Да ну его

Кроули подъехал к офису (вернулся с очередной точки), припарковал Бентли на привычном месте и заглушил мотор. Устало снял очки, заглянул в боковое зеркало. На него в ответ уставился мужик, который на собрании анонимных алкоголиков смотрелся бы, как родной: хмурое, осунувшееся лицо, волосы до плеч, своим видом умолявшие о расчёске, а воспалённые карие с золотым глаза заставляли вспомнить о том самом белом кролике, что собирается откусить себе голову. Нет, это невыносимо. Нужно извиниться. Столкновение у кабинета Уриэль было почти две недели назад, после чего Кроули всеми правдами и неправдами (позорно, то есть) избегал Азирафаэля. Как назло, они всё же оказывались недалеко друг от друга. Ничтожное количество раз очередную катастрофу удавалось предотвратить непостижимым образом: Кроули сваливал так оперативно, что Азирафаэль и не успевал его заметить. В случае невозможности побега оставалось быстро «залезть» в наушники, сделать самую злобную мину, на какую был способен, и уткнуться в ноут, изображая, что очень занят. Но чаще всего этого сделать не удавалось, так что… В прошлый понедельник, к примеру, Кроули невзначай поинтересовался у Азирафаэля, не готовится ли тот претендовать на место одного из морских львов Уипснейдского зоопарка, раз обжирается сладким в таких количествах, а следом благосклонно добавил, что, впрочем, за такую сочную жопу на «Небесах» тамошние обитатели передерутся насмерть. А два дня назад, когда он — злющий, как тайпан — заехал в офис буквально минут на пятнадцать, вообще умудрился обложить блондина матом из-за какой-то полнейшей ерунды. Перед терпением Азирафаэля могла бы смиренно снять метафорическую шляпу сама Тереза из Лизьё. Обычно другие на месте блондина быстро взрывались и рвались — чего греха таить — надавать Кроули по шее (у кого-то получалось). Азирафаэль на очередную эскападу отвечал одной и той же реакцией: «Игнорируй, но при этом бросай на обидчика настолько холодные взгляды, чтобы тот за секунды осознал свою никчёмность и ему непреодолимо захотелось повеситься в туалете на резинке собственных трусов». Серо-голубое море враждебно сверкало в глазах напротив. Серо-голубое море стыло в самом Кроули. Охваченный каким-то подспудным пылом далеко не юного натуралиста («А если это попробовать?.. А вот то?»), Кроули взваливал на себя такой объём работы, что брови Вельзевул (уже обе) грозились поселиться даже где-то выше лба; в оставшееся время шёл в ночные клубы-бары-пабы; заливался литрами виски; курил — срань Господня — траву; тщательнее обычного ухаживал за зелёными ублюдками (теми, кого курить нельзя), оккупировавшими целую комнату в его просторной квартире… Толк от этого всего был примерно такой же, как от попыток вылечить героиновую зависимость ромашковым чаем. Море внутри глотало всё без следа. Кроули раздражённо цыкнул на собственное отражение, подавив порыв спросить у него вслух: «Ты на каком шаге из двенадцати остановился, дружище?», и снова спрятал свои «кроличьи» глаза за тёмными стёклами очков. Пора было сменить тёплый салон автомобиля на бесцеремонные объятия вечернего воздуха. Скользя невидящим взглядом по мокрому асфальту, Кроули брёл к курилке, отдельному месту за углом здания с лавочкой и парой урн, в надежде подымить сигаретой-другой в одиночестве. Кому стоило помолиться, чтобы там никого не оказалось?.. …Он должен попросить прощения. Кроули вернулся к этой мысли и скривился. Она звучала намного хуже, чем фраза «Молодой человек, пройдёмте», услышанная в солнечный день от людей в форме. Как это в принципе можно было преподнести? «Слушай, я активно поливаю дерьмом каждого, к кому испытываю сильную симпатию, и не особо могу это контролировать, а в тебя я вообще, судя по всем признакам, умудрился втюриться так, как будто бы мне ссаные пятнадцать вместо тридцати восьми, поэтому ты обязан меня простить»? Просто восхитительно. То-то Азирафаэль обрадуется: этот тощий тип в чёрном с помойкой вместо рта мало того, что чёртов педик, так ещё и на него запал. «Честно сказать, коллега из Вас так себе». До курилки оставались буквально два шага. Кроули, остановившись, сердито полез в карман за пачкой сигарет и зажигалкой. Собирался уже закурить, но поднял взгляд. Кажется, кое-кто помолился о пустой курилке совсем не тому, кому надо было. На лавочке сидел — с прямой спиной, конечно же, и в компании винтажно потёртого портфеля из светло-коричневой кожи — Азирафаэль. Его волосы и расстёгнутое кремовое пальто будто светились в промозглых сумерках, от чего возникало ощущение, что он — единственный источник тепла на многие километры вокруг. Так и хотелось подойти и протянуть к нему руки — погреться. Вспомнилось промёрзшее до дна серо-голубое море. Поправка: по-злому обманчивое ощущение. Азирафаэль неспешно курил (сколько сдержанной изящности в одном жесте, чтоб его — поднести сигарету ко рту и затянуться!), пока неотрывно следил за чем-то на экране своего мобильного. Голубоватый искусственный свет подсвечивал лицо Азирафаэля, делая его похожим на величественный лик одной из скульптур Микеланджело. Следом пришло сравнение с ангелом, что держит в руках вуаль Вероники, — одной из десяти статуй, установленных на мосту Святого Ангела в Риме. Кроули, кстати, не знал, почему именно эта достопримечательность предельно ярко отпечаталась в его памяти после той короткой поездки в Италию. — Нет нужды так отчаянно буравить меня глазами, мистер Кроули. Не теряйте времени даром — начинайте уже грубить. Кроули как-то… растерялся. Льдистый голос заговорившего Божьего (Божьего ли?..) посланника со смартфоном в руке вдруг застал врасплох дурной язык: Кроули стоял, пялился на Азирафаэля, такого степенного, и не мог ничего сказать. Не знал, что. Может, оно и к лучшему?.. Азирафаэль, подняв голову, устремил на Кроули смутно настороженный и вместе с тем не совсем понимающий взгляд. Наверное, решил, что не в меру язвительного аспида внезапно хватил сердечный (ха-ха, очень смешно) удар и у него отнялся разом весь речевой аппарат. С Кроули, судя по всему, это и случилось. Происходящее принимало опасный оборот. Кроули с мимолётным ужасом подумал, что благодаря своему нетипичному (для Азирафаэля) поведению вполне оказался буквально в полушаге от того, чтобы выдать себя с потрохами. Так что нет, блять, нихуя оно не к лучшему. Но он же как раз собирался попросить прощения за своё мразотное поведение?.. Мысли — черти на рейве где-то на кругу Пятом — скакали, щедро накаченные адским амфетамином, под зубодробительный трек «Кроули Снова Объебался». Сам же Кроули с громким матом носился за ними следом в лихорадочной попытке найти хоть какой-то выход из ситуации и хватался за голову. Тем временем Азирафаэль докурил и снайперски точно отправил окурок в урну. После чего, спрятав мобильный в портфель, достал из кармана пальто портсигар и заглянул внутрь. Раздался лёгкий вздох, и на светлом лице, до этого скульптурно отрешённом, отразилось такое искреннее, обиженное разочарование, что… …Кроули сам не понял, как настолько быстро подскочил к Азирафаэлю — самый старательный швейцар ему и в подмётки не сгодился бы. Секунда-две, и он уже в полупоклоне (блондин всё ещё сидел на лавочке) услужливо, мать его, протягивал и пачку сигарет, и свою любимую Зиппо, которую, к слову, трогать никому никогда не разрешалось, кроме самого Кроули. Черти в голове хором заулюлюкали, а трек сменился на не менее бодрящий ремикс «Кроули 100% Объебался». Азирафаэль поднял взгляд: замешательство слабой рябью пробежалось по поверхности чистых серо-голубых вод и исчезло. Кроули застыл, почему-то уверенный, что вот-вот море потемнеет, вздыбится, обдаст ледяной волной… Море оставалось поразительно безмятежным. Лишь в глубине его промелькнуло что-то, но Кроули не был уверен, что это ему вообще не показалось. — Мистер Кроули, я… — Азирафаэль! Вот ты где! От неожиданности вздрогнули все, кроме самого нарушителя неловкой сцены — не в меру бодрого для вечера Гэбриэля, нагрянувшего в курилку, как Фредди Крюггер — на детский праздник. Кроули за считанные секунды выпрямился и отскочил от лавочки чуть ли не на добрый метр, торопливо закуривая. — О, и ты здесь, Кроули. Я искренне прошу прощения, что помешал, — естественно, Гэб давил свою мерзкую лыбу, — но нам пора ехать, — на этом моменте он демонстративно постучал пальцем по своим наручным часам. — Да-да, конечно, — Азирафаэль поднялся, не забыв прихватить портфель. Посмотрел на мрачного Кроули (тот стоял, ссутулившись, и, казалось, пытался выкурить из сигареты всю душу) и… просто улыбнулся. Ему. Что за?.. …Серо-голубое тёплое море, блистающее в лучах летнего солнца. Можно даже почувствовать, как стремительно согревается озябшее тело, как тепло пышным цветком начинает распускаться в грудной клетке… Кроули поперхнулся дымом, но кое-как сдержал порыв кашля, надеясь, что разглядеть краску, залившую острые смуглые скулы, в свете фонарей было невозможно. — Хорошего Вам вечера, мистер Кроули. И курилка опустела. Кроули, отмерев, судорожно выбил из пачки вторую сигарету. Черти в голове хохотали так оглушительно, что их наверняка было слышно где-то на другом краю Лондона.