Любовь хранит тройной тулуп

2022ой год Китай, Пекин Он выступал после Юзуру. Конечно, жребий их не пощадил — а может, просто обленился искать что-то новое. Слишком часто за последние соревнования им выпадал именно такой порядок: Ханю, Чен — потом иногда бывал кто-то ещё, но в большинстве случаев Нейт выходил не совсем на лёд, а в толпу Винни-Пухов, и они с Рафом даже шутили, что стоит притащить в Лейквуд побольше игрушек и каких-нибудь тряпок, и тренироваться среди них. Или не очень шутили: однажды Нейт, придя на каток, наткнулся на большой прозрачный мешок всякой яркой мягкой фигни. И на очень серьёзный взгляд Рафа. В общем, неважно, главное — разминаться посреди уборки льда Нейт умел очень неплохо. Но тогда — тогда он тупо замер у калитки, наблюдая за «цветочными детьми», едва ли не вжимаясь спиной в борт. Всё напряжение сошлось в одной точке между его лопаток — половину пути он уже прошёл с мыслью «не налажать в короткой, главное — не налажать в короткой!», и поэтому напрочь забыл, что в произвольной как-то тоже важно не налажать. Гораздо важнее, пожалуй. А теперь вспомнил, в самый подходящий, конечно же, для этого момент. В общем, глядя на Пухов, слушая вопли арены, вспоминая прокат Юзу — небезупречный, но хотя бы без падений и бабочек — Нейт вдруг панически подумал: «Я не готов». На соревнованиях такая мысль не посещала его уже очень, очень долгие годы, и от неё вдоль позвоночника, почти что парализуя, медленно стекал ужас. Раф опустил руки ему на плечи, вплотную подойдя к борту со своей стороны. Давно прошли те времена глупого пубертата, когда их взаимное непонимание достигло критической точки вплоть до «уйду к Зуевой в ночь холодную»; Нейту было достаточно прерывисто вздохнуть — и Раф уже угадывал, что происходит у него в голове. — Тихо. — Он и говорил-то негромко, мягко, как обычно бывало в кике — так, чтобы их никто не услышал. — Иди. Иди как на тренировку, что я тебе всегда говорил? — Чтобы я даже не думал «выигрывать тренировки», — ляпнул Нейтан, со всей силы стискивая зубы, будто это могло помочь ему сдержать дрожь. Наоборот, разумеется. Пальцы Рафа на плечах сжались чуть сильнее — и, чёрт, он, оказывается, снял перчатки. А Нейт и не заметил. — Правильно. Поэтому ты выходишь как на тренировку, а выиграешь при этом Олимпиаду, понятно? Не слушай трибуны. Не обращай внимания на чужие баллы. И не делай глупостей. — Я… — Нейтан попытался было расправить плечи — он уже чувствовал в себе силы на это, но не на всё остальное. Тепло от ладоней Рафа медленно, куда медленнее, чем паника, текло по спине. — Хорошо. Хорошо, всё хорошо. — Вот и хорошо. — Раф смешал английский с русским, что с головой выдало его собственное волнение, но оно Нейта как раз почти успокоило. Пусть волнуется кто-то один, и если Раф этим занимается, то Нейту уже можно… и не волноваться. Ради цели вывернешь наизнанку любую логику, а потом ещё и скажешь, что так и было. Проезжая мимо последних Пухов, Нейт вдруг ощутил взгляд Юзу — в той самой точке на спине, где понемногу, нехотя, растворялось его напряжение — и оно внезапно ушло совсем, перетекло в мандраж — привычный и даже приятный. Следующего Пуха выхватили буквально из-под его ног, и Нейт тут же, на месте, пошёл на вращение — хватит кататься впустую, у него тут разминка или куда?.. «Не слушай трибуны». Трибуны вопили, едва успокоившись даже после слов «Результат, пожалуйста». И совсем взорвались, когда тот результат объявили. «Не обращай внимания на чужие баллы». За триста — разумеется, это Нейтана не удивило. Сколько там выше трёхсот, он всё-таки умудрился не вслушаться. Поставил Юзу рекорд или нет, он не знал, ну да и к лучшему, это бы только мешало. Но за его чистые выше трёхсот Нейт, конечно, мимолётом порадовался. Но — мимолётом. Он сиганул напоследок тулуп, вызвав одобрительный крик части зрителей, и подъехал к Рафу. Не за последними наставлениями — тот ему уже всё сказал, а… просто. Сжать его руку, почувствовать снова сильную хватку на плече, обменяться взглядами и кивками. И стартануть спиной в центр, усилием воли приглушая в голове и объявление, и приветствия. Тихо. Спокойно. Он катает под «Восхождение» — так неужели под него можно упасть? Он не упадёт. Нейт с первых тактов почувствовал, что начал наотмашь, непривычно для себя — мандраж до конца уйти не успел, да чёрт возьми — «выйти погулять» уже не получится. Ну и хрен с ним, наотмашь кое у кого вон два золота Олимпиады взялись! Каскад — пока было легко. Но с первого прыжка и до конца программы — ещё целых три с половиной минуты, пять — ладно, уже четыре — четверных, дорожки, вращения и… и всё, что помнило тело, собственно. «Не делай глупостей». Он знал, о чём это Раф. Они обсуждали это буквально вчера, почти поругались, Раф чуть не начал кричать, хотя в последнее время легко обходился без этого. Риттбергер, треклятый риттбергер, получавшийся всё ещё с раза на раз, зависевший… Нейт даже не знал, от чего, может, вовсе от чистой удачи. Нейт хотел его шестым, Раф был категорически против: «У тебя отрыв в три балла и самая дорогая база, тебе нет смысла рисковать так, не валяй дурака, дружок, не смей об этом даже думать!» и прочие запреты. Хотя прямого запрета — слов «не прыгай риттбергер» — Нейт от него так и не услышал. Джей Томас в записи ударила по клавишам — и Нейт почти не понял, что уже отрывается ото льда там, где вообще-то было не нужно. Руки. Правая. Лёд. Трибуны ахнули, прорываясь через музыку, и пришлось изо всех сил «отключать» их — ещё не хватало, чисто выехав со своей ахилессовой пяты, завалить лутцевый каскад!.. Или что угодно другое. Всё-таки в катании наотмашь что-то было. Оно, наверняка оно, а не что-то ещё, помогло Нейту и со скоростью, и с отрывом, и с принятым за доли секунды решением. Дальнейший контент был выкатан столько раз, что Нейтан, возможно, и среди ночи бы его повторил, с закрытыми глазами, в пижаме и прихлёбывая ещё при этом кофе из… ну да, ну да, из стаканчика, привет, Раф, потом мне устроишь, не лезь сейчас в голову, не время — так что Нейтан, собрав себя на каскад, попросту отпустил тело. Пусть докатывает само, а он… он пока рухнет в образ, в музыку, как раз перешедшую на лиричный лад; вот он, по задумке, видит перед собой последние десять ступеней золотой лестницы — тулуп — преодолевает первые пять, вдруг спотыкается, почти падая на колени — на льду, конечно, он не упал, а сделал это элементом в хорео-дорожке — поднимается, идёт дальше — сальхов — ещё ступень, ещё — аксель… ...Только к концу предпоследнего вращения он понял краем сознания, что прыжки уже далеко позади, он всё выкатал, вывез, сделал, может, слегка недокрутил где-то что-то, может, не особо удачно выехал с сальхова, но сделал, сделал, мать его, шесть четверных, снова, опять, в произвольной на Олимпиаде, и даже с риттбергером — и немедленно загнал это осознание поглубже в голову. Если задумается об этом, то и с вращения рухнуть можно просто от облегчения. Винт. Остановка. Оглянуться назад, сорвать с шеи невидимый груз, ставший по задумке к концу проката очень-очень лёгким. Поднять руки, отпуская. К небесам, к потолку, к трибунам, неважно, куда. Груз нереализованных четыре года назад ожиданий, груз всех его провалов, всех его сумм баллов меньше трёхсот, всех его неудач, всего. Отпустить, сложив ладони — и уткнуться лицом в эти самые ладони, падая на колени, едва тишина сменилась даже не овациями — грохотом. Нейтан мог бы поклясться, что такого не слышал никогда, даже пять вечных минут назад, после проката Юзу. Он бы в чём угодно сейчас поклялся, наверное, поэтому хорошо, что пока он был один, да и говорить толком не мог. Он, кажется, плакал — он, чьей своеобразной традицией стало завершать прокаты победным жестом, вскинутым кулаком, вжимался лицом в абсолютно пустые руки и едва смог заставить себя успокоиться на пару секунд, встать на поклон, привычно прижать ладонь к сердцу — опуская руку, он почти всерьёз боялся, что оно в ней и окажется, выпрыгнет, едва ощутив, что есть куда. Медик, тоже мне, сравнения-то какие… Зрители, судьи, подарки, платья и костюмы «цветочников» — всё прыгало, сливаясь в яркие, но поразительно безликие при этом пятна. К калитке Нейт подъехал полуослепшим, едва не оглушённым и, влетев в крепкие, тяжёлые объятия Рафа, на шее у него буквально повис. Он рыдал в плечо своего тренера под десятками камер, просто и откровенно рыдал, прекрасно понимая, что с ним происходит, — ещё бы, после такого-то напряжения! — а ещё понимая, что ему, во-первых, это простят даже самые зашоренные идиоты, а во-вторых — ему плевать. Пусть пишут и говорят что хотят. До кика Раф его почти волоком дотащил. Сунул в руки салфетницу, чуть ли не силой влил воду в глотку — вроде как деликатные операторы уже показывали повтор проката и не показывали их. Нейт едва не подавился, закашлялся, но именно это вернуло ему способность дышать. Господи, ну и видок у него, небось — мокрый, лицо красное, про глаза лучше не думать, линзы, похоже, сместились… но к чёрту, к чёрту видок и всё остальное. Шесть чистых квадов, всё остальное тоже чистое, он это сделал, сделал, сделал — и вряд ли Шоме или Диме удастся его достать. Боже. Он неуверенно отобрал у Рафа бутылку, плеснул на пару салфеток, утёр лицо, старательно избегая глаз, хлебнул ещё воды — так втягивая её в себя, что пластик деформировался под ладонью — и прижался виском к плечу Рафа. На повторе крутили последнее вращение, значит, надо было принимать хоть относительно приличный вид, но… ладно, ладно, ещё пара секунд. Раф обнимал его за плечи, при этом молчал до сих пор, хотя вообще-то всегда любил поговорить после прокатов. Но Нейту казалось, что говорить просто не о чем, всё было видно, а не сказано — и, может быть, Рафу казалось то же самое. Он даже про риттбергер ничего не сказал — просто обнимал, и это было лучшим, что он мог сейчас сделать. Триста сорок три, мать его. И двадцать девять сотых. Триста, чтоб их, сорок три. Рекорд. Ну всё. Как это там говорилось — теперь можно умереть счастливым? Умирать Нейт, конечно, не собирался, просто пялился ошеломлённо на цифры — его потолком, если не брать в расчёт национальные соревнования, были триста тридцать девять и сорок два, а тут… Раф даже не стал, как обычно, вскидывать вверх его руку — то ли из уважения к двоим, ещё не откатавшим, то ли и у него не осталось сил даже на это. Просто вжал лицом в пиджак, с силой встрепал волосы — и поднялся, утягивая за собой, нашаривая что-то в сумке: — Микст пройдёшь — поменяй линзы. Я серьёзно. Не сделаешь — я узнаю, и такую головомойку устрою, ты о таких забыл давно. Нейт только и мог, что глупо улыбаться. Он кое-как только сейчас разглядел, что у Рафа тоже блестели глаза, причём не так, как это обычно бывало от лихорадочной радости, и кивнул, принимая из его рук капли и запаску: — Спасибо. Раф, я… Спасибо. — Тебе спасибо, — тихо отозвался он. — Медаль ещё не вешаю, но… ладно. Потом поговорим. Иди и смотри, чтобы на сувениры не порвали. Нейт махнул рукой трибунам, дёрнул молнию на куртке и покинул кик вслед за Рафом, едва слыша, как диктор объявляет выход Шомы. Из микст-зоны ему хотелось сбежать. Во-первых, резь в глазах нарастала с каждой секундой, во-вторых, да, будь оно всё проклято, в гринруме его ждали, он знал это, он рвался туда — и поэтому почти не запомнил ни лиц, ни вопросов, ни ответов, наверняка где-то ляпнул что-то не то, но журналисты, явно почуяв его состояние, отпустили его быстро — Шоме оставалось полминуты до конца проката и, судя по реакции трибун, он у него шёл не очень гладко. В гринруме Нейт буквально упал рядом с Юзу, нагло игнорируя что третий диван, что сидящего отдельно Джейсона — ладно, на улыбку его хватило. Быстро протёр руки, сменил линзы, рассовал по карманам капли и антисептик — и тихо выдохнул. На экране как раз жутко падал с флипа Шома — насколько Нейт помнил его программу, это был второй прыжок и первый каскад. Уже нулевой. Юзу рядом чуть пошевелился, сокращая расстояние между ними на какую-то четверть дюйма, но пока ещё, конечно, держась в рамках приличий. За что Нейт недолюбливал гринрумы — здесь их могли поймать в кадр в любой момент, и к этому практически невозможно было подготовиться. Так что пришлось сидеть, даже не касаясь друг друга, хотя тянуло, пожалуй, сгрести в объятия и нахваливать за триста — триста двадцать восемь — баллов, за четыре квада, за триксель, который после триумфального четверного год назад у Юзу посыпался… Самому Юзу, Нейт знал, тоже много чего хотелось — возможно, поэтому он был даже тише обычного. А может, просто переживал за Шому. Глядя на экран, Нейт понял, что переживать было за что — дедакшенов влепят минимум три, и тут… вряд ли уже что-то поможет. Жаль. Но Нейт не соврал бы, сказав, что если бы не сумел-таки унять нервы — был бы там же. Судя по баллам, Шому ещё пытались вытянуть поверх Джейсона, но не преуспели. Четвёртый, над Джуном — на вкус Нейта, это немножко зря. Как Раф ни пытался втемяшить ему в башку, что судей лучше не критиковать даже мысленно, Нейт всё никак не хотел усваивать именно этот урок. В конце концов, критику эту он держал при себе даже наедине с Юзу, так что… можно немножко. Они втроём — с Джейсоном — всё ещё составляли пьедестал, а от вышедшего на лёд Димы Алиева веяло напряжением и страхом даже через экран, но Нейт неплохо знал Диму: даже на стрессе тот последние сезона полтора умудрялся выдавать хорошие результаты, да и после короткой шёл четвёртым… К тому же Нейт ещё не забыл собственные ощущения перед прокатом. Нервы могли как помешать, так и помочь. Прокат у Димы пошёл хорошо, в музыку, отчаянно и пока чисто — и Нейт, вцепившись взглядом в монитор, даже не сразу заметил, что Юзу вдруг в волнении схватил его за руку. Пользовался тем, что сейчас гринрум уж точно не покажут?.. — Хорошо. — Юзу почти шелестел, и Нейт только сейчас запоздало подумал, насколько ему могло быть тяжело после его бешеного проката, на такой скорости, какую Нейт у него уже почти отчаялся увидеть. — Очень хорошо, да? Но нас он вряд ли обойдёт. Нейт ответно сжал его руку. От Юзу очень сложно было добиться чего-то… откровенного, ну или откровенно тёплого, или чего-то прямого — в том, что касалось их отношений. Поэтому Нейт учился различать это тепло в самых разных вещах. В стиснутой ли ладони — безо всякого стеснения перед Джейсоном — в сокращении ли расстояния, или вот в простеньком, казалось бы, «нас». — Вряд ли, — отозвался Нейт, в свою очередь дёргаясь к Юзу поближе. Теперь они почти соприкасались плечами. Ладно, чёрт с ними всеми, пусть болтают, лучше даже это, чем то дерьмо о взаимной ненависти, которое всё ещё старались вокруг них культивировать, несмотря на все пресс-конференции, интервью и поведение на стартах. — Я.. я на тебя смотрел, знаешь? Это невероятно. Чёрт, что я несу, прости… Юзу не повернул головы, но Нейт и без того видел, что он улыбается. Трибуны разом ахнули в ответ на Димин аксельный каскад, но Нейт отвёл взгляд от экрана. В шапочного, но всё же приятеля, он уже успел поверить. Хотя и не собирался вешать медали. — Банальности, — отозвался Юзу, не переставая улыбаться. — Ты несёшь дурацкие банальности, Нейтан Чен. Но спасибо. Стало вдруг очень легко. И ни разу не стыдно за своё косноязычие. Потом ещё поговорят, как мудро выразился Раф, а тут всё-таки слишком многое давило — присутствие Джейсона, сам гринрум, возможное попадание на экраны в любой момент, только что завершившиеся прокаты, опять же ожидание Диминых результатов — прокатал он чисто и тоже как-то на разрыв, Нейт такого его проката, кажется, с Европы-2020 не помнил. Потом, всё потом, с минуты на минуты короткое интервью, пьедестал, круг почёта, пресска… Его вдруг оглушило осознанием — даже до Диминых оценок: он, Нейтан Чен из Солт-Лейка — олимпийский, мать его, чемпион. Оглушило так, что он обессиленно выпустил руку Юзу, откинулся на неудобную спинку дивана, тупо пялясь в экран, на котором горела цифра «3» рядом с баллами Димы, на его ошеломлённое лицо. Нейт едва осознал, что Джейсон пожимал им с Юзу руки, что Юзу он даже приобнял, прежде чем выйти из гринрума, расставаясь с бронзой. Господи, его же сейчас показывали, а он… Улыбка поползла по губам, когда на экране он увидел собственную изумлённую физиономию, а под ней строчку — «Нейтан Чен, победитель в мужском одиночном катании». Юзу, всё ещё куда более привычный к экранам и почестям, махал рукой в камеру, улыбаясь ослепительно и — уж Нейт-то знал — чуть фальшиво, а потом на экране опять появился шокированный Дима в кике, и вот тут-то Нейт не выдержал — сгрёб Юзу в охапку, нагло взъерошил волосы, только сейчас понимая, что ему хотелось сделать это аж до зуда в ладонях. — Нейт, — раздалось над ухом, и он едва не подпрыгнул. Этим именем Юзу звал его только наедине, вообще в самые интимные моменты, и слышать его в гринруме… хотя о чём он, они и так пока что были наедине, а момент — чем не интимный, на самом-то деле? — Помнишь, я тебе говорил? Неважно, когда. Важно, как. Он только кивнул, мазнув кудрями по щеке Юзу, и строго велел себе не реветь второй раз за полчаса — вряд ли Раф припас для него ещё и третью пару линз.