Да ну его

Всё происходило немного в слоу-мо, как бывает, когда покурил забористых шишек и реальность вдруг замедляется. В данный момент в этом по большей части стоило винить наполовину опустошённую бутылку скотча и тягучий бит, вводящий в подобие транса: музыка электризовала не только танцпол, но и просачивалась сюда, в комфортные сумерки тесного VIP-зала. Кроули, развалившись на чёрном кожаном диване (кальянный мундштук — в руке, солнцезащитные очки — на кончике носа), с наслаждением затянулся, выпустил дым через ноздри и завороженно проследил за тем, как дымные завитки точь-в-точь с картин японских живописцев растворились в пластичном танце. Терпко-сладковатый аромат вишни задержался. — Ты аппетитно куришь. Я бы тоже не отказался.  Кроули протянул мундштук светловолосому компаньону, сидящему рядом. Азирафаэль поставил бокал с шампанским на невысокий столик, чуть наклонился, деликатно обхватил одноразовый наконечник губами — язык зазывно скользнул по кромке прозрачно-белой пластмассы — и взглянул на Кроули, который забыл, что очки не скрывали глаз. Со дна серо-голубого моря начала подниматься лукавая тьма. Азирафаэль сделал несколько неспешных движений, позволяя наконечнику раз за разом полностью скрываться во рту и вновь вырываться на свободу. Надо отдать должное факиру, нашедшему, как оригинально загипнотизировать Змея: Кроули наблюдал за творившимся хулиганством неотрывно. Блондинистый провокатор со слабой улыбкой затянулся и пустил насмешливую струю дыма в смуглое лицо. Возмущённое фырканье. — Ты вспомнил наше столкновение в финансовом, не так ли? Тогда, по твоему мнению, за инцидент с кофе я был обязан извиниться посредством минета. — Здесь сосать прощения собрался? — Кроули приложился к мундштуку, вскинув бровь. — Сейчас-то за что? За те ожоги на животе я тебя давно простил. — Например, за то, что не сделал тебе минет раньше. На розовых губах — проказливая усмешка. — Предлагаешь вдвоём до сортира прогуляться? Ебля в клубных туалетах — для вштыренных малолеток, нам по статусу не положено. Азирафаэль плавно «сполз» с дивана, оказался перед Кроули на коленях (в песочных отглаженных брюках — на затоптанный пол) и недвусмысленно устроил ладони на узких бёдрах в чёрных, продуманно драных джинсах. — Эти ебланы притащатся с минуты на минуту, ты помнишь? Темнеющее серо-голубое море разогревало предвкушение беспутной «шалости». Ясно как Божий день: на коллег, сваливших на улицу перекурить, плевать хотели с высокой колокольни. Да и кто морю указ? — Скажем, что я завязывал тебе шнурки, — Азирафаэль с усмешкой снял с Кроули и так бесполезные очки и отправил их на столик. — В смысле, чешуйки на ремне разглядывал? Упомянутый (змеиная кожа) задорно звякнул массивной пряжкой и расстегнулся чужими заботливыми стараниями. Кроули заинтригованно облизнулся. Мундштук отложили в сторону. — Зажигалку в твоём кармане искал, — взор, незамутнённый, целомудренный, как у певца церковного хора, восхитительно дисгармонировал со звуком сдающейся ширинки. Кроули вздрогнул: тёплые пальцы легли на его член. — И нашёл кое-что интереснее. — А тебя легко отвлечь, да? Пара неторопливых, но настойчивых «вверх-вниз». Отрывистый вдох. Азирафаэль тронул дыханием чувствительную кожу и так же мягко, как и наконечник мундштука до этого, взял член Кроули. Сразу глубоко. Наверное, с такими ощущениями истинно верующий переступает порог готического собора. Взгляд взволнованной птицей вспархивает ввысь, под невесомые стрельчатые своды, где лучи солнца дробятся витражным стеклом окон на сотни пёстрых, радужных бликов — (Кроули с шипением запрокинул голову: низкий тёмный потолок с аскетической подсветкой по краям сверкнул перед глазами зевом бездны, и веки блаженно сомкнулись)  — светлое пространство, пропитанное праведно приглушёнными запахами ладана и мирры, зажжённых свеч, пыли и деревянных скамеек для прихожан, переполняет искристая благодать — (Душный воздух сгущался; границы сознания размывал микс вишнёвого табака, алкоголя, собственного же парфюма, который раскрывался на разгорячённой коже густыми дымно-пряными нотами; свежий, «ветреный» одеколон Азирафаэля парадоксально не выбивался из ольфакторного букета)  — дух ликующе захватывает, и на прояснившемся лице зарождается нежная благоговейная улыбка (Кроули слизнул алчную ухмылку с пересыхающих губ). Сиди он с повязкой на глазах, не будучи в курсе, что перед ним на полу — Азирафаэль, с уверенностью заявил бы, что зубов у этого человека нет. Ибо с зубами отсасывать вот так физически невозможно. О том, где и как Азирафаэль оттачивал свой навык, Кроули принял решение подумать позже. Горячий, как проповедь истового пастора, рот вообще позволял размышлять об очень малом количестве вещей. Перспектива быть застигнутым коллегами в столь пикантном положении в их число тоже не входила. — И ты потом этим ртом — Азирафаэль изуверски медленно прошёлся языком по всей длине члена и неспешно же обвёл головку кончиком языка. — Го-с-с-с-с-сатана, блять… молитвы читать будешь…  Внутренний инферно осознание сего факта определённо раззадоривало. — Строго говоря, я следую заповеди «Возлюби ближнего своего», — подростковое озорство в голосе. — И ближний мой, имею дерзость полагать, совершенно не против. Кроули посмотрел на Азирафаэля. Вглядываться без очков в кипящее вечернее серо-голубое море равнялось незащищённому зрительному сексу. По скулам и щекам расползался румянец. Дерзко пунцовые губы блестели от слюны. Наглядное пособие для урока «Похоть: как её распознать и как ей без труда поддаться». — Продолжишь в том же духе, — Кроули повелительно запустил пальцы в почти белую шевелюру, слегка сжал и потянул (едва слышный выдох, ресницы смиренно опущены), — и, возможно, обратишь одного закоренелого безбожника в хрис-с-с-стианина. Шаловливая улыбка. — На благое дело грех не постараться. Азирафаэль снова взял в рот на всю глубину, на какую способен. Пожалуй, миссионерам и впрямь следовало бы обратить внимание на этот способ обращения в веру. Кроули долго не выдержал: опять откинул голову назад, дыша чаще. Он ощущал себя так, словно стоит посреди объятой пламенем церкви — сладостно осквернённой церкви — триумфально скалится и жадно впитывает жар горящего, некогда священного дерева. Темп смело наращивали. Тело распалялось. Хриплое дыхание периодически перерастало в исступлённое шипение. Кроули, обеими руками вцепившись в светлые волосы, инстинктивно двигал бёдрами. Сдерживаться не хотелось. Азирафаэль провоцировал, чтобы его грубо — Оголтелые трели рабочего мобильника схватили Кроули за шкирку, как потомок Ван Хельсинга схватил бы присосавшегося к жертве упыря, и бесчеловечно швырнули на кровать. Постель комом, фоном — чувство, будто тебе одиннадцать и тебя застукали с измятым выпуском «Плейбоя», трепетно позаимствованным у приятеля… Наливной вишенкой этот несуразный пирог венчал каменный стояк. ДА ЁБ ТВОЮ МАТЬ. Безнадёжный и вместе с тем кровожадный рёв органичнее прозвучал бы где-нибудь в саванне, но никак не в полумраке удобной спальни, создаваемом плотными шторами. Кроули дотянулся до прикроватной тумбочки и сдавил телефон, точно жирную мышь, сожравшую единственную пачку макарон в доме, а до зарплаты — неделя. — Проснись и вой, сладенький! — Ты, блять, ещё не с-с-с-сдох, мудоёб?! — Я, как настоящий джентльмен, женщин и детей вперёд пропускаю, — Хастур хохотнул довольной жабой. — Ты чё лаешь-то? С утра там дрочишь и никак не додрочишь? Кроули сел. Босые ступни успокаивающе поцеловало тепло. Бо… Дьявол храни того, кто придумал полы с подогревом. — Папке твоему на клык даю, — свободная пятерня нервным пауком нырнула в рыжий хаос на голове. — А, всё на кладбище лысого гоняешь. Советую завязывать с некрофильскими штучками и пиздовать в офис, иначе тебе раскалёнными садовыми ножницами передёрнет Вельз. Кое-какие вопросы возникли, нужно их быстренько порешать, а ты ж лучше всех умеешь без мыла в жопу влезть, — динамик повторно квакнул. — Это нам и требуется. — Вы хоть что-нибудь без меня, блять, с-сделать можете? — Кроули мученически сморщился и потёр лицо рукой. — Буду скоро, передай Вельз. — Шевели булками, сатанист-онанист. Вызов завершили. На экранчике значилось гнусное «13:25». Кроули через плечо кинул мобильный на постель и уставился на свою промежность, словно она отравляла ему жизнь на протяжении лет двадцати восьми и до сих пор этим занимается. Оставалось с раздражённым стоном встать и отправиться в ванную безотлагательно разбираться с «вопросом» поважнее остальных. Сука, ну почему утро (общеизвестно: когда проснулся, тогда и утро) выходного дня, первого почти за три недели, не началось просто с кофе?! Из душа Кроули в полотенце прошлёпал в спальню. Пока копался в комоде, с укоряющим сомнением покосился на прикроватную тумбочку. Чуть нахмурился. Подошёл к ней и взял смартфон. Убедился в том, что новых сообщений нет. У бестолкового «коммуникатора» появились все шансы на фатальную встречу со стеной, но его положили на место и продолжили поиск одежды. Пара складок между тёмными бровями углубились. Азирафаэль не разговаривал с Кроули уже три ёбаных дня. И — самое беспощадное — неизвестно, почему. Остаток свид… ужина в японском ресторане, казалось бы, испорченного появлением Морнингстара, прошёл чудесно. Наутро Кроули под шуршание блистера Ибупрофена открыл переписку со Стражем Восточных Врат.

в такие моменты пиздец жалею, что мне давно не восемнадцать ты как?

Несмотря на значок «В сети», адресат сообщения не прочитал, чему Кроули не придал значения (наверняка обыденный «обрыв связи», ему напишут позже) и поехал по делам. Интуиция, тем не менее, почему-то настороженно вскинула уши. Ответа не пришло ни через два, ни через четыре, ни через семь часов. Чуйка раздосадованно гавкнула. Черти в голове, предчувствуя безудержное веселье, плотно набились в ржавую вагонетку русских горок. Возможность, что Азирафаэля накануне всё же «зацепил» объективно привлекательный синеглазый Сатана местного разлива, отметать нельзя. Кроули знал Люца слишком давно и слишком хорошо — видел, как он обычно проникал в умы других. Сущность Морнингстара метко описал обожаемый им сраный Бодлер в стихотворении «Падаль»: безобразно, буйно, бесстыдно гниющий труп лошади. Наткнувшись на него, глядишь с ужасом и тошнотой, судорожно отворачиваешься, но неведомая сила непреодолимо тянет вернуться к гадкому зрелищу… и больше не отводить изучающего взгляда. Мысль о том, что к нему, Кроули, потеряли интерес (он был же, так?..) и отдали предпочтение сучьему Люцу, злила, как кусачие удары кнута злят дикого тигра, пойманного и заточённого в цирк. Но при мысли о том, что Люц с Азирафаэлем что-то сделал, нутро обратилось в Коцит. Ладони стали липкими. Кроули собрал в кулак те крупицы разумности, какие паническая ярость не отравила, и справился с порывом немедля позвонить Азирафаэлю — удостовериться, что он на работе и с ним ничего не случилось. …Страшнее нарваться не на длинные гудки, не на «Абонент недоступен», не на «Кроули, пожалуйста, не пиши и не звони, я не хочу с тобой общаться», а на глумливо-сочувствующее «Тони, mon cher, ты немного опоздал». Наконец-то вечер, офис, финансовый отдел, где Азирафаэль — попросту заработался — встретит рассеянной улыбкой: «О, здравствуй, Кроули! Ты на перекур? С удовольствием составлю тебе компанию!». Открыть дверь, и… Серо-голубое море времён Ледникового периода. Глянули поверх миниатюрных очков и опять — в экран. Отстранённо-стерильное «Здравствуйте, мистер Кроули» впечаталось в грудь. Вспомнилось огнестрельное. Тогда — девятимиллиметровая пуля в голень. Сейчас по ощущениям — «Магнум» сорок четвёртого калибра и чётко в лёгкое. Намерение позвать Азирафаэля покурить вмиг завяло. Внутренняя борьба с фантомным открытым пневмотораксом на скуластом лице не отразилась. Кроули что-то пробормотал, порывисто развернулся, и на него налетела Уриэль, которая хотела было зайти в кабинет. Её вопрос «Кроули? Ты тут зачем?» проигнорировали — ушли. Азирафаэль… обиделся? Кто-то из «головных» чертей рванул рычаг. Вагонетка с громозвучным дребезгом полетела по рельсам адского аттракциона навстречу крышесносящим виражам. Кроули напряг память. Он настолько перебрал саке, что ляпнул нечто совсем из ряда вон? Нечто хуже суммы тех грубостей, что белокурый «купидон» получил от него в начале знакомства? Хотя что, блять, могло быть хуже?.. Кажется, когда они курили у «Aqua Kioto» и ждали такси, он в шутку предложил Азирафаэлю полюбоваться его домашним Эдемским Садом — мол, тут недалеко — но тот тоже отшутился, так что… Вагонетка с радостно орущими чертями описала дугу. Он вёл себя как-то недопустимо развязно? Чересчур голодный взгляд, а очки, чтоб их, сидели на кончике носа (вовсе лежали на столе)? Или прикосновение: скользнул замёрзшими шершавыми пальцами по румяной щеке, пока её обладатель прикуривал от огонька Зиппо? В приступе благостной алкогольной ажитации ухватил за локоть, по-свойски похлопал по предплечью, приобнял? Вашу мамашу, да не был он пьян до такой степени! Ещё петля на горках и поросяче-визгливый хохот чертей. Кроули отчаянно ненавидел чувствовать вину. Особенно если не понимал, в чём она заключалась. В подобных случаях охватывала защитная злость. Но она скрывала глубинную реакцию, возникавшую первой, — искренний ужас отвергаемого ребёнка, что рвётся схватить обидевшегося за руки, упасть на сбитые коленки в пластырях и несчастно затараторить: «Пожалуйста, не злись, что мне сделать, чтобы ты перестал злиться, прости-прости-прости, только не…». Кроули сцапывал сопляка за шиворот, запирал в дальней комнате сознания — одиночном карцере, закатывал рукава и пытался разобраться с ситуацией, как зрелый мужик. То есть злился на себя и на человека, не знал, как — с чего — завести разговор, вообще его боялся и в итоге брался за виски с трагическим намерением не ограничиваться одной бутылкой. Собственно, за скотч Кроули взялся тотчас, как приехал домой из офиса. Смартфон (к непрочитанным сообщениям добавилось «работой завалили?») неустрашимо выдерживал взор надирающегося хозяина — два золотисто-карих сверла. На следующий день Змей сумрачнее Чайльд-Гарольда сообщил начальнице, что в Филикстоу вечером поедет он. К поставкам из Афганистана там всё было готово, нужна только проверка. Вельзевул энтузиазм очевидно похмельного подчинённого не оценила: «У тебя вид, будто ты месяц назад умер и тебе об этом забыли сказать. Где гарантии, что ты не умрёшь окончательно прямо в порту?». Резонно напомнила, что он от этой командировки отказался. В ответ буркнули что-то про Вотерса — «тупое ссыкло, как его туда отпускать можно» — и про «изменившиеся обстоятельства». Вельз (скепсис во плоти) дала добро. Кроули сбежал от безмолвного моря серо-голубого льда на два дня. К моменту возвращения в Лондон он внимательно перечитал практически всю переписку с Азирафаэлем и насчитал как минимум несколько десятков потенциально «оскорбительных» высказываний и слов со своей стороны. Глаз предпринял попытку разродиться нервным тиком. В голове по рельсам, складывающимся в мёртвые петли, продолжала носиться вагонетка с визжащими на адреналине чертями. За время пребывания в Филикстоу удалось поспать в общей сложности часов шесть. Кроули взял выходной, как вернулся из командировки, и планировал потратить его на неукротимый сон, но по воле Кое-Кого сверху, с хихиканьем матёрой ведьмы уплетающей мороженое под «сериальчик»… Потолку перепал грозный зырк. Кроули натянул джемпер и джинсы и двинулся в прихожую, забрав из спальни необходимое (смартфон, безжизненный плоский кирпичик, в том числе). Через минут пятнадцать он уже угрюмо заводил двигатель Панамеры. Где-то внутри — в желудке — соляной кислотой уничтожалась шаткая надежда, что кофе и какой-нибудь сендвич, перехваченные по дороге, снизят градус желания устроить геноцид планетарного масштаба. …Двери лифта со старческим покряхтыванием закрылись, и кабина поползла вверх. Кроули приподнял очки и утомлённо потёр глаза. Проблему с афганцами обсудили. Она, конечно, была обязана возникнуть аккурат перед запуском поставок (ни раньше, блять, ни позже). Вельз созвала небольшой «совет» по этому поводу, и без Змея обойтись они никак не могли. Впрочем, по-честному, то решение проблемы, что ему выкатили на «рецензию», пустило бы по пизде как минимум четверть дела, поэтому… да, действительно не обошлись бы. Предстояло разобраться с проблемой второй — пилить в дремучий пригород разговаривать с их старым знакомым. Он решил, что на часах — время выёбываться: его с каких-то хуёв перестали устраивать условия давней договорённости. Заебись выходной. И этот белобрысый месье Я-На-Тебя-В-Обиде-Сам-Разбирайся-За-Что… или всё-таки Я-Так-Жутко-Занят-Что-Нет-Свободной-Минуты-Написать-Два-Слова-В-Ответ? Кроули вытянул смартфон из кармана. Неоткрытые сообщения висели в диалоге с Азирафаэлем, как самоубийцы — на ветвях сухого вяза. Лифт огласился недовольным вздохом человека, который признал своё унизительное поражение, вроде свыкся с ним, старается забыть, но ему злорадно о нём напомнили. Принятие того тягостного факта, что второй командировочный побег — выход сомнительный (вернее, нисколько не выход), заставило пальцы набрать пару предложений. К «висельникам» присоединился новенький. — Наёмным убийцей теперь подрабатываешь? Дымившая в курилке Война с насмешливым уважением смерила Кроули прищуренными серебристо-серыми глазами — лезвие армейского ножа, сверкнувшее перед тем, как впиться во вражескую плоть. Облачённому в неизменно чёрное (кожанка, шарф-снуд, короткие кожаные перчатки, джинсы заправлены в классические мартинсы) Кроули с волосами, собранными в строгий пучок, и вправду недоставало ствола с глушителем или Sako TRG, например. Тёмные очки придавали ему отдалённое сходство с Джоном Чайлдсом. Кроули стянул перчатки — зачем в них залез, как только вышел из офиса?.. чёртова задумчивость — и закурил. — Сегодня настроение убивать не тихо, а организовать массовый расстрел, — сердито выдохнул дым низкому небу в блёклую зимнюю морду. Война одобрительно осклабилась, но развела руками (костяшки, как всегда, сбиты). — Я предлагала Вельз тебя не дёргать и самой скататься к этому индюку. Она настояла, чтобы им занялся ты. Вероятность, что начальница согласилась бы, стремилась к нулю. Война, она же Кармин, мягко говоря, не та, кого можно посылать улаживать разногласия с партнёрами или почти партнёрами. На это иронично намекали даже её имя и фамилия, вместе звучавшие вопиюще похоже на слово «плотоядная». Кроули, затянувшись, вытащил смартфон и открыл переписку со Стражем. Сообщения прочитаны. Тёмные брови на мгновение взлетели над оправой очков, что от чужих зорких глаз не ускользнуло. — Похуй, не первый выходной на работу трачу, — брови вернулись на «базу», смарт — в карман кожанки. Война хитро усмехнулась и пожала плечами, закованными в броню мотоциклетной куртки цвета фонтанчика, бодро бьющего из разорванной артерии. — Мало ли, может, у тебя грандиозные планы имелись, а тут они медным тазом накрылись и ты поэтому полгорода бы выкосил. Ты нынче и так странный какой-то. Я готова поверить слухам, что кто-то у нас, — затяжка, и с дымом слащаво выдохнули: — влюбился. Кроули стиснул челюсти. Он, блять, в ОПГ состоит или живёт в деревне размером в полторы хибары, где из занятий — сплетни собирать? В лучших сельских традициях: на одном краю деревни чихнул, на другом — сказали, помер со спецэффектами. — Хуйня, а не слух. Шептались бы о том, что у меня хер тридцать сантиметров. — В диаметре? — Кармин в припадке кокетства легонько (по её мнению) ткнула коллегу локтём. Атакованные рёбра недоумевающе заныли. — Это смотря на что фантазии у народа хватит. — Если серьёзно, — Война закурила вторую, — тебе правда пострелять надо. Не по людям, так хоть по мишеням. Взбодришься, башку прочистишь. Ты когда последний раз тренировался? Ответом послужило неопределённое мычание. — Вот-вот. Зову на пострелушки, — снова флирт при помощи локтя (Кроули сматерился сквозь зубы), и Кармин, попыхивая сигареткой, оживилась. — У меня, кстати, двенадцатый «Вепрь» появился, хотела его опробовать, сравнить с «Сайгой». Хотя мне спортивная модификация досталась — ВПО-205 СП, но… Заявлять, что Война одержима оружием так же неистово, как Третий Рейх — чистотой расы и идеей мирового господства, — преуменьшение. Дай волю, она вполне смогла бы говорить на сию тему сутками без перерыва на еду, сон и даже туалет. Кроули слушал её болтовню вполуха, сжимая смартфон в кармане, чтобы не пропустить «Бж-ж», возвещающее о новом сообщении. — …Хвастался, что прикупил Smith & Wesson с золочёными деталями, не видел эту модель? Кроули отрицательно хмыкнул. Отсутствующий взгляд воткнут куда-то в пространство позади Кармин. Или Азирафаэль молча принял приглашение покурить и вот-вот появится?.. — Погоди, найду, — Война вытащила телефон из заднего кармана штанов того же кровавого цвета, что и куртка, и уткнулась в экранчик. — Я, ты знаешь, к Smith & Wesson прохладно отношусь, а этот мне… Из-за угла показалось кремовое пальто. Всё произошло за секунды. Изумление — вспышкой в серо-голубых глазах. Ядерный «гриб» при испытаниях на атолле Бикини. Море встало на дыбы. При виде тех, кто находится в курилке, новоприбывший стремительно удалился. Кроули успел лишь открыть рот и, сбитый с толку, замер с дымящейся сигаретой (окурком) в руке. Кармин стояла спиной к Азирафаэлю, продолжая трещать, и его, естественно, не заметила. Зато услышала нерешительное «Аз…», вырвавшееся у собеседника. — Чего? — взгляд-лезвие оторвался от мобильного и вонзился в застывшего Кроули. Война нахмурилась и оглянулась. — Привидение увидел? Кроули закрыл глаза. Один, два, мать его, три, ссаные четыре, ёбаные пять… Вдохнул. Выдохнул. Бросил бычок под ноги, с силой раздавил его, как мерзейшее на свете существо, и надел перчатки. Пора ехать. — А завтра вечером постреляем, говорю. Во сколько ты свободна? Кармин самоуверенно улыбнулась и, жеманничая, тряхнула алой гривой. — С восьми до девяти я вся твоя, красавчик.