Печенье с корицей и бессрочная увольнительная

Вик чувствовал себя конченным идиотом – если бы не психанул, мог бы наконец покувыркаться в постели с симпатичным альфой. И альфа, конечно же, увидел бы все его шрамы, даже тот, который на плече. Вик подошел к окну, на ходу открывая сигаретную пачку. Он чувствовал себя униженным, прекрасно понимая, что сам во всем виноват. – Ты – дерьма кусок, капрал, – сказал он вслух, щелкая зажигалкой. – На свиданке тебе неслабо польстили, но смотри правде в глаза: твоей силы воли едва хватает на то чтобы штаны застегнуть. Трус ты несчастный. Особого выбора у Вика не было: или сдохнуть от недоеба, или быть готовым раздеться перед альфой. Ему нужно было смириться: шрамы никуда не денутся – можно ненавидеть их, можно на них не смотреть, но они останутся на всю жизнь. Жир тоже никуда не денется. Вик брезгливо похлопал себя по животу, почувствовал как тот мягко прогибается под ладонью и чуть покачивается. Кое-что, конечно, подтянуть удастся, но основная часть останется, если только Вик не решит голодать до рака желудка. Врач ему это подтвердил, но Вик бы догадался и сам: из-за стресса его биологические часы начали тикать лет на пятнадцать раньше, чем нужно, жировая подушка начала формироваться до беременности и будет оставаться неприкосновенной столько, сколько это возможно без угрозы голодной смерти. Одной физической активностью эти запасы не согнать. Вик знал что некоторым альфам нравятся омеги с лишним весом, но куда сильнее его беспокоило то, что сам себе он больше не нравился. И терялся от мысли, что кто-то может его захотеть. – А когда тебя щупал лейтенант, ты был в восторге, да, капрал? – Вик выдохнул дым и задернул шторы. – Тогда тебе точно совсем не казалось, что ты слишком страшный, чтобы кому-нибудь понравиться Он провел правой рукой по своему боку, а потом и по животу, повторяя прикосновения Френки – немного грубоватые, но по-своему ласковые. Он сжимал и снова отпускал складки, гладил их ладонью. От воспоминаний о Френки, его руках, его запахе и дыхании у самого уха, Вик опять возбудился. Стараясь не думать о том, что Френки может сказать о его шрамах, Вик погасил сигарету и обхватил левой рукой член, начал дрочить его в одном ритме с поглаживаниями, ощущая, как внутри, в заднице, проступает смазка – не так много, чтобы вытечь наружу, но все-таки смазка определенно чувствовалась. То есть от мыслей о Френки он возбуждался как омега, это не было просто поверхностное желание, Вик хотел настоящей случки. Закусив губу, запрокинув голову, он перестал гладить живот и запустил пальцы в складку между ягодиц чтобы нашарить анус. Осторожно раскрыв его, Вик протолкнул пару пальцев внутрь и начал себя ими трахать, уже ничего себе не представляя, не пытаясь быть осторожным, просто надеясь получить разрядку. Ему понадобилась всего пара минут, чтобы кончить. Потом Вик вытер руки об свою старую футболку, сел на пол и снова взял сигаретную пачку, но закуривать не стал. – Ты соберешься с силами, перестанешь лить сопли и на этот раз доведешь все до конца, – снова сказал он вслух. * * * Френки проверил отчетность Маркуса и поднялся к себе, наверх, в комнату над магазином, прилагавшуюся бесплатно. Чувствовал он себя несколько хреново: во-первых, запястье еще порядком ныло, Вик его чудом не сломал, а во-вторых, его послали как не посылали еще ни разу. Хотя виноват он был сам, стоило помнить, что у парня проблемы с головой. Посттравматика – гнилая штука, Френки знал это по собственному опыту, из его первого взвода чуть ли не каждый выживший хоть по разу пробовал повеситься. Все они были не старше Вика, некоторые даже помладше. Сам Френки так уж точно. Ему потребовалось несколько лет, чтобы перестать думать о смерти Билла каждые две минуты. Он чувствовал себя виноватым в его гибели, иногда это становилось настоящим мучением, и даже годы спустя, когда Билл уже перестал ему сниться ночами, Френки еще долго ощущал вину, когда знакомился с каким-нибудь омегой, не важно – надолго или всего на несколько часов. Потом смог с этим справиться, убрал общие с Биллом фотографии на самое дно старой коробки, где хранил всякие мелочи о которых не знал, хочет ли помнить. Там же он оставил свое Пурпурное сердце, надеясь и о нем забыть со временем. Френки снова подумал о Вике. На самом деле тот не походил на Билла – чуть ниже ростом, волосы темнее, подбородок тверже. Только глаза были такие же – ярко-голубые с длинными ресницами. Френки прекрасно понимал, что влюбился – не как тогда, в девятнадцать, во Вьетнаме, но все-таки влюбился. Когда с ним последний раз такое было? Пять лет назад, десять? Он даже вспомнить толком не мог. Закрыв глаза, Френки снова представил себе Вика – широкую спину, сильные плечи, нависающий над поясом здорово округлый живот. Френки немало бы отдал просто за то, чтобы об него потереться. Лицо у Вика тоже выглядело вполне симпатично – еще немного мальчишеское, но красивое: хорошо очерченные скулы, массивная переносица, брови вразлет, и чуть великоватый рот с широкими, но не капризно-пухлыми губами, на нижней была красивая складочка ровно посредине. «Нужно было успеть его поцеловать» – подумал Френки. Он хотел этого парня как уже давно никого не хотел. Прижимать его к себе, трахать, тискать, целовать, обнимать, кусать за плечи которые у него наверняка белые как молоко. «Черт, я ведь даже телефон не спросил» – Френки покачал головой. Он очень надеялся, что Вик не сбежал от него окончательно. Все-таки у парня определенно были яйца – морпеха, будь он хоть десять раз омега, так просто в кусты не загонишь, особенно такого, который дает деру из вражеского плена и выживает после этого. Сбежать – это не трусость, трусость – остаться и все рассказать. Френки пообещал себе обязательно об этом напомнить Вику, если или когда тот вернется в магазин.