Да ну его

— Поглядите на него: une excellente viande avec un charmant compagnon! Баритон, балансирующий на границе с басом и знакомый до телесного дискомфорта, теперь истекал издёвкой. Прятать её и не думали — ей бравировали. Именно с такой интонацией Кроули обычно ставили на место («Смотрите-ка, самый умный в своём детдоме, наверное, а детдом — для отсталых?»). Он «проглатывал». Это потом боязнь лишиться необъяснимого расположения «золотого» мальчика начала тускнеть по мере того, как раскрывалась его суть: из бездонной трещины в безукоризненном фасаде вырывалось всепоглощающее пламя Преисподней. Кроули, взрослея и смелея, в ответ на выпады принялся скалить зубы, иногда — пускать в ход кулаки. То, что оппонент и по ироничному совместительству приятель выше и физически крепче, его не останавливало. На место Кроули ставить пытались всё реже. Физиономия, частично скрытая полароидами, по степени безжизненности могла бы соревноваться с посмертной маской. Серо-голубое море штилем цепенело в ожидании, глубь рыболовными сетями выстилали едва различимая тревога и любопытство. Под взглядом Азирафаэля Кроули откинулся на стуле и взял сакадзуки. Сознание сотрясало гавкающее эхо слов, выплюнутых в лицо много лет назад. Тогда из-под спадающих на лоб волос — густые кудри цвета тёмной пшеницы взлохмачены — глаза (королевские сапфиры) метали молнии. Красивый рот перекосило от бешенства, с пухлых пересушенных губ вот-вот закапает пена. Кокаиновый «отходняк» с оттяжкой подстёгивал гнев, равный гневу Сатаны, который охватил бы его при фразе строптивого отпрыска-Антихриста: «Ты мне не отец!». Кроули стыл коброй, готовой в любую секунду отразить нападение, и хмуро лицезрел разыгравшуюся истерику со швырянием различных предметов в стены. … — Дворняга детдомовская, блять! Кто ты без меня, fils de pute?! Кто?! Bordel! Да если бы не я, ты бы спился, как твой папаша, зарабатывая ёбаные копейки на какой-нибудь заправке! — Жизнь наладилась, oui, Тони? Кроули, держа чашечку двумя пальцами, покрутил её. Поверхность, покрытую бледно-серой глазурью, оживляла крошечная ветка цветущей сакуры. Ручная роспись. Учитывая размеры рисунка, исполнение ювелирное. … — Благодаря мне у тебя есть всё, nique ta mere! Тебе мало?! Они предложили больше?! Ты, выходит, как все эти подстилки, денег хочешь?! Может, и ты тогда в моей постели поработаешь, encule?! По двойному, блять, тарифу сосать согласишься?! НУ?! КАКОЙ ЦЕННИК У ТЕБЯ?! — Идите, я переговорю с mon très cher ami и его прелестным собеседником, и поедем. Охранники (Кроули не оборачивался, но знал, что их двое) ушли. Вечное сопровождение, обусловленное не столько страхом за жизнь, сколько патологической неспособностью оставаться одному. … — Va te faire foutre, предатель! Putain de bordel de merde! Я до последнего тебе верил, connard! На смуглых очерченных скулах обозначились и сразу пропали желваки. Никем не званый гость, привлекая внимание остальных посетителей ресторана высокой (проклятые сто девяносто семь сантиметров) статной фигурой, подошёл ближе. Позаимствовал третий стул у соседнего столика с табличкой «Зарезервировано», развернул его, сел и незамедлительно положил локти на спинку, чем, бывало, намеренно злил maman. … — Jeune homme, où en sont vos manières?! Сидеть ненадлежащим образом разрешено исключительно Вашему несносному рыжеволосому другу, поскольку le loup mourra dans sa peau! Широкая голливудская улыбка. Если вспомнить весь арсенал, эту на лице с правильными чертами заставляла появляться новая пакость, зарождавшаяся в кудрявой голове. Волосы, не потерявшие густоты, подстрижены и уложены. По Азирафаэлю скользнуло остриё сапфирового кинжала: пронизывающий оценивающий взгляд, уместный для ситуации «Заявился в бордель и дотошно выбираю девочку на ночь». Прикусить клыком кончик языка, не открывая рта. Щепотка боли помогала держаться, не терять фокус. Азирафаэль с подлинно аристократическим хладнокровием продолжил прерванный внезапным вторжением «пир». Что вообще ему по-настоящему помешало бы? Разве что Богиня, соизволившая спуститься сюда, чтобы в кои-то веки поужинать «Калифорнией», а не мороженым, и подсевшая вместо этого хлыща за столик. Или открывшийся в зале портал в параллельную вселенную, откуда десантировался бы отряд разумных арахнидов. Почему-то легко представилось, как Азирафаэль с терпеливостью детсадовского воспитателя учит огромного говорящего паука правильно есть суши. — Светлоглазый блондин? Естественно. Где же ты, monsieur Унылые Штанишки, отыскал сие soleil? Пригубить саке и позволить рецепторам распознать каждый вкусовой оттенок. Не глядя на фамильярничающего «пришельца» (мыслящий паук был бы в миллион раз предпочтительнее), Азирафаэль промокнул губы салфеткой и льдисто улыбнулся. Так на светском рауте реагируют на излишне докучливую служанку, вдруг решившую, что ей позволено общаться с титулованными гостями на равных. — Soleil, как Вы изволили выразиться, и monsieur Кроули коллеги. — Ah, merveilleux, vous parlez français, — гость ожидаемо развеселился. — «Коллеги», значит. Вы, кстати, не считаете, что «Кровлей» ему шло больше? Кроули поставил сакадзуки на стол значительно громче, чем того требовали правила приличия. Чашечка чуть не трансформировалась в горстку черепков. Улыбка, о которой, рыдая, грезят стоматологи с ортодонтами в обнимку, достигла предела омерзительности. Произведённый эффект заметно обрадовал беспардонного «визитёра», что, помимо одиночества, до дрожи ненавидел игнор. Азирафаэль, делая глоток из чашки, поднял глаза. — Excusez-moi, je ne vous ai pas compris. Мефистофельский сапфировый взгляд вонзился в серо-голубое море подобно тому, как гарпун рассекает толщу воды с намерением найти спину ничего не подозревающего кашалота. — О, monsieur, Вы не в курсе, — гость с притворным сочувствием подпёр щёку кулаком. — «Кровлей» досталась ему от любимого papa, но во взрослом возрасте он взял другую фамилию. Сменил чешую на крылья, — глянул на Кроули (облил синим ядом). — Да вот незадача: пресмыкающимся всё равно остался, oui, Тони? Тень ярости пробежалась по смуглому лицу, точно порыв океанского ветра — по траве, покрывающей прибрежные скалы. Тонкие ноздри расширились. Сжатые губы потеряли намёк на цвет. Кроули (локти со стуком — на стол) вооружился палочками. Лучше уделить внимание сашими, чем кое-кому, привыкшему, что ему всё дозволено, а его истина единственно верная. — Продолжает со мной толком не разговаривать, подлец. Столько лет прочной дружбы, так много для него сделал, и полюбуйтесь, что я получаю в качестве благодарности, — сокрушаясь напоказ, в поисках поддержки (блондинистой солидарности?) жалостливо посмотрел на Азирафаэля. — Désagréable au possible, согласитесь! Тот — персонификация флегматичности — налил саке жующему компаньону. — Рискну предположить, что у monsieur Кроули есть веские причины поступать таким образом. Он в своём праве, к чему следует отнестись с уважением. Вместе с тем я понимаю, какие эмоции у Вас вызывает его поведение, monsieur…? Месье, «искренне» переживающий из-за того, что бывший друг отчего-то не спешил бросаться ему на шею, уверенно поймал вопрос серо-голубых глаз — сказочно виртуозный рыбак твёрдой рукой словил увёртливого угря. — Mon Dieu, je dois m’excuser! Я не представился, — картинно «стукнул» себя по лбу в наказание за забывчивость. — Где мои чёртовы манеры? Люцифер Морнингстар к Вашим услугам. Кроули усердно накладывал васаби на рыбный ломтик. Азирафаэль, следя за этим, вежливо приподнял уголки губ в улыбке холоднее воды на пляже Портобелло зимой. — Азирафаэль Фелл. — Ravi de vous rencontrer, monsieur Фелл, — плавным жестом протянул Азирафаэлю ладонь, и бесцветный бриллиант в крупном золотом перстне на указательном пальце вспыхнул на миг снопом искр от погребального костра. — Могу ли я поцеловать Вашу ру… — Не можешь. Низкое глухое рычание вырвалось из глотки, как запросто сорвалась бы с поводка адская гончая. Серо-голубое море в глазах напротив заволновалось. Пухлые губы обезобразила удовлетворённая ухмылка: Люц, несомненно, помнил, что если Кроули рычал так, обороты стоило сбавить. В противном случае вспыхивала остервенелая драка. — Bien sûr, mon cher, — синие глаза мельком обожгли Кроули едким превосходством. Азирафаэль вновь оказался под сапфировым прицелом. — Тони — парень горячий и всегда щепетильно относился к коллегам. Не обессудьте, но я вынужден пренебречь этикетом, дабы избежать потасовки. — Будь я замужней дамой, факт, что Вы не поцеловали мне руки, безусловно, посчитали бы за mauvais ton. К счастью одних и к сожалению других, я холостой мужчина, посему, пренебрегая этим правилом этикета, — учтивая полуулыбка призвана смягчить многозначительный интонационный «нажим», — Вы себя не скомпрометировали, monsieur Морнингстар. Люц негромко рассмеялся. — Симпатичная наружность, безупречное французское произношение, острый язычок… Я окончательно и бесповоротно околдован, monsieur Фелл. — Основной побочный эффект общения со мной, забыл Вас предупредить. Где мои чёртовы манеры? — Азирафаэль коротко улыбнулся с грациозной дерзостью. — А сейчас je suis désolé, должен вас ненадолго покинуть. И, господа, мне бы очень не хотелось по возвращении застать скандал с рукоприкладством. Кроули, доедая сашими, усмехнулся. Злость, выгрызающая его изнутри, как подземный пожар — Сентрейлию, этому не помешала. Азирафаэль поочерёдно смотрел на враждующих, словно учитель — на учеников-шалопаев, грозящий им всыпать по первое число, учини они в классе безобразие в его отсутствие. Люц, казалось, сражался с желанием обратиться к Азирафаэлю по фамилии директора школы и произнести набившее оскомину: «Конечно, не повторится, конечно, нам с Энтони жаль». — Хотя мы едва знакомы, огорчить Вас было бы худшим из моих злодеяний, — всецело перейдя в режим «Обаяние, выкрученное на максимум», Люц примирительно поднял руки. — Клянусь Вам: никакого мордобоя не случится. Палочки посодействовали Кроули в истреблении ломтиков рыбы и отправились на подставку. Он принял «непринуждённую» позу. Выжидающий «педагог» на уловку не купился: серо-голубой непреклонный взор вынуждал повиноваться. Пришлось кивнуть. — Très bien, — Азирафаэль бесшумно встал из-за стола. Месье Фелла проводили синими глазами, полными ехидного интереса, и вполголоса присвистнули. От количества масла, пропитавшего эталонный оскал, затошнило. — Признавайся, тебе удалось помять его сладкую задницу? Кроули удерживал собственное тело, что рвалось в бой. По ощущениям — боролся с дурилой-Левиафаном в попытке заставить его выплюнуть стресканную Бентли. Напряжённые мышцы сводило, будто сдуру залез в воду, пока прогуливал уроки на всё том же Портобелло. — Я твоё охуевшее ебало помну, если не съебёшься отсюда в темпе вальса и не перестанешь меня доводить, — Кроули скрестил руки на груди. — Займи уже этот грязный ротик чем-то полезным, mon ami, — довольный смешок. — Никакого насилия, помнишь? Мы пообещали monsieur Феллу. — Я промолчал. — Тони! Ты не хочешь отпугнуть хорошенького «коллегу» своей неадекватностью, устроив бучу в ресторане на свидании, Господи прости, — Люц возвёл очи горе и при помощи среднего пальца осенил себя перевёрнутым крестным знамением. — Soleil и так о тебе многого не знает, по всей видимости, — мерзостная лыба. — Выволочь тебя на улицу и отпиздить там не проблема. — «Отпиздить тибя тям ни пряблема», — покривлялся, будто ему девять, а не тридцать девять, и он на званом вечере, устав притворяться воспитанным ребёнком, за спиной отца корчит рожи обслуживающему персоналу. — И всё-таки, как у вас с месье Феллом дела? Я услышу от тебя фразу «On a bien baisé»? День, когда наглость Морнингстара явит миру последнюю грань и перестанет поражать неподготовленное воображение глубиной (Кроули-то давно осознал: Марианская Впадина тут и рядом не стояла), станет днём, когда стадо тэмворсов расправит сияющие крылья над Глен-Мором. Кроули представил, как хватает Люца за шевелюру и прикладывает нахальной мордой об стол. Хруст выведенного из строя носа, кровь, ор вперемешку с ругательствами на французском, всеобщий шок. Немного полегчало. — Маленькое, блять, напоминание для обладателей ранней деменции: я с тобой даже погоду на завтра обсуждать не буду, отъебись. — Бог с ней, с погодой, Тони. Личную жизнь тебе с кем обсуждать? — в «неподдельном» удивлении приподнял брови. — Тем более когда в ней, похоже, что-то происходит. Скажи ещё, у тебя друзья появились, с кем можно на эту тему пообщаться. В голове подстрекательски щёлкали красочные слайды презентации «Способы сломать человеку челюсть одним точным ударом». Кроули глотнул саке, безучастно уставившись на поверхность стола. Тёмное дерево. — Или на работе теперь в курсе твоих предпочтений и ты с Хастуром или с насупленной прыщавой малышкой Энни на обеденном перерыве о мальчиках болтаешь? У меня, правда, с давних пор большие сомнения относительно гетеросексуальности Вельз. А Хастур за сексом наверняка в морг ходит, поэтому вряд ли про живых любит слушать. Апперкот. Апперкот оптимален. — Практически прямым текстом заявляешь, что у тебя от кокса на полшестого и ты пробуешь реанимировать мистера Вялого, суя нос в чужие постели? Это, мать твою, тебе поговорить не с кем. Охранникам пожалуйся на нестояк. Мне похуй, напоминаю. Люц молча смотрел на Кроули. Жалил его унизительным скептицизмом. Насыщенный «Блю Кюрасао» щедро лился бензином в жидкое пламя, обречённое злобствовать внутри без возможности извергнуться во внешнюю среду. — Боже правый, Тони, зачем так нервничать? Просто признайся, что понятия не имеешь, как перейти с одуванчиком на следующий уровень отношений, — закатил глаза и подпёр ладонями подбородок. — Я же тебя знаю, чучело ты социально неловкое. — В штанах у тебя одуванчик, уёбок. — Ты утверждал, что «мистер Вялый», — улыбка с ленцой. — Тебе помочь определиться? Сходим в уборную вместе, заглянешь мне в трусы, уточнишь. «Keep the heid!», как говаривала миссис Флетчер. В некоторых случаях (хорошо, зачастую) веса этой сентенции прибавлял ощутимый подзатыльник, но в данный момент в затрещинах отчаянно нуждался далеко не рыжий затылок. Закрыть глаза, опереться локтями о стол, помассировать виски, глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть, посчитать до десяти, как там, блядский нахуй рот, ещё успокаиваются? Кроули залпом выпил содержимое сакадзуки, словно шот текилы. Подошедший официант осуждающе покосился на варварство, которое учинили с напитком его праотцов, и занялся пустой посудой. — Вам повторить, мистер Кроули?  Кувшинчики и мини-«бокалы» тоже переселились на поднос. — И мне, и моему отлучившемуся компаньону, — в подобной невыразительной манере обычно вещают громкоговорители в аэропортах. — Мистер Морнингстар, прине… — А мистер Моргенштерн, — безэмоциональный тон не изменился, — с минуты на минуту поднимет сраку, упиздует вон и счастливо избежит сегодняшней встречи с челюстно-лицевым хирургом. По Кроули раздражённо полоснуло синее лезвие (кое-кто не выносил звучания своей фамилии на немецком). Перспектива разборки прямо в заведении официанту по нутру не пришлась: он посерьёзнел. Люц успокаивающе улыбнулся. — Благодарю, Изаму-кун, но наш мрачный забияка прав, я скоро уйду. Судя по выражению раскосых глаз, в том, что обойдётся без проблем, Изаму не убедили. Тем не менее, он беспрекословно поклонился и исчез. — Тони, с тобой разговаривать невозможно! — Люц всплеснул руками, что при возмущении делала его maman. — Месье Фелл под дулом пистолета согласился на совместный ужин? Ты его на коленях слёзно умолял и в итоге ему заплатил? С другой стороны, у светленьких и смазливеньких частенько дурной вкус. Им бы в библиотеке книжки перебирать и дома под пледом над романами Джейн Остин плакать, попивая какао, а их тянет путаться со всякими… плохишами в чёрных тряпках и на дорогих авто. — Это ты про вкус говорить будешь, мразь всеядная? Улыбочка, провокационная до боли в стиснутых челюстях. Люц слегка наклонился к Кроули. — Ключевое слово — «всеядная», — пальцем стащил очки ему на кончик носа, понизив голос. Раскалённая лава золотисто-карей злобы ринулась плавить самонадеянную сапфировую твердь. — И если аппетитную задницу миленького библиотекаря ты не помнёшь в ближайшее время, этим займётся кто-то другой. Быка перестали дразнить красной тряпкой — пошли дальше: загнали его в полностью красную комнату. Кроули резко вцепился в воротник расстёгнутого пальто, отороченного соболем, рывком притянул Люца ближе и свирепо прошипел в ухо: — Я тебе гортань зубами вырву, с-с-с-сука. — Monsieur Кроули, Вы всё же собираетесь проверить прочность своих кулаков на monsieur Морнингстаре? Люц с победоносной усмешкой вырвал воротник из крепкой хватки, отстранился и невинно посмотрел на Азирафаэля, который успел сесть за стол. Зачинщик несостоявшейся рукопашной (лицо каменное) вернул очки на глаза, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Серо-голубая волна январского моря набегала то на Кроули, то на господина Моргенштерна. Последний обворожительно оскалился. — Что Вы, monsieur Фелл! Тони всего лишь свела с ума моя недавняя покупка от Prada, — ревниво оправил пальто. — Он пожелал рассмотреть воротник вблизи. Засомневался, что мех соболиный. — Любовь Кроули к дизайнерским вещам это вполне объясняет, — серо-голубые воды не теплели, несмотря на слабую улыбку. — Однако, признаюсь честно, с трудом верится, что он надел бы столь вычурную и демонстративно роскошную вещь. Совсем не в его более сдержанном и выверенном стиле. — Видели бы Вы, во что одевался двадцатилетний Тони, — Люц поднялся. — Monsieur Фелл, находиться в Вашей компании — чистое удовольствие, но мне пора: дела праведные ждут. Буду рад с Вами снова пообщаться. Минималистичную визитку Азирафаэлю предложили с улыбкой, с какой заведомо облапошенному бедолаге подают гусиное перо или ручку от «Паркера», дабы тот поставил закорючку на договоре о продаже души. Серо-голубой взгляд на мгновение метнулся к Кроули, на чьей физиономии не дрогнул ни единый мускул. Азирафаэль бесстрашно заглянул в пронзительную синь и принял карточку. — Merci, monsieur Морнингстар, vous êtes très aimable. — Вы знаете, как со мной связаться, когда надумаете встретиться. Меня, в отличие от некоторых, нет нужды накачивать алкоголем для душевной беседы, — Азирафаэлю красноречиво подмигнули. — J’espère vous revoir, monsieur Soleil! Визитка легла на стол. Азирафаэль с видом дофина, положение которого обязывает достойно вытерпеть общество очередного малоприятного вельможи-пройдохи, одарил Люца величавым кивком, прикрыв глаза. — Bonne chance, monsieur Diable. Люц, широко улыбаясь, отвесил Азирафаэлю театральный поклон. — Ciao, Тони. Кроули спокойно воспринял злорадство, выданное ему напоследок: вжился в роль бесстрастного стражника, замершего истуканом у дверей тронного зала. — Va te faire enculer. Язвительный смех, и Люц наконец-то сгинул. Наступило молчание. Черти в голове торжественно развернули белый заляпанный транспарант с гигантскими разноцветными буквами, что криво складывались в «ПоЛНыЙ ПиЗдЕЦ». В углу полотнища ютилось уродливо намалёванное солнце. Кроули робко коснулось серо-голубое сочувствие. Азирафаэль забрал палочки с подставки — решил разобраться с оставшимися «крохами» еды и тем самым предоставить компаньону паузу для того, чтобы отойти от досадного столкновения с прошлым. Через несколько минут статуя рыжеволосого стражника с выдохом ожила. Сняла полароиды, зажмурилась, как при мигрени, и потёрла веки. — Он действительно Люцифер? Кроули открыл глаза и упал в тактично прохладное серо-голубое море. Золотисто-каряя лава, остывая, разразилась обессиленным «Пш-ш-ш». — Я почти на сто процентов уверен, что нет, но иной раз родители называют ребёнка как-нибудь нетривиально, о чём мне известно не понаслышке, — самоироничная усмешка, и «финальный» ролл чуть-чуть окунули в соевый соус. — Он считал, что «Анри Морнингстар» не производит на людей должного впечатления. Палочки очутились на подставке. — Сложно возразить, — Азирафаэль приложил к губам салфетку и взял визитку. — У меня чувство, что этот Люцифер в тщеславии не уступил бы настоящему, поэтому, думаю, с выбором имени твой друг не прогадал. — Бывший друг. На Кроули взглянули с неясным беспокойством — опасались, что перенервничавший визави опять вспылит?.. — и продолжили отрешённо изучать кусочек чёрного плотного картона с золотым тиснением. Подошедший Изаму (Кроули надел очки) поставил на стол саке и две чашечки. Азирафаэль рассеянно кивнул с благодарностью, пока разглядывал визитную карточку с обеих сторон. Тёмные стёкла полароидов и напавшая задумчивость не позволяли ему заметить по-змеиному пристальный, неодобрительный взгляд собеседника. — Всё в порядке, мистер Кроули? Остаток пустой посуды стараниями официанта перебрался на поднос. — Когда господин Моргенштерн сваливает, всё становится даже лучше, чем было до его появления. И да, — Кроули подался вперёд, ловко забрал визитку из чужих пальцев (серо-голубые воды озадаченно всколыхнулись) и сунул её Изаму, — выброси этот грёбаный мусор. Неугодная карточка канула в карман фартука. Поклон, и официант удалился, не забыв поставить на место стул, украденный у зарезервированного столика. Кроули невозмутимо налил Азирафаэлю саке. Изумление на округлом лице, вызванное выходкой компаньона, мягко угасло. Так же над Ферт-оф-Фортом теряет краски закат, задевая плюшевым брюхом три горба железнодорожного моста, перекинувшегося через залив. Розовые губы отметила малозаметная проницательная усмешка. — Позволишь кое-что у тебя спросить? — Азирафаэль не спеша наполнил «бокал» визави из своего токкури. Кроули угукнул. Ответ на ещё не заданный вслух вопрос по поводу чёрно-золотой картонки у него уже имелся. «Я прошу, хоть с Хастуром взасос при мне целуйся, хоть с близнецами тройничок устраивай, хоть за Лигура замуж выходи, но только не он, пожалуйста, я прекрасно знаю, как он залезает людям в головы, поверь, ты не — » — Твоя Бентли. Я никогда не видел столь шикарного раритетного автомобиля и всё хотел поинтересоваться: как ты заполучил эту сногсшибательную красавицу? Тёмные брови на мгновение приподнялись над оправой очков. В беглой улыбке, подсветившей смуглое лицо, отдалённо узнавалась реакция польщённого мальчишки на «Очуметь, какой у тебя крутой велик!», услышанное от предмета обожания. Кроули с чашкой в руке растёкся на стуле поудобней. — Ты не торопишься? История долгая и местами невероятная. Серо-голубое море — теплее парного молока. Азирафаэль ободряюще улыбнулся. — Ближайшие пару часов я в полном твоём распоряжении.