Да ну его

С потолка по-прежнему струился назойливый стрекот. Устроившись в положении, удобном лишь для кобры, на офисном кресле, что видало ещё, наверное, Шекспира (подлокотник был безжалостно выломан, возможно, самим Уильямом в творческом припадке), Кроули недовольно сощурился на подмигивающую лампу. Катастрофически не хватало способности взрывать вещи щелчком пальцев. — Я вам говорю, эти петухи-афганцы, новые поставщики, мутные какие-то. Не то чтобы я сомневался в Вельз, но… — край поцарапанного стола с периодическим скрипом страдал под пятой точкой Хастура, который, пожав плечами, вонзил зубы в уже и так истерзанный гамбургер. Собрание закончилось почти час назад. В зале остались только Кроули-Змей (он успел, матерясь, сходить за забытым в машине ноутом), Хамелеон (Лигур) и Жаба — прямо начало басни Эзопа — чтобы обговорить детали вверенной им части дела сразу, не отходя от кассы. Рядом с Хастуром за столом сидел Лигур. Стул без спинки гармонировал с его образом «Бездомный со стажем, по ночам тайно убивающий случайных прохожих тупым хлебным ножом». — Начнёшь сомневаться в Вельз, она засомневается в тебе, а потом ты внезапно оказываешься где-нибудь на Девятом кругу… —  глаза разного цвета (тёмно-карий и болотная зелень) неотрывно следили за фастфудом в давно не стриженых, грязных когтях. — И пизда тебе, пряничек, — буркнул Кроули. Если вспоминали о Девятом, как между собой называли самый нижний уровень офиса, обычно передёргивало. Для чего он предназначался, знали все без исключения и предпочитали об этом лишний раз не размышлять. Кроули спускался туда однажды (участвовал в допросе одной «крысы»). Потом пришлось глотать Темазепан: и без того расшатанные нервы пустились в головокружительный фокстрот. Возвращаться на тот уровень хотелось примерно никогда. — Всё равно все умрём, — с физиономией буддистского монаха, познавшего дзен, прошамкал Хастур, работая челюстями. Кроули фыркнул простуженным пони. — Раз ты настолько стремишься умереть пораньше, можешь отправляться проконтролировать следующую поставку от литовцев и заявить им, что огнестрелы они нам продают говёные. Уверен, этот их Вилкас, который каждый раз на нас пялится, как на классовых врагов, по достоинству оценит такой лестный комплимент. — Ой, нахуй литовцев, с ними одна Война управляется, — Хастур махнул бургером, и надкусанное кольцо лука, сбежав из плена двух половинок пшеничной булочки, виртуозно спикировало Хамелеону прямо на предплечье. — Да, bratva лучше, Змей подтвердит, — тот подцепил ногтём приземлившийся лук и ничтоже сумняшеся отправил его себе в рот. Со стороны изувеченного кресла послышался предостерегающий рык. — Душевнее, я бы сказал, — Хастур закинул в пасть останки еды. — Песни-то какие поют: «Ai, liuli, liuli»… Аж слезу вышибает! Кроули как раз безрезультатно пытался переорать дружное гоготание на два голоса (расписывал «сослуживцам», кого из них, чем и куда нужно «ебать, как сук»), когда двери «планёрочной» неуверенно скрипнули, возвещая о появлении кого-то в излишне светлой и чистой для столь гнетущего места одежде. Пожалуй, так бы выглядело нежнейшее кремовое пирожное от лучшего французского кондитера, наплевательски брошенное на пол ни разу не мытого туалета в каком-нибудь притоне. Довольно громкое, но деликатное покашливание. Кроули метнул полыхающий негодованием взгляд в сторону звука. — Тебе, блять, тоже, что ли, хуёв в панамку насова… Очередное заковыристое матерное выражение — вот-вот вырвется сгустком отравы — мгновенно застряло в горле куском откушенного кактуса (хотя откусывать под корень надо было чей-то язык). В животе ледяной клубок сделал несколько кульбитов, заставив желудок подвинуться. Да ну ёб твою мать. — Смотрите-ка, кто пожаловал в тёмный лес к злым волкам: Белая Шапочка собственной персоной! — Лигур развернулся к входу и с подлой ухмылочкой плотоядно сверкнул глазами на вошедшего. Улыбка — ярче сияния Сириуса — вспыхнувшим бенгальским огнём осветила пыльный зал. Наличие тёмных очков спасло кое-кого от кратковременной слепоты. — Надеюсь, единственный большой предмет, который Вы мне сейчас собираетесь продемонстрировать, — Ваш IQ, monsieur, — и Азирафаэль (олицетворение аристократичного сарказма) посмотрел на Кроули. — Мистер Рыжий Волк, могу ли я ненадолго отвлечь Вас от несомненно важной волчьей работы и отправиться на перекур в Вашей компании? Только, прошу, давайте обойдёмся без членов в мой отсутствующий головной убор. — Тебе их много куда можно сунуть, раз не в панаму, — Хастур, запрокинув голову, завыл волчарой из старого мультфильма и под гиеновый хохот Лигура загрохотал кулаком по столу: так тот мультяшный хищник выражал восторг, увидав сексапильную певичку. Кроули ужалено вскочил с кресла, с беспомощным раздражением чувствуя себя пацаном, которому стыдно перед понравившейся девчонкой за отстающих в развитии приятелей. Взял куртку и, нашипев на этих двоих напоследок, подошёл к Азирафаэлю. — Пойдём, а то доебут. Выражение лица Азирафаэля красноречиво свидетельствовало о том, что он с этим более чем согласен. До лифта шли какое-то время в неловком молчании: Кроули — чуть впереди, его спутник — отставая на полшага. Азирафаэль, судя по всему, неловкости не испытывал, найдя себе занятие — с незамысловатым любопытством оглядываться по сторонам. Стопроцентно (как и любой человек, впервые оказавшийся «внизу») удивлялся тому, насколько разительно отличались друг от друга наземная и подземная части офиса. — У вас тут как-то безрадостно. Мимо промелькнуло «СТЕНЫ НЕ ЛИЗАТЬ». Азирафаэль ничего не спросил, хотя наверняка был заинтригован. — Ты хотел сказать: «Пиздец какая разруха, как вы тут вообще можете находиться дольше пяти минут»? — Кроули усмехнулся уголком губ, но не оглянулся. — Цени своё тёпленькое местечко «наверху», а то разжалуют, и будешь с нами куковать. — Теперь я начинаю понимать, почему люди, вынужденные здесь работать, ведут себя… так, — Азирафаэль поравнялся с Кроули, застёгивая крупные пуговицы своего пальто. Вот и лифт. Кроули нажал на кнопку с такой силой, будто она задолжала ему тысяч десять фунтов и внаглую отказывалась возвращать. Прислонился плечом к стене, расслабил одну ногу в колене и спрятал незаметно (незаметно ведь?) трясущиеся руки в карманы куртки, надетой по дороге. Чем сильнее смущение, сковывающее тело тентаклями из очередного хентайного шедевра японской анимации (когда-то давно, ещё в Эдинбурге, сосед Кроули по комнате смотрел сию ересь по накурке, а накуривался он каждый день), тем непринуждённее поза. — «Так» — это как? — Кроули чуть склонил голову набок. Пока Азирафаэль, отведя взгляд в сторону, искал нужное слово (серо-голубое кроткое море обняла лёгкая дымка), было невозможно удержаться от соблазна внимательно его оглядеть. Слегка усталый вид. Может, Азирафаэль и правда остаток ночи ругался со своим мужиком (или всё же женщиной?), а после — долго и усердно мирился?.. Кроули сжал зубы, как питбуль, оттяпавший половину ягодицы одному его знакомому из молодости. Еле видный след на белокожей скуле, свидетельство удара, полученного от «шпалы», не способствовал тому, чтобы успокоиться: откуда-то из глубин поднимались остатки глухой ярости, нашедшей выход вчера. —  Я бы сказал, не совсем доброжелательно. Кроули не сдержал усмешки, слегка остыв. До чего же элегантный синоним для «Ведут себя, как распоследние мудни». Интересно, этот чудик, когда со всего размаху ударяется мизинцем ноги о тумбочку, вместо «Ёбаный-карёбаный!» кричит «Какая напасть, Господь всемогущий!»?.. Что-то подсказывало: предположение близко к реальности. — Позвольте спросить: как Ваши боевые ранения? Серо-голубое ясное море лучилось дружелюбием. На ямочки, украшающие щёки, точно у фарфорового — дьявол! — херувимчика (помнится, подобные пошлые статуэтки в большом количестве стояли на каминной полке в доме Морнингстаров), можно смотреть бесконечно, как на огонь, воду или работу других. — Ничего не отвалилось, док. Сепсиса не наблюдается, — Кроули первым зашёл в притащившийся лифт. — Рад слышать, что ампутации не требуется, — улыбнувшись, Азирафаэль притворно важно кивнул, зашёл следом и встал рядом с Кроули. Тот невольно сделал шаг в сторону, чтобы не дышать перегаром на Азирафаэля. Шум лениво работающего лифтового механизма оттенял наставшую тишину. — А как… — запнуться и кашлянуть (не от всё того же смущения, нет, разумеется, нет). — Как нос? Как скула? Ушмарок тебе нормально зарядил. — О, всё в порядке, никаких поводов для беспокойства, — замахал руками. — Всего лишь слабый дискомфорт в этих местах. Я вообще отделался малой кровью, — бледно-розовые губы тронула полуулыбка. — Благодаря Вам, конечно же. Блять, только не краснеть. Не сейчас, тупой организм! Кроули пробурчал что-то вроде «Да ладно, херня, я ж ничего такого не сделал», на всякий случай отряхнул плечо, которым касался стены. Зачем-то достал из кармана кожанки Зиппо (на одном из хромированных боков щерилась выгравированная чёрная мамба). «Головка» зажигалки откидывалась от резкого движения — колёсико щёлкало по воле большого пальца, обнажая взволнованный язычок пламени — и возвращалась на место. — К слову о благодарности, мистер Кроули. Я собирался Вам кое-что предложить. Щёлк. Взгляд, укрывшийся за тёмными стёклами, в испуганном ожидании замер на резво вспыхнувшем огоньке. Кроули напрягся так, словно пробовался на роль садового истукана. Черти в голове (счастливы поиздеваться) голосом блондина озвучивали варианты того, что за предложение от него поступит. «Разрешите Вам въебать за всё хорошее»? «Вы вчера признались мне в любви, поэтому предлагаю Вам отъебаться от меня, гнусный мужеложец, я приличный человек: у меня жена, пятеро детей, собака, рыбки и гетеросексуальная до мозга костей шиншилла»? «Вы, будучи в опьянении, поведали в подробностях, как именно занялись бы со мной сексом, поэтому я собираюсь выдать Вам отборных пиздюлей прямо здесь, а потом рассказать всем, что Вы ёбаный гомосек»? — Я, конечно, не уверен, как Вы на это посмотрите, вполне возможно, что откажетесь, но… Не хотите ли отужинать со мной где-нибудь в приятном месте с бутылочкой превосходного вина? Щёлк. Черти обескураженно переглянулись. — Я бы хотел таким образом отблагодарить Вас за помощь во вчерашнем… инциденте. Как ни крути, без Вашего вмешательства всё закончилось бы, скорее всего, по-другому. Щёлк. — К тому же, мы с Вами вели столь увлекательные беседы, что я был бы не против повторить это в более подходящей обстановке. Безусловно, если Вам моя идея не по нраву, ничего страшного, правда, я при… — Что на ужин? Щёлк. Интересно, слышен ли со стороны этот набат, раздающийся в ушах? Что-то в груди исступлённо билось о прутья узкой грудной клетки взбудораженной чёрной змеёй, с бухты-барахты отрастившей шесть пар крыльев. — Как насчёт блинчиков? — беспечное воодушевление в голосе.  «С тобой, солнце, хоть сырых кузнечиков голыми руками жрать» — Ограничусь алкоголем, — Кроули, убрав зажигалку и пристально глядя на острые носы начищенных казаков, застегнул куртку. К промозглости, хозяйничавшей на улице, стоило подготовиться. Лифт вздрогнул, застыл и раззявил зев, выпуская своих пассажиров на нужном этаже. — Я ожидал услышать от Вас нечто подобное, — Азирафаэль коротко рассмеялся. — Осмелюсь предположить, что Вы не из тех, кого допустимо обвинить во грехе чревоугодия. Они вышли из офиса. Небо — авантюрин, лишённый блёсток (большая часть звёзд отдыхала под одеялом облаков) — больше не рассыпало мокрый бисер. Сделать глубокий вдох: вдруг влажный воздух, забравшись в лёгкие, остудит жар, растекавшийся по жилам? Медленный выдох. Не сработало. — Какие же из грехов тогда мои, по-твоему? В неверном свете фонарей вновь блеснула белозубая — лукавая?.. — улыбка. — Знаете, я нахожу эту тему несколько забавной для обсуждения с участником организованной преступной группировки. Кроули хмыкнул. — С уверенностью утверждаю, однако, что гнев Вам точно не чужд. Слава Сатане, курилка оказалась безлюдной. Азирафаэль достал портсигар из одного кармана пальто, обзавелся сигаретой и начал копаться в другом. — Это неполный список, если что. Щёлк. Волна тёплого серо-голубого моря благодарно лизнула Кроули по лицу, тем самым подкидывая дровишек в топку, разожжённую где-то внутри. Азирафаэль прикурил от танцующего огонька Зиппо. Желание дотронуться до тщательно выбритой щеки, что была так близко сейчас, зудело на кончиках подрагивающих пальцев. — Мало кто из смертных может гордиться списком прегрешений лишь из одного пункта. То, как эстетично курил Азирафаэль, следовало бы воспеть в стихах. Но уподобляться неказистому ботанику — доморощенному поэту, влюблённому в самую плохую девочку класса, которая частенько дымит за углом школы?.. Кроули тоже закурил, спрятал зажигалку и принялся опять вести наблюдение за своей обувью. Чёртов платок нужно наконец-то вернуть. Время проверить, как же обстоят дела с грехом, что носил имя Ira, у предполагаемого потомка камберлендской графини. И, наверно, приготовиться к любой реакции. Блять, нет, как можно к такому приготовиться?! Мистер Любезность Во Плоти позвал его поужинать, хотя он хотел сегодня предложить Азирафаэлю то же самое: собирался извиниться перед ним нормально, в подобающих условиях. Решение стоило ему целой армии нервных клеток, героически павших в баталиях с чертями в голове. И если из-за сраного платка всё накроется… Кроули, зажав сигарету в зубах чуть сильнее, чем надо, энергично расстегнул куртку. — Забыл тебе кое-что отдать. Вопросительно приподнятые светлые брови. Кроули извлёк на тьму (ибо уже ночь) Божью из кармана пиджака причину собственных терзаний за последние часы и протянул её своему собеседнику, придав лицу выражение, с каким обыкновенно играл в покер. Платок перекочевал в чужую руку. — Ах, вот Вы о чём, — Азирафаэль с неясным удивлением рассматривал ткань: что-то пытался понять?.. — Я и забыл о нём, честно говоря. Любопытно! Мне кажется, или он белее, чем раньше? — Только, это… — Кроули шмыгнул носом, воровато затянулся и быстро выдохнул дым нервной струйкой. — Там в одном месте, в общем… Прожгло ткань, короче. Последние слова Кроули произносил с чётким ощущением, что каждый слог с оглушающим стуком забивает гвоздь в крышку гроба возможности провести хотя бы ещё один вечер с Азирафаэлем. «Графский» прапрапраправнук глянул на Кроули (серо-голубые воды — зеркало: видно только собственное жалкое отражение), развернул платок и бегло его осмотрел. На округлом лице ничего не отобразилось. — Я, — Кроули затянулся вновь, точно присосался к кислородной маске, — новый могу купить. Азирафаэль убрал платок в карман комком, не складывая. Величаво поднёс сигарету ко рту, сделал затяжку, прикрыл глаза, и полупрозрачный дым, покинув темницу его гортани, устремился вверх, чтобы растаять так же, как и смехотворно радужная надежда Кроули. Надежда на то, что ничего страшного всё-таки не случилось и его не отправят через минуту-другую в пешее эротическое путешествие из-за испоганенной семейной ценности. — Несколько штук. Лицо Азирафаэля оставалось пустым. Он сделал ещё одну неторопливую затяжку. Кроули сглотнул и внезапно прекрасно понял, с какими чувствами висят над пропастью, цепляясь одной рукой за край отвесной скалы. — В смысле, сколько хочешь, новых платков взамен куплю, вообще не проблема. Тёмные очки и отсутствие хорошего освещения справлялись с задачей «Скрывать широко открытые глаза, обнажающие весь ужас осуждённого к изгнанию в пустыню без глотка воды», но капельку лихорадочные ноты в хрипловатом голосе никак не утаить. Азирафаэль затянулся — сигарете пришёл конец — и отправил окурок в урну. На розоватых губах проступила улыбка, в которой (дьявол его дери) узнавалась улыбка кокетки, что вынуждена выслушивать поток горячечных признаний сто первого поклонника. В качестве приправы Кроули одарили чудовищно беззаботным взглядом. Серо-голубые воды таинственно темнели глубиной — беззлобной насмешкой. — Ерунда, мистер Кроули. У меня таких платков дома — целая стопка.