Они есть

Нил снится ему. Появляется поздно ночью и вытягивает из полудрёмы. Нил спокоен и умиротворён, в ледяных глазах ни грамма дерзости, резкости, наглости. Эндрю считывает каждое не произнесённое им слово за секунду до. Нил не обманывает его ожиданий. Он улыбается и обещает-говорит-убеждает: «Ты сильный». «Ты не можешь сломаться». «Эндрю, так нужно». Стоит в стороне, опираясь на подоконник. Не сдвигается с места. Даёт время привыкнуть. Даёт больным заёбам в его голове разогнаться на полную, до съехавшей нахрен крыши, до выгоревшего самоконтроля, до последней стадии помешательства. Эндрю ненавидит. Не Нила. Себя. За то, что разрешил пробраться глубже, чем надо, за то, что дал слабину. Совершенно размяк. За то, что подсел на эти видения, как на новую дозу. Он ведь должен бороться. Должен найти в себе силы. Он должен... Нил здесь, и Эндрю (неизменно) идёт навстречу ему. Притягивает за шею, утоляет жажду коснуться и не видит. Не видит жалости, сочувствия и прочей чуши, в которую они оба не верят. Нил смотрит остро-знакомо и шепчет: «Просыпайся». Решает за него, толкает туда, где всё до тошноты уныло и серо, где дни зациклены на повторе. Эндрю дышит с трудом, игнорируя резь в груди, но не мутные, такие странные мысли. Нил снится ему. Постоянно. Будто имеет на это хоть какое-то право. Вот же блядство.