heroes fall

/Каждый день, как дубликат Каждый день дарит подарки Каждый демон мой был бы рад это ад Я тону и мой брат — это мой доппельгангер (слышишь, а?)/ Кейго не знал, что ему дальше делать. Его жизнь в последнее время напоминала эмоциональные американские горки из старых ретро фильмов. Не то чтобы она раньше была стабильной, но в этот год количество событий переплюнуло количество дней. С Даби он виделся на работе редко. Складывалось впечатление, что пироман всеми силами пытается задвинуть его на второй план, огородить от дел Восьми Заветов и Кая, спрятать подальше, а лучше всего — посадить под замок в их новомодной квартире. И не то чтобы квартира была плохой, вот только Кейго плохо дружил с закрытыми пространствами и предпочитал мансардные помещения, а не бетонные коробки. Он птица вольная, и ему нужно пространство для маневров, потому что иногда он специально перемещался только по воздуху, наплевав на существование ног; часто забирался повыше на столы и стойки, когда Даби варил по утрам свой черный, как души членов Геройской комиссии, кофе; болтал ногами и смотрел, как бурлит черная, вязкая жидкость, и всегда ловил на себя заинтересованные взгляды пиромана. Даби в шесть часов утра лучше было не трогать, особенно если его вызывали по делам черт знает куда. Он был похож на свежевыкопанного зомби или на призрака с детского утренника: ошмётки белых бинтов свисали с рук и шеи белыми змеями и тащились за ним до самой кухни, а потом обратно в спальню. Периодически он за них цеплялся ногами и Кейго слышал удар головой об паркет и отменный набор матерных слов. Вот и сегодня он и Даби находились на своих обычных местах с утра пораньше: пироман вяло помешивал свою бурду в кофейнике с выражением вселенской усталости на лице, а Кейго, сонно потирая глаза, медленно ел плохо порезанный хлеб с сыром. Их холодильник был забит всем чем угодно, но только не полезной для организма едой. Периодически в его недрах появлялись помидоры, сыр и ветчина, вот только исчезали они со скоростью света после каждого возвращения Даби с внеочередной важной миссии. Проще говоря, в их квартире действовал только один закон, касающийся еды: кто успел, тот и съел. От облокотившегося на старенькую плитку мужчины пахло железом, нагретой кожей, антисептиком и гарью; запах будто въелся в его душу, а со временем перекочевал и на сожителя, -периодически в него вплетался аромат еды быстрого приготовления, но основной палитре красок это не мешало. Кейго нравилось лежать на груди мужчины и вдыхать его, пока Даби занят очередной игрушкой в смартфоне. Они могли лежать так часами: Даби — тихо матеря ловушки в игре, а Кейго — зарывшись носом в его футболку. Даби в сотый раз пытался бросить курить, поэтому слишком часто можно было обнаружить как его челюсти двигаются медленно пережевывая специальную жвачку, а фантики от неё были рассованы по всем видным и не видным местам в квартире. Кейго на них даже в туалете натыкался. Тёмно серая худи подчеркивала круги от недосыпа под глазами Даби и ярко контрастировала с крашенными волосами, начавшими белеть у корней. — Почему ты постоянно наблюдаешь, когда я что-то готовлю? Красные перья подтащили к хозяину баночку с арахисовой пастой и ткнули Даби в кисть, намекая, чтобы тот прекратил отвлекать птицу от утренней трапезы. Пироман щёлкнул пальцами, отгоняя надоедливый пух, который опять решил пожить своей жизнью отдельно от Кейго. — Мне нравится за тобой наблюдать, — как будто на выбор предложил Ястреб. — Ну, или мне скучно. Ты ведь сам говорил, что у меня маниакальная паранойя. — Звучит жутко. Заведи себе белых мышей и наблюдай за ними, если делать нечего. Можешь даже поохотиться за ними: ты ведь хищная птица. — Птичий расизм. — Ты только что его придумал, — лениво подначил Даби, и, поставив комфорку на маленький огонь, поманил ребенка к себе. — Поработай перьевой подушкой, раз тебе делать с утра пораньше нечего. Нормальные дети вроде тебя должны спать в такое время, а ты меня караулишь. — А я не нормальный ребенок. — Хоть с тем, что ребенок согласился — уже хорошо. Не замечая возмущенного шипения Кейго, пироман, ухватив его за лодыжки, подтащил поближе к себе, встал между раздвинутых ног в жёлтых носках и опёрся подбородком о светлую макушку, закинув руки за спину птицы. Чуть загорелые пальцы аккуратно погладили его по волосам, а после, осмелев, начали их ворошить и дергать в разные стороны. — Иногда мне кажется, что у тебя напрочь стёрты личные границы, но потом ты шугаешься от одного случайного прикосновения Тоги, и из этого можно сделать вывод, что я совсем тебя не понимаю. — Тога — сравнительно чужой для меня человек, в отличие от тебя, глупый воробушек. К тому же, она напоминает мне доппельгангера, — глаза Даби были довольно прикрыты, а слова вылетали из рта медленно и лениво. — У меня не часто появляются настроение для обнимашек. В нашей среде обитания оно вообще должно было искореняться, но, как видишь, я все ещё склонен к физическому взаимодействию с людьми. — И к сексу значит тоже? — как будто невзначай, спросил Кейго. От кофе начинает вонять пережаренным зерном, прям как от закипающего Даби. — Ой, прости, я наступил на больное место, да? Я конечно понимаю, но в твоём возрасте и с твоей профессией девственность — это что-то необычное. Мне очень жаль… Затылок Кейго впечатывается в шкаф для посуды, а перед его сморщившимся от боли лицом, маячит оскал поехавшего крышей маньяка. — Мелкий, прекращай свои шуточки на меня изливать: терпения на все твои закидоны у меня давно не хватает. Если тебе с утра пораньше захотелось с кем-то поругаться, то иди и срись с Куроно насчёт неправильно политых фикусов. Злобное лицо Даби находилось буквально в двух сантиметрах от его лица; даже можно было уловить легкий холодок мятной жвачки, идущий от пиромана. Или ты таким креативным способом пытаешься пробить меня на эмоции. Даби никогда его по-настоящему не бил, даже не пытался; только периодически шугал или не сильно хлопал по голове, когда Ястреба заносило. Иногда дёргал за крылья или слишком резко тянул за руки, но невидимую черту ни разу не перешёл. Возможно, это было связано с количеством внутренних ограничений, которых у Даби, как понял за все годы знакомства Кейго, было очень много. — Ты единственное, что гарантированно мне в этой жизни, — вдруг очень серьезно выдал Ястреб. — Чего ты такой депрессивный? Тебе ещё от рождения гарантировано весьма увлекательное путешествие на тот свет, в прочем, как и всем. Кейго надломано хихикнул и опустил голову так, чтобы его выражение лица не было видно, а глаза закрывали спереди длинные волосы; а то Даби наловчился понимать его эмоции по одному взгляду, чем пользовался на постоянной основе. — Не бойся, — забинтованные пальцы погладили его по выпирающим ключицам, пытаясь успокоить и расслабить. — Я тебя не брошу. А если ты решишь нас покинуть, то я найду тебя и привяжу к своей ноге. Будешь болтаться до конца времен со мной двадцать четыре на семь. — У тебя весьма агрессивная забота. — Какая есть. Таками потирает отбитый затылок и, отпихнув разомлевшего Даби в сторону конфорки, слезает со столешницы, забирает последний бутерброд и направляется к комнате пиромана. За ним хвостиком вьются красные перья, как пурпурная мантия за королём. Но прежде чем покинуть коридор, Кейго вдруг возвращается обратно. — Научишь меня играть в шахматы? — Некоторое время назад ты пытался научиться и тебе показалась данная игра невероятно скучной? С чего ты решил так кардинально поменять своё мнение? — Слухами земля полнится, — туманно отвечает Хокс, за что заслуживает хриплый смешок и хитрый взгляд со стороны Даби. — Тебе же хуже, — отвечает он. — Иногда незнание может спасти жизнь. А ты, Кейго, решил выбрать самый тернистый и самый сложный путь. — Мне не страшно, — попытался заверить его Кейго. — Зато мне страшно, — огрызнулся пироман. — Не очень хочется одним прекрасным утром найти твой хладный труп у себя под дверью. Да, риск умереть с нашей работой невероятно велик, но ты даже не представляешь насколько он возрастёт, если ты заявишь этому миру, что готов играть по- крупному. Предчувствие опасности заскреблось внутри Ястреба, но он успешно его проигнорировал, отвлекшись на включенный Даби плазменный телевизор. На экране суетились маленькие фигурки в разноцветных костюмах, разгребая завал. Ведущая с плохо скрываемой паникой на лице и сбитой присоской пыталась успокоить телезрителей. Внизу экрана бегущей строкой сообщалось о ещё одном нападении Лиги Злодеев на мирных граждан, а дальше шёл список жертв. Самая большая фигурка, объятая красным пламенем, раздавался указания остальным. Ястреб судорожно вздохнул, закрыл глаза и выключил телевизор. День обещал быть напряжённым. С кухни под аккомпанемент льющейся из крана воды и скрежет посуды доносилось: «Как падший король, на мне тысячи глаз и я чувствую роль». *** В Киото было пасмурно и ветрено. В центральной части острова Хонсю было всегда много как и туристов, так и местных, решивших отдохнуть от Токийского шума и смрада, расслабившись на источниках под сенью сакуры; но отвратительная погода преследовала Японию уже несколько месяцев, хотя скоро должно было наступить лето. В поселке у склона Фудзиямы* вовсю надрывались громкоговорители, оповещая население о приближении тайфуна. Голые сакуры стонали и гнулись под порывами штормового ветра, норовя сломаться и упасть на крутую дорогу, по которой ехало одинокое такси. Ястреб решил, что машина лучший способ перемещения в такую погоду, чем крылья. Недавно Даби пошутил, что если будет ураган, то Ястреба сдует к чёртовой матери из-за того, что он почти ничего не весит, хоть и ест постоянно фаст фуд. Кейго издёвку в тот момент проигнорировал, но в подсознании она осталась жить и процветать как ещё один дополнительный предрассудок. Впрочем, не в первый раз с ним подобное происходило. Ястреб в такие моменты всеми фибрами своей маленькой птичьей души ненавидел пиромана за то, что его слова и мнение имели для него большое значение. Кейго был соломенной куколкой из страхов и мечтаний, дёргаемой невидимым кукловодом за тоненькие ниточки. Он был для Даби почти семьёй, о чем тот признался полгода назад напившись до беспамятства. Хоть Даби и много говорил — правда часто не по делу и в основном это была критика окружающих, зачастую Чисаки, героев или сволочного курьера пиццы, — но рассказывал о себе невероятно мало, поэтому каждый раз когда он открывал рот в нетрезвом или накуренном состояние, Кейго прислушивался и ждал. Даби редко уходил в запои до красных пятен перед глазами и чертей на люстре при свидетелях, поэтому доводил себя до сотояния беспамятства в основном в одиночестве, но Кейго караулил его на каждом углу, из-за чего пироман был вынужден терпеть его компанию и тратить деньги на бесчисленные литры сока. Но Ястреб ждал. Ждал горькой правды, чтобы в сотый раз разочароваться в своем кумире детства, в человеке, которым маленький мальчик мечтал быть спасённым. Чтобы горький ком из нереализованных мечтаний перегородил горло и задушил слезы. Он прошел все стадии принятия ошибочности своих взглядов на мир, но до сих пор не был готов принять мир Даби полностью. Их отношения стали напоминать ритуальный шаманский танец с бубном вокруг костра. Кейго смело мог сказать, что ему почти удалось научиться заклинать бушующие пламя. Кто такой Даби, он понял давно, просто все никак не мог поверить в подобное совпадение. Это как идти по улице, завернуть в подворотню, а там на шикарном диване будет сидеть Анджелина Джоли и приветливо вам улыбаться. И сейчас он ехал ко второму совпадению, которое ждало его в одном из синтоистских** храмов у подножия Фудзи. *** Снежная королева была прекрасна: белые волосы с вкраплениями красного у челки были уложены в традиционную прическу, а кимоно света спелой вишни невероятно сочеталось с бледной кожей. Она сидела на коленях перед молебном с идеальной прямой спиной и беззвучно шевелила губами. Очки лежали на коленях, а глаза в обрамлении пушистых ресниц были прикрыты. Складывалось впечатление, что она сидит так не в первый, и даже не в сотый раз, настолько обыденно и привычно выглядела её фигура в антураже храма. Кейго чувствовал себя как неподходящий винтик в сложной конструкции древнего механизма. Он никогда не ходил в церкви и храмы, и ни во что не верил, кроме силы удачи или случая. Даби тоже этим не страдал, поэтому высшая сила в их жизни выглядела как Чисаки Кай и мало пугала. — Не стесняйтесь. Проходите. Ястреб дёргается от слов, прозвучавших еле слышно от маленькой белой фигурки. Он идет к ней и садится на расстоянии вытянутой руки. Его носки с принтом Звездных Войн в храме выглядят очень странно. — Вы молитесь за него? Она кивает и мягко улыбается. Пальчики без маникюра нервно теребят края рукавов кимоно. — Я знаю, что он жив, и молюсь, чтобы, где бы брат не был, у него все было хорошо. Другого способа связи у меня нет. — Откуда… — с неверящей интонацией в голосе спрашивает Ястреб. — Ах, он тебе не сказал, — она на мгновение смутилась, раздумывая, надо ли ей продолжать. — Я помогала ему инсценировать «смерть». — И вы никому не сказали? Я понимаю, что Старателю ни в коем случае нельзя было говорить, но ваша мать и остальные дети… Фуюми резко выдохнула и наконец повернула голову в сторону Кейго; но лучше бы она осталась сидеть в прежней позе, потому что Ястреб увидел столько внутренней борьбы на её лице, что был вынужден отпрянуть подальше. Тодороки Фуюми выглядила, будто сейчас сорвётся. Так, по его мнению, могли вести люди, совершившие в своей жизни поступок, который считают правильным, но его последствия причиняют им слишком много боли. — А что я должна была сделать? Ждать момента, когда Тойя, — это имя она выдавила из себя через силу, — сорвётся и убьет отца? Или когда он совершит самое настоящее самоубийство? Какое действие было правильным в нашей ситуации? Мама боялась его, отец ненавидел, а он был вынужден смотреть, как мучается Шото. Как наша и так ужасная семья окончательно разваливается на куски. Я…Я пыталась все исправить, но это оказалось выше моих сил… Это омерзительное ощущение беспомощности преследует меня уже не первый год. От него невозможно избавиться, только смириться и пробовать жить дальше… Она задушено всхлипнула и так сильно сжала очки в руках, что дужки треснули. Кейго секунду заторможено наблюдал, как в белые пальчики впиваются разбившиеся стекла очков, а в следующий момент уже пытался разжать её намертво сцепленные руки. Фуюми не поддавалась. На пол капнула кровь и посыпалось стекло. — Прости, — она разжала пальцы и опустила то, что осталось от очков перед собой. — Ты не должен был это видеть… Прости, Кейго… Но сейчас я прошу тебя уйти, хорошо? — Ваши руки… Вам нужно остановить кровь и вынуть осколки! Она замотала головой, зажмурив глаза. В прошлую их встречу она была совершенно другой, а сейчас проходила разломанную пополам бабочку. — Мне нужно побыть одной и успокоиться, а ты возвращайся к нему: в последнее время стало слишком неспокойно, поэтому тебе лучше быть с ним рядом. Я верю, что он сможет защитить тебя, как и ты его, — она посмотрела на его нервно вьющиеся вокруг них перья. — Ты очень сильный мальчик. Удачи тебе. Все будет хорошо. Умоляю, не бросай Тойю. Ни в коем случае не давлю на тебя, но… —  Уже поздно отказываться, — немного жестоко обрубил Кейго, но потом более мягко ответил. — Обещаю. Можете положиться на меня. Ястреб вышел из храма в полной тишине, даже ветер умолк, предвещая конец бури. Мимо него прошла семья с ребенком в традиционной одежде, направляясь в храм. Кейго проследил за ними взглядом, а потом посмотрел на место, где только что сидела Фуюми. Снежная королева ушла, оставив только несколько пятнышек крови, как будто принеся жертву жестоким богам этого мира. Кейго повел плечами, расправил крылья и взлётел. Ему нужно было срочно возвращаться в Токио. В небе не было видно даже маленького облачка.