слой притворства, поломать, прогнуть, надавить, вывернуть, ощутить горьковатый триумф, и всё пройдёт, его отпустит, он вернётся к привычному безразличию к окружающему миру. Не отпускает. Пацан не просто не поддаётся, пацан меняет правила под себя, отвечает на неудобные для любого отброса со сложным прошлым вопросы, наверняка отмеривая поровну правду и ложь, и Эндрю этого мало. Влечение никуда не исчезает, оно теплится в груди, дёргает за нервы и колется импульсами, которые он гасит, не давая им разгуляться. Ему хочется, ему так, чёрт возьми, хочется проверить, будет ли Нил так же задирать нос, когда разомлеет от его прикосновений, но всё это остаётся бессмысленной фантазией, блажью, потому что тот не заинтересован. Нет — это нет, безо всяких подтекстов и скрытых смыслов. Он сходит с ума. От их опасной игры в откровения, от близости Нила, оттого, как бесстрашно, как смело он смотрит в глаза и совсем не сникает от его взгляда, как подначивает и ходит по краю, ведь убеждён: потянет, выдержит, справится с чем угодно. И правда сумеет. Потому что за ворохом тщательно продуманных деталей и фактов, за паранойей и враньём кроется то, что никогда ему не предлагали. Принятие. Понимание. Искреннее. Без оговорок, осуждения и морализаторства. Он дрейфует от ломки к кайфу, и даже эти качели не способны отвлечь его от постоянных мыслей о Ниле. У него едет крыша от новичка. Оттого, как сильно он к нему привязался. Оттого, что уже считает своим.