Да ну его

— …Обязательно проверяем, не остался ли патрон, делаем контрольный в сторону мишени, прячем пистолет. Готово, Вы великолепны, — Кроули, завершив демонстрацию цепочки действий при стрельбе от начала до конца, убрал Беретту в кобуру и выжидающе посмотрел на «подопечного». — Вопросы? Тот всё это время старался не пропустить ни одного движения сосредоточенного инструктора в чёрном и сейчас точно очнулся от гипноза — встрепенулся. С поверхности глаз, искусственно лимонных из-за пластика защитных очков, пропала бензиново-радужная плёнка чего-то похожего на подростковое… восхищение? Ничего удивительного. С того момента, как Азирафаэль переступил порог тира, его внутреннего мальчугана заметно распирало от опасливого восторга. Шедвелл, завидев посетителя, попытался испортить ему первое впечатление бубнежом («Что за чёртов южный гомик?!»), но быстро замолк. Благодаря взгляду Змея — очки по такому случаю приспущены — осознал: ещё хоть слово, и кое-кто получит железную грушу пониже копчика. — По моему мнению, ты здорово стреляешь, — улыбка-комплимент. — Признаю, зрелище впечатляющее. Кроули громко выдал пренебрежительное опровергающее «Пф-ф-ф!». — Будь здесь Война, ты бы взял эти слова обратно. По сравнению с ней я стреляю так, будто у меня одновременно косоглазие, болезнь Паркинсона и самомнение размером с диплодока. Лёгкая тень стёрла благожелательную заинтересованность с округлого лица. Улыбку грубо смахнули призрачной ручищей. Взор жёлтых очей опустился вниз. Вместе с ним к полу устремилось, с уханьем покоряясь силе притяжения, что-то в груди под чёрной водолазкой с высоким горлом. — Я весьма наслышан об уровне стрелкового мастерства Кармин, — бледно-розовые гладкие губы поджаты, словно Кроули в лучших грубиянских традициях только что грязно пошутил на тему maman собеседника. Азирафаэля упоминание Паркинсона задело? У него какая-то связанная со страбизмом драма в жизни приключилась? Не хватало ненароком ковырнуть его душевную рану. Или дело всё-таки… В толпе «головных» чертей подняли табличку на длиннющей палке: «Ни хуя не понятно, но очень интересно!». С тем, что фраза идеально характеризовала ситуацию, спорить никто и не собирался. Кроули дипломатически кашлянул. — Так что там с вопросами? Азирафаэль — лик вновь ясный — выглядел, как перед прыжком с парашютом: не то чтобы уверенно. — Вопросов нет. Благодарю тебя за максимально подробный инструктаж. — Тогда твоя очередь шмалять, — Кроули встал рядом с «учеником», готовый в случае чего его подстраховать. Каждый из пунктов проговаривался вслух. Удостовериться, что стойка верная («Ноги пошире, ага, вот так»), вставить магазин в CZ 75 P-01, дослать патрон в патронник, сформировать правильный хват («Нет, большой палец левой сюда, как я показывал»), вывести оружие вперёд («Не опускай руки, кисти не напрягай, полегче»), прицелиться («Мушка — в прорези целика, помним»), положить палец на спусковой крючок только перед тем, как выстрелить, и — плавное нажатие. Если бы Азирафаэлю разрешили схватиться за Глок вместо выданной Чизетки, отдача от выстрела была бы злее. Дуло пистолета всё же увело немного вверх, поэтому попадание случилось в край мишени. Начинающий стрелок не расстроился. К концу первого магазина заметно пообвык и почувствовал себя смелее: отдача перестала пугать, пули находили мишень успешнее. В полном обмундировании — в наушниках, в очках, со стрелковым поясом — новоиспечённый «снайпер» напоминал медвежонка Паддингтона, решившего податься в полицейские. Зарумянившееся лицо довольно светилось при удачном (по меркам того, кто пистолет держал в руках впервые) попадании. Сия незамутнённая радость подмывала кобру внутри сделать в сущности безобидное, но ядовитенькое «Тьфу!». Азирафаэль в очередной раз просиял. Чешуйчатое остроязычие в узде не удержали. — Всегда думал, что вашей партии вроде как не положено одобрять оружие и тем более им увлекаться. Ложно лимонный взгляд с отнюдь не ангельской хитринкой — мельком, искоса. Его обладатель вставил в Чизет второй магазин. Щелчок передёрнутого затвора, и патрон попал в патронник. — Твой энтузиазм, — Кроули следил за компаньоном, продолжая стоять за левым его плечом, — говорит об обратном. — В праведных руках оружие вполне допустимо, — Азирафаэль тщательно прицелился и выстрелил. Пуля пробила восьмёрку. Торжествующая полуулыбка, с какой, верно, воин небесной армии сияющим мечом поразил бы богомерзейшую тварь прямиком из непроглядной клоаки Преисподней. — В особо жарких спорах оно может придать вес духовным аргументам. Не расхохотаться от того, насколько по-христиански это прозвучало, Кроули (брови — над оправой очков) стоило непомерного труда. … — Ах ты ж выдра с ревматизмом! Неожиданно резвый хохот простецки одетых пенсионеров, сидящих через столик, беззастенчиво вырвал из плотной задумчивости. Вздрогнув, Кроули крепче стиснул бокал с пейл-элем. Огненный взор метнулся в «нарушителей спокойствия», но, увы, напоролся на тёмное стекло очков (остался незамеченным). Двое стариков увлечённо рубились в домино. Обозвавшему противника, кажется, не везло. Третий потягивал пиво, пока следил за игрой и развлекался, слушая переругивания приятелей. Все трое — в том возрасте, когда на кладбище прогулы ставят. Их, в отличие от одного сердитого шотландца, это нисколько не напрягало. Ближе к барной стойке базировался другой источник шума. Там накачивался алкоголем какой-то молодняк с дурацкими картонными колпаками на головах, намекавшими на день Рождения кого-то из компашки. Кроули уничтожающе зыркнул на юнцов, неспособных заткнуться. От паба тишины не ждёшь, но в данный момент, когда «головные» черти опять бесятся и внаглую отказываются от кооперации, было бы неплохо обойтись по крайней мере без ебланских воплей извне. Кроули глянул на пустующий стул визави. Минут пятнадцать назад звонок вынудил Азирафаэля отвлечься от говяжьего стейка с ягодным соусом и пинты классического Гиннесса, накинуть пальто и отправиться с мобильным на улицу. Появилась щепотка дополнительного времени, чтобы собраться с духом и по возвращении Азирафаэля наконец-то спросить: «Ваше Высочество, не соизволите ли снизойти до ничтожного меня и объяснить, что за ёбаный игнор Вы мне устроили и почему из курилки ретировались?!». Кроули, безусловно, надеялся озвучить вопрос не в подобной формулировке. Иначе ему светит участь безбашенного псаря, что зычно приложил наследного принца крепким словцом при честном народе. При этом он бы не отказался занять у лихого собачника смелости, ибо поднять насущную тему… никак не выходило. Заводить «задушевные» разговоры на стрельбище однозначно чревато: лишние нервы — гарант невнимательности и, что логично, случайно пойманной пули. «Shakespeare's Head», куда отправились после тира (Азирафаэль отчего-то отринул предложение пойти в паб «The Ship Tavern», чей уровень на голову выше «Шекспировской»), к выяснениям отно… дружеским беседам более чем располагал. Но… Входная дверь с хлопком запустила внутрь кое-кого, определённо замёрзшего от телефонной болтовни на ветру. — Ох, извини, что так долго, — Азирафаэль сел за стол. Холод заметно припудрил округлые щёки и слегка вздёрнутый нос ледяной кистью. — Я что-нибудь пропустил? Новая вспышка не по-стариковски энергичного гогота. Расстроенный проигрышем дед сетовал на собственную утопленническую удачу и не забывал изощрённо костерить победителя. Кроули на долю секунды раздул ноздри. — Выступление престарелых клоунов. Но они, как ты слышишь, вышли на бис. Какие-то проблемы? — У меня с ними? Ровным счётом никаких. — Я про звонок. — О, нет-нет, всё в порядке. Звонил кузен из Нью-Йорка, мы с ним обсуждали кое-что по поводу книжного, — светлые брови сошлись на переносице. Так хмуришься при мысли о ворохе важных, пока не тронутых дел, предвкушая последующую за ними усталость. — Именно магазин — одна из причин моей ужасной занятости последних дней, кстати. Недоумевающее «Какой книжный?» и фатальное «Ты из курилки-то вчера, блять, смылся, потому что вспомнил, что занятой дохуя?!» благополучно врезались друг в друга на пути к речевому аппарату, как два гоночных болида, управляемых смертниками. Ни то, ни другое не успело сорваться с языка. Рядом раздался — и, по сути, спас положение — увитый трещинами тенор. — Простите, господа, страшно неловко отвлекать вас, — полностью седой старик (торчащие лохмы, неопрятная растительность на маленьком морщинистом лице) попеременно стрелял блестящими глазками на «господ», — но дело тут вот какое. Мы с парнями много лет вечерами встречаемся здесь пропустить по кружечке и сыграть в домино на желание. Я только что продул приятелю-дуралею, и он загадал обратиться к Вам, — взгляд, как у стреляного лиса, остановился на Кроули, — и спросить: Вы, мистер, в похоронном бюро трудитесь или, — старик сбавил громкость и немного наклонился к собеседнику, — с мафией как-то связаны? Азирафаэль, потупив взор, поскорее приложился к Гиннессу — безбожно откровенная попытка не прыснуть со смеху. Несостоявшийся работник скорбной конторы принял вид оскорблённого до глубины души любимого племянника дона Корлеоне, не иначе. С истинно преступной вальяжностью откинулся на спинку стула. Обеими ладонями прошёлся по лацканам своего угольного пиджака с воротником из змеиной кожи, точно произнесённое стариком рассыпалось прахом и осело на дорогой ткани. На деда поверх очков воззрились так, будто его вопрос прозвучал как: «Слушайте, а вода на ощупь мокрая?». — Естественно, я мафиози, старина, — Кроули (ходяч… вернее, сидячее ущемлённое чувство собственного достоинства) развёл руками. — Что за глупый вопрос? Кем мне ещё быть? Похоронным агентом, говоришь? Может, вообще трубкозубом?! Дедок нахмурил кустистые брови и, заискивая, часто закивал. — Спасибо за ответ, мистер. Не буду больше мешать. Приятного вечера Вам и Вашему другу! — засеменил к приятелям и на ходу удовлетворённо им сообщил: — Конечно же, похоронный дом! Те с заливистым хохотом ликующе подняли бокалы. Азирафаэль вновь выпил стаута, чем не дал подтрунивающей улыбке из «Едва заметна» перейти в «Шире не придумаешь». — Забавные пожилые люди, — из-под светлых полуопущенных ресниц сверкнуло изменническое веселье. Солнцезащитные очки вернулись с кончика носа на переносицу. Но прежде Азирафаэль подвергся наказанию взглядом, который когда-то достался Бруту от бедняги Цезаря, пока в последнем проделывали больше двух десятков новых отверстий. — На месте этой пивной плесени времён Викторианской эпохи я бы на гроб с парой венков по скидке не рассчитывал, — Кроули выпрямился, устроив локти на столе. — Ты упомянул книжный. Тебе у нас платят настолько мало, что приходится макулатурой приторговывать? Азирафаэль, хронически придерживающийся правил этикета, вместо локтей на стол аккуратно поставил пинту. — Точнее сказать, это букинистическая лавка, и приносимая ей прибыль не позволяет назвать её стабильным источником дополнительного дохода. Магазинчик достался мне от тётушки. С её сыном, Сандальфоном, я и разговаривал, — взял вилку и с огорчённым сомнением посмотрел на стейк — островок остывшей неаппетитности. — Он от книжного мира далёк так же, как я — от профессионального спорта. Кроули вспомнил о своей еде. Гамбургер с говяжьей котлетой, хаггисом и соусом из виски, горстка отфритюренного картофеля, жареные кольца лука… Нет, аппетитом и не пахло. Умиротворение в глазах напротив было тем же, какое наступает после шторма — когда море чувствовало вину за своё зачастую смертоносное исступление? — что заставляло желчь неумолимо подступать к горлу. Кроули бесшумно хлебнул из бокала. Вдруг её смоет глоток-другой?.. — Так что с магазином тётушке всегда помогал я, — Азирафаэль без всякого рвения принялся за салат и глянул на пальцы собеседника, выстукивавшие по поверхности стола некий рваный ритм. — К несчастью, семь лет назад её не стало. Когда я узнал, что, согласно завещанию, книжный принадлежит мне, то нисколько не удивился, — вздох и серо-голубая грусть, в коей, скорее всего, повинна не кончина тёти, а зелень, притулившаяся у холодной говядины. — Это было закономерностью. Тарелку с углеводным беспределом нарочито небрежно пододвинули к Азирафаэлю. Тот вскинул брови, точно сомневался в том, что расценил жест правильно: как предложение угощаться чем-то неизмеримо вкуснее салата. — Ты разве не голоден? Поморщившись, Кроули безапелляционно отмахнулся. Слава Сатане, «салатная» тоска отступила. Розовые губы изогнулись благодарным полумесяцем, картошка фри подверглась деликатному нападению. Тёмные стёкла тем временем сдерживали натиск искристого золотисто-карего напряжения и уберегали чужую белую кожу от электрических ожогов. Горечь желчи скопилась на длинном язвительном языке. Кроули сдался. — Книжным заправлять нелегко. А в эти проклятые предпраздничные дни озверевшие зомби-шопоголики в поисках подарков наверняка не смогли пробежать мимо твоей лавчонки, и тебе пришлось отбиваться от них первым изданием «Рождественских повестей» Диккенса. Тут уж не до того, чтобы отправить кому-то несколько строк. В такой-то ситуации за телефон схватиться попросту невозможно. Обнаглевший псарь прорвался. Сейчас очи принца застелет волна-убийца, и всех оглушит грозный выкрик: «Да что ты о себе возомнил, простолюдин смердящий?! Ещё я перед чернью не отчитывался!», и поволокут рыжего дерзилу тотчас на плаху, и запрыгает по брусчатке под корень срубленная дурная голова зевакам на потеху, а безголовый он уже никому не нагрубит, разве что в Аду будет собачиться с бесами, бултыхаясь в джакузи с кипящим бульоном из остальных грешников до скончания веков, и — Что-то в груди сделало отчётливое «Ёк-ёк». Потому что в широко открытых серо-голубых глазах, объятых меланхолией, исполинскими цветами смиренно распускалось… сожаление. Полумесяц губ теперь печально указывал рожками вниз. Бледно-румяный лик омрачился виноватой пристыженностью. — Ох, Кроули, я знаю, что… В кармане кремово-жёлтого пиджака скрипкой запиликал мобильный. Бах, «Partita No. 3, Gavotte En Rondo». Азирафаэль с бормотанием — «Боже, да что же сегодня такое…» — достал телефон. — Гэбриэль звонит. Я отвечу с твоего позволения, это вряд ли займёт больше двух-трёх минут. Черти в голове устроили нетерпеливую чехарду. Кроули (сжатые губы — сухая тонкая полоска) бесстрастно кивнул. Тихое «Спасибо». Вызов приняли. — Привет! Чем обязан твоему звонку? То, о чём Гэб принялся вещать, Азирафаэля явно не вдохновляло. — Возможно, дядюшке Мафусаилу стоит подарить нечто более заурядное? Разумеется, не жаль, я всего лишь не уверен в том, что он оценит такой презент. Дядюшка коллекционирует качественный коньяк, насколько я помню, а не антикварные… Ах, тётушка София, — он отчасти манерно возвёл глаза к потолку. — Полагаю, нет нужды напоминать, что, помимо книг, существует великое множество других вариантов подарков, не предназначенных для того, чтобы их пили. «Трубка» настойчиво забубнила. Ей в динамик обречённо вздохнули. — Хорошо, я посмотрю в книжном. Несомненно. Подарок бабушке Саре? Давай обсудим его позже. Нет, я не в постели и даже не дома. Наслаждаюсь Гиннессом в приятной компании, — улыбнулся почти украдкой, глядя на тарелку с бургером и луковыми кольцами. — Твоя убеждённость в том, что я в пабе с ним, мне не совсем ясна. Поприветствуете друг друга потом на работе. До завтра! Мобильный скрылся в пиджачном кармане. Кроули вскинул бровь. В ответ — извиняющаяся улыбка. — Гэбриэль находится во власти болезненного стремления всё контролировать и во время праздников. На протяжении восемнадцати лет он каждое Рождество превращается в Санта-Клауса: берёт на себя ответственность за подарки для нашей большой семьи. Приходится быть его эльфом-помощником, — пальцы с ухоженными ногтями обняли бокал. Серо-голубой взгляд увяз в шоколадно-чёрной глубине стаута, как бабочка — в патоке. — Один он не справляется. — Неужто в печной трубе застревает? С оленями проблем у него быть не должно: они в нём сто процентов своего чуют. Его можно вместо Рудольфа во главе упряжки ставить. Азирафаэль укоризненно взглянул на остряка в чёрных очках, однако губы, предательски складывающиеся в улыбку, решительно не помогали его усовестить. — Нашему десятилетнему племяннику нравились японские мультфильмы и комиксы. Гэбриэль, будучи в курсе, подарил ему три томика манги. Прямо на семейном праздновании выяснилось, что их содержание чрезвычайно фривольно. Удивительно, но перед тем, как книги дарить, Гэбриэль не удосужился их открыть! В своё оправдание он заявил, что в комиксах, тем паче иностранных, совершенно ничего не смыслит, а изображённые на обложках девочки в школьной форме не наводили на мысли о порнографии. Кроули, прикладывающийся к пинте, недостойно всхрюкнул, за что поплатился: эль попытался пойти носом. Пинта с поспешным стуком оказалась на столе. Азирафаэль на такую реакцию ответил выражением «Тебе смешно, а нам как-то не до смеха было» на лице. — На следующее Рождество досталось моей матушке, которая ни дня в жизни не придерживалась какой-либо диеты и, главнее всего, не планировала начинать. Ей Гэбриэль преподнёс весы и годовой абонемент на занятия фитнесом с пожеланиями «наконец-то позаботиться о здоровье»… В общем, я понял, что так продолжаться не может. С тех пор подарками занимаемся мы вдвоём. — Представляю расстройство пацана, когда у него порно-комиксы отобрали, — Кроули (локти — так же на столе) скрестил руки. — Без обид, но его мне жаль больше, чем твою упитанную маму. — Он определённо не обрадовался, — уголки розовых губ приподнялись, но это подобие улыбки исчезло вспышкой умирающей звезды: сменилось серьёзностью. — Думается, ты поддержишь моё намерение вернуться к теме, затронутой до того, как Гэбриэль позвонил. В груди у Кроули снова ёкнуло. Откровенно противно, как бывает, когда тебя вдавливает в пассажирское кресло, стоит самолёту пойти на снижение или угодить невидимым колесом в воздушную колдобину. Скуластая физиономия, видимо, чересчур вытянулась, поскольку Азирафаэль вдруг постарался невербально гарантировать, что беседа неприятной не станет: черты его лица несколько смягчились. — Я лишь хотел признаться в том, что… Кроули — взведённый курок, и от грядущих секунд зависит, удавят ли спусковой крючок дрожащим указательным или, расслабившись, опустят пистолет — аж подался всем корпусом вперёд в неосознанном порыве быть ближе к визави. Ничто, даже какое-нибудь несчастное междометие, не должно улизнуть от жадных ушей, спрятанных под волнами распущенных волос. Откуда-то со стороны барной стойки невыносимо громыхнули развесёлые юношеские крики пополам с хохотом (намного громче, чем до сего момента) и взрывной волной снесли последние крохи самоконтроля, завалявшиеся у Кроули в ментальном кармане. Он среагировал так, словно уже обратился остервенелой чёрной змеищей с рыжими подпалинами: вскинулся, резко обернулся на шум и натурально ощерился. Руки — как ни странно, всё ещё на столе — сжались в кулаки. Оскаленный рот открылся в порыве исколоть клыками плоть бесивших недругов, точнее, заорать на сопленосых бакланов, чтобы заткнули нахуй свои гиеновые хлеборезки и не мешали взрослым разговаривать, а если, блять, мелюзга огрызаться вздумает, то получит таких пиздюлей, что — На одеревеневшие мышцы предплечья в то же мгновение опустилась ладонь. — Дорогой, нет нужды так нервничать. Шелковистая интонация вдарила по «головным» чертям охапкой молний, достойной Зевса, и превратила их в соляные столбы. Судорога в горле перекрыла дорогу рвущемуся наружу злобному ору. Доро-что? Буйная шпана забылась мигом, как, впрочем, и всё остальное, включая, кажется, собственное второе имя. Кроули повернулся к Азирафаэлю. Тот тепло улыбался, подкупающе склонив голову чуть набок. Серо-голубые воды кристальной прохладой моментально смыли негодование, которое с покалыванием жгло тело, и слегка оглушили. Молочную кисть, что покоилась на черноте рукава, не торопились убирать. Безупречный контраст завораживал и неистово оживлял некогда возникавшие в сознании картины, объединённые названием «Экстаз обнажённого ангела на чёрном, как тьма, ложе». Кадык на смуглой шее дёрнулся. Убедившись, что местная шотландская воинственность сверхэффективно нейтрализована, Азирафаэль убрал ладонь с чужого предплечья. — Это всего-навсего молодёжь, Кроули. Ты ведь не будешь спорить с тем, что развлекаться тихо в их возрасте мало кому удаётся? — «украл» с тарелки луковое кольцо, макнул его в ягодный соус и беспечно захрустел. — Кроме того, шуметь в пабах не запрещено. Надо полагать, видом «Как ни в чём не бывало» Азирафаэль намекал, что не придавал особого значения волнующе ласковому обращению и до безобразия невинному прикосновению. В конце концов, он иногда называл окружающих «дорогими». Проявление обыкновенной любезности. На Кроули «дорогой» и рука на предплечье подействовали, как на оголодавших евреев — горсть манны, снисходительно брошенной с Небес Господской рукой. Чуйка же гавкнула. Её одёрнули со всей строгостью, какой располагает влюблённый дурак. Чем привлечь спугнутое самообладание? Опустить веки, выдохнуть, пятерней убрать назад волосы, лезущие в лицо, промочить горло элем. Сработало. — Раздражать меньше этот детский сад на выпасе меня не стал. — Охотно верю, — серо-голубое сочувствие — вскользь. Внимание вернули тарелке с окончательно затосковавшим гамбургером. — Продолжим тему? — Угу, — с усердием пивовара-экспериментатора Кроули уставился на остатки алкоголя цвета подогретого мёда в бокале. — Я объяснился в письменной форме, но ты этого не прочёл, оттого прекрасно понимаю твои недоумение и, смею предположить, обиду. Видишь ли, среди моих жутчайших пороков значится рассеянность. Подчас совершенно невыносимая, — покаянный вздох. Тихий хруст возвестил: второе луковое колечко исчезло с лица земли. — Как следствие, в виртуальном общении я не очень-то хорош, что ты, вне всякого сомнения, успел заметить. Я могу открыть сообщение и забыть на него ответить, а если я особенно занят, то вовсе игнорирую переписки, ибо меня крайне легко отвлечь разговорами. Я вообще, к слову, сам не свой, когда вынужден разбираться с невообразимым количеством работы и других дел, — «Хрум-хрум-хрум» в третий раз. — Мои родные и друзья привыкли к тому, что через сообщения, электронные письма и СМС до меня можно и не достучаться. Посему они звонят, когда переживают, в порядке ли я, или им что-то от меня требуется. Впредь следуй их примеру, не раздумывая. У Кроули возникло чувство, что его… «Наебали!», — радостно подсказали из оравы «головных» бесов. — Не предупредить тебя обо всём этом чертовски некрасиво с моей стороны. Прости меня. Остатки эля перестали казаться занимательными. Кроули поднял глаза и столкнулся с лучезарностью. Серо-голубое море, красуясь пышно-кудрявыми гребешками волн, после бури — виновницы парочки кораблекрушений — ластится к босым ногам. В приглашающе дружелюбные воды тянуло окунуться полностью: излечить истерзанное домыслами тело, освежить взмыленное, будто заезженный фризский жеребец, сознание… Что там насчёт втюрившегося дурня? — Ты из курилки удрал, как Золушка в полночь, из-за рассеянности? — Кроули откинулся на стуле (руки — крест-накрест на груди) и подавил порыв сорвать очки с лица. Каким бы ласковым ни притворялся послушный прибой, так просто сдаваться не хотелось. Подобно тому, как вампиры чуют страх двуногого завтрака, Азирафаэль каким-то образом уловил чужую готовность покориться. На губах его мелькнула полуулыбка человека, уверенного в будущей победе независимо от силы противодействия, на которое он наткнулся. — Я в сообщении об этом тоже упомянул, — Азирафаэль промокнул рот салфеткой. — У нас с Кармин довольно натянутые отношения. Столкновение с ней способно изрядно подпортить мне настроение. Как видишь, Золушка сбежала вовсе не от принца, — глоток стаута, и по Кроули мазнули серо-голубым лукавством высшей пробы. — Я, откровенно говоря, затрудняюсь представить, что от принца со столь выдающейся наружностью и с незаурядной манерой одеваться кто-то сбежал бы по доброй воле. В сознании прозвучало: «Сопротивление бесполезно». Говорят, прежде чем прыгнуть, надо посмотреть, куда. Какой смысл в этой поговорке для астронавта, что вот-вот шагнёт в космическое ничто, покидая нескладный уют орбитальной станции? Или для Кусто, чьей путеводной звездой служила исследовательская горячка, влекущая его бесстрашно погружаться в лоно океана?.. Незачем предварительно заглядывать и в серо-голубое море. Лишь бросаться в него. Сразу, безрассудно. Только вот космонавт защищён скафандром. Жак-Ив укрывался в субмарине. А Кроули… Чёрные очки перекочевали на стол. — Значит, Золушка избежала стычки со злой мачехой, — не глядя на собеседника, Кроули взялся за пинту, поднял её и начал гипнотизировать эль, оставшийся на стеклянном дне. — Вы с Войной не в ладах давно? Или ты с ней умудрился поцапаться, как пришёл к нам? — Я бы предпочёл обсудить это как-нибудь потом, — ровная интонация прервалась похрустыванием: луковые кольца неизбежно истреблялись. — Не возражаешь? — Как скажешь. — Спасибо за понимание, — судя по голосу, улыбнулся. — И, Кроули, я правда виноват перед тобой. Что бы ты принял от меня в качестве извинения? «Головные» черти скандировали: «Ми-нет, ми-нет!». Желания усмирить их почему-то не наблюдалось. Тот случай, когда брода и в теории не может существовать. Но желание сунуться в воду сильнее тебя. У зрачков — врат, ведущих или в Аид, или к трону Всевышней — сгущался переливающийся глубоководный сумрак. И (ту самую рыжую голову — на отсечение) то, что в нём призывающе таилось, Кусто никогда бы не привиделось ни в одной из наиболее смелых фантазий об океанских толщах. Не прерывая зрительного контакта, Кроули допил остатки алкоголя. — Предложения посетить твой магазин будет достаточно для начала.