Любовь хранит тройной тулуп

2019 год Италия, Турин 7 декабря Кто бы ни изобрёл чувства, их следовало бы отменить. Они мешали. Они мешали деятельности, спокойному восприятию действительности; они мешали очень многому — и даже самим себе. Юзуру достаточно чётко осознавал несколько вещей. Во-первых, да: он соскучился. Во-вторых, что логически вытекало из «во-первых», он хотел увидеть Нейтана. Но того, что обрушилось на него в-третьих, он подчёркнуто не ожидал. И не очень понимал. Вернее, понимал, но понимание это отнюдь не делало ему легче. Наоборот: он пытался подумать об этом, разложить бушующее внутри непонятное на чёткие составляющие, распределить по ячейкам сознания и успокоиться, но терпел крах раз за разом. Словно срывал и срывал какой-то упрямый элемент. Четверной аксель, например. И, разумеется, ассоциации с сорванными элементами не делали лучше. Он злился, он злился так, как, наверное, никогда в жизни, и даже не мог чётко объяснить, на что. И эта злость толкала его на безумства. Гнев порождает… кажется, это даже было цитатой, хотя он точно не вспомнил бы, откуда, и было ли вообще, но звучало похоже на крылатое выражение. Турин шумел за окном, телефон Юзуру выключил — кто угодно из его короткого контакт-листа мог уже вычислить туринское время и начать его поздравлять. С чем, интересно? С тем, что тело начинает становиться ещё более несовершенным? С тем, что на льду ему теперь может стать сложнее? Чёрт… вообще-то он свой день рождения любил, но, пожалуй, не в этом году. В номере темень стояла кромешная, свет Юзуру выключил почти сразу после того, как захлопнулась дверь за Нейтаном, потом и вовсе задёрнул глухие шторы и теперь минут десять уговаривал себя не забираться с головой под одеяло. От того, что с ним происходило, нельзя было сбежать, и если он попытается, то напротив, окажется с этой бурей наедине. И она его переломит. Наедине… Да, он понимал: только один человек мог бы разделить с ним этот… ураган, смерч, чем бы оно ни было. Точнее, не понимал, но надеялся. Но войти туда рука об руку мешало ровно одно обстоятельство: создал это торнадо тот же самый человек. Вероятно, сам того не желая, но создал. Впрочем… что ж. Если пытаться всё же быть с собой честным, то Юзуру в этом и сам поучаствовал, просто неосознанно. Тоже. И как бы ему ни хотелось кого-то винить, он понимал всю непродуктивность этого. И то, что виноватых в ситуации нет и быть не может. Но ситуация сложилась, и из неё нужно было искать выход, но на пути поиска разыгрался нешуточный шторм. Юзуру очень не хотел тонуть. Он даже мог бы отследить момент, с которого всё пошло неправильно. Он ждал встречи, он хотел его увидеть, коснуться, обнять — и списывал то, что его ожидание сильнее, чем было весной, лишь на длительность перерыва в личном общении. Да, в прошлый раз перерыв был дольше, но до него они и общались меньше, поэтому логическое объяснение этому ожиданию нашлось сравнительно легко. Но собственная реакция, едва в коридоре мелькнул знакомый профиль, едва ушей коснулся негромкий низкий голос, была… оказалась… Он не знал. Он не знал, как охарактеризовать силу этой реакции, он не знал, почему она пришла — впрочем, скорее обрушилась на него — но никогда, никогда в жизни он так не радовался встрече хоть с кем-нибудь. Никогда в груди так не сжималось… что-то, никогда уголки губ не расползались в улыбке без его участия, никогда… Объятия не сделали лучше, даже наоборот — и Юзуру в панике рванул за давно выстроенные, спасительные внутренние стены, даже понимая, что Нейтана это может обидеть. Он решил тогда, что обиду можно будет обговорить позже, когда он разложит всё по своим местам; он подумал, что даже извинится прямым текстом, но тогда он просто не мог вести себя с ним как обычно. Как раньше. Не мог и всё. Однако начался уже четвёртый день со встречи — считая сам день встречи — а упрямое «всё» никак не желало ложиться по местам в организованном порядке. Даже в неорганизованном не желало. А самым страшным было даже не это. Самым страшным было то, что пусть на основе некоторых прочитанных книг и чужих рассказов, но Юзуру вполне мог дать определение тому, что с ним происходит. Если бы не мог — возможно, было бы проще. Возможно. Он уже ни в чём не был уверен. Но назвать было мало. Нужно было понять ещё, что с этим делать, насколько оно его устраивает, и почему его так беспокоит, чувствует ли Нейтан то же самое. И когда, когда соревновательный азарт, смешавшийся с тем, что совместное времяпровождение им было очень приятно, превратился в… это? Когда, как, почему это произошло, можно ли — и нужно ли? — было на это повлиять… стоило ли пытаться избавиться от этого сейчас, да и сможет ли он, или эти попытки обречены на провал заранее, как… нет, нельзя сравнивать с элементами, нельзя, даже с квинтами, даже с шестерными нельзя. Боги. В прокате Юзуру постарался от всего этого отключиться, и до каскада ему казалось, что он смог. И этот не получившийся каскад, эти треклятые баллы по-настоящему, чего он уже долго за собой не помнил, выводили его из себя. Он опять проигрывал не Нейтану, он опять проигрывал себе, но частично, как казалось ему, из-за Нейтана, и… И просто он не мог признать до конца: в его жизни появилось что-то, что… может, и не сильнее льда — сильнее льда для него никогда и ничто не будет — но вставшее со льдом рядом. Это было невозможно. Это было невероятно, этого просто не могло с ним произойти — однако же произошло, и теперь… Теперь он отказывался от разговоров после пресс-конференции, вылетал из раздевалки так, словно за ним гнались, падал с четверного акселя и кричал глупости на своём не самом хорошем английском. Боги, и зачем, зачем Юзуру припомнил ему Олимпиаду? Чего он надеялся этим достичь?.. И ведь даже обиды не встретил, ему просто… пообещали. Что-то. И пожелали выспаться. Получается, если Нейтан и испытывал относительно него какие-то подобные эмоции, то делал — или проявлял — это определённо по-другому. И, возможно, всё-таки стоило не отталкивать его, не убегать, а взять за руку и действительно вместе шагнуть… куда там он думал? В бурю? Какой ужас. Какой пафос. Даже для него чересчур. Тело ныло так, словно он уже откатал десять произвольных, и Юзуру, поворочавшись, кое-как нашёл относительно удобную позу. Под одеяло он забираться не стал — устроил его так, словно оно прижималось к нему со спины, и это… напоминало. Хотя за все несколько раз, что они спали рядом, это никогда не было так тесно. «Спи, — уговаривал он себя, от усталости даже наплевав на то, чьим голосом. — Спи, а завтра… ты сделаешь так, что будет лучше». Обычно это помогало, но сейчас он не был уверен в том, что сможет. Если действовать будет один. *** Тренировку он едва запомнил. Прогнал своё, не слишком заостряясь на том, что получается, а что — нет; остановился и обернулся на Нейтана. За бортом, наконец, стоял Гислен, и это действительно делало всё проще, как бы он ни думал, что отсутствие тренеров не влияет — сегодня оно влияло. А Нейтан… Нейтан, казалось, тоже просто катал своё, причём не слишком заботясь о том, что делает, но… Возможно, это было преимуществом нового… эм… состояния Юзуру, но он вдруг отметил сразу несколько деталей, на которые раньше бы не обратил внимания. Выражение его лица. Движения его пальцев. Чуть наклонённая голова... Пока шла его музыка, Юзу трижды заходил на прыжки — и трижды останавливал их в самом начале, едва скручивая один небольшой оборот. Не хотелось. Сейчас — не хотелось. И мало того, что не хотелось — кажется, просто было не нужно. Он не мог, не мог позволить себе всё ещё больше испортить. Просто не мог. Перед раздевалкой он едва сумел отцепиться от Гислена и федерации, и даже не стал сдерживать облегчённого вздоха, когда увидел, что Нейтан тоже вошёл в комнату один. Ноги вдруг показались даже не деревянными — каменными. Самое то за шесть часов до произвольной. Нет, так нельзя. Помоги мне, помоги же ты мне, я не сделаю с этим ничего один, я сдаюсь, если хочешь — тебе сдаюсь, это же не сдаться на льду, не сдаться в прокате, это совершенно иная плоскость, просто… — Извини, мы… можем поговорить? Пожалуйста? Юзуру едва узнал свой голос. Едва понял, что возвращает Нейтану его позавчерашнюю реплику и жест, ухватив за рукав на локте; что просит, причём… чёрт, он сказал это на родном языке. Он почти не осознавал, что в дальнем углу раздевалки сражался со шнурками Самарин и скучал, явно ожидая его, Алиев. Всё, что он видел чётко — глаза Нейтана, его лицо, выражение которого сейчас прочитать он бы не смог и даже не стал пытаться. Он почти ждал фразы «Это ты меня послал так?» или какой-то похожей, и поэтому дёрнулся всем телом, услышав голос. — Извини, — проговорил Нейтан, даже не пытаясь вырвать руку, — переведи, пожалуйста, а то я мог бы, конечно, как-то загнать это в автопереводчик, но… а, нет, знаешь, я всё равно это не запишу, я не знаю иероглифов, так что… Юзуру прикрыл глаза и огромным, невероятным усилием расцепил пальцы. Рука упала так, что ногти скользнули по ладони Нейтана, и тот ясно, ощутимо вздрогнул. — Мне нужно поговорить с тобой. — Он себя почти не слышал. — Пожалуйста. Мелькнула зачем-то мысль, что после вчерашнего и позавчерашнего Нейтан имеет полное право оттолкнуть его, сказать «нет» — и мысль эта породила панику куда более сильную, чем… другие мысли. Настолько, что Юзуру вовсе схватил его за руку — и замер, даже понимая, что если их сейчас кто-то сфотографирует, то… — Конечно. — Голос Нейтана, кажется, чуть звенел, но в остальном он вёл себя абсолютно спокойно. — Сейчас? У нас шесть часов до произвольной, хочешь, я к тебе… — Нет. — Юзуру замотал головой так, что она на секунду закружилась. — То есть, ммм… Прости. Я не имел в виду, что тебе не нужно приходить, просто… Да. Сейчас. Слова путались так, будто он едва начал изучать английский, лицо Нейтана оставалось нечитаемым, раздевалка постепенно пустела, и всё это совершенно не помогало. Юзуру кое-как понимал две вещи. Во-первых — если они сейчас не поговорят, или хотя бы не пообещают друг другу разговор, то на произвольную оба выйдут взвинченными и злыми, а это большой риск улететь в лучшем случае на второе и третье места — впрочем, скорее уж в середину шестёрки, если не ниже. А во-вторых… во-вторых, ему казалось, что вчера он выкопал между ними пропасть, чуть ли не бездну, и сейчас, когда он видел Нейтана на другом её краю… словом, это было страшнее. Страшнее, чем осознавать значимость для него Нейтана, страшнее, чем не понимать, что с этим осознанием делать. Гораздо страшнее. Краем глаза он зачем-то заметил, как Алиев дёрнул мешкающего Самарина за плечо, и они зашагали к выходу из раздевалки; краем уха услышал: «Парни, шаттл через двадцать минут» с ужасающим русским акцентом — и краем сознания понял, что они с Нейтаном остались наедине. Он всё ещё сжимал его руку. Он всё ещё не убирал свою руку. — Только не спрашивай, — выдохнул Юзуру, в кои-то веки решив говорить быстрее, чем мысль успеет обработаться. — Не спрашивай, я не знаю… то есть, я знаю, но не могу… Не могу объяснить. Правда. Я себе объяснить не могу, а сказать… — Юзу, — тихо позвал Нейтан, и он снова замер, отчаянно продолжая не знать, что делать. Извиняться казалось глупым, хотя, наверное, было за что; вести себя как ни в чём не бывало он просто не мог, и вариантов, значит, не оставалось. — Юзу, заткнись, а? Грубость его слов настолько не сочеталась с интонациями, настолько это было из разных смысловых блоков, что Юзуру попросту опешил — и пропустил момент, когда Нейтан, всё ещё не размыкая их своеобразного рукопожатия, другой рукой привлёк его к себе — ни капли не интимно, почти приятельски, но учитывая всё, произошедшее за эти три дня… ладно, это было очень и очень личное объятие. Хотя, конечно, со стороны никто ничего бы не понял. — Ты даже не спросишь, что это было? — прошептал он в не-чужое плечо, сдаваясь теплу, сдаваясь себе, сдаваясь вообще всему, что творилось внутри. — Что на меня… как это… нашло, тоже не спросишь? — Ты же просил не спрашивать. — Плечо чуть дёрнулось. — К тому же я, кажется, и сам понимаю, а ты, ну знаешь, если захочешь, скажешь сам. А не хочешь — не говори. Всё просто на самом деле. Юзуру показалось, что его оглушило, резко и неотвратимо, и он глубоко вдохнул, чтобы услышать своё дыхание, чтобы убедиться, что это не так. Услышал — и выдохнул. Всё в то же плечо. Тёплое, твёрдое, и… чёрт, он не хотел думать о Нейтане банальными оборотами. — Я поражаюсь, — громче шёпота всё ещё не получалось, — что для тебя это просто. Правда. Я не могу понять, как это работает. — Я тоже. — Нейтан тихо фыркнул ему в макушку. — Слушай. Знаешь, выпрямись уже, и вообще пойдём отсюда; если хочешь, в автобусе договорим, а то правда, двадцать минут… — О чёрт. — Вдруг получилось вспомнить обо всех насущных делах, вдруг пришло ощущение какого-то… чего-то… словом, ему стало почти так же тепло, как было рядом с Нейтаном на Мире, только теперь это тепло воспринималось… пожалуй, глубже. Внутренняя буря не то чтобы куда-то ушла, но Юзуру осторожно позволил себе подумать, что теперь он её… обуздал?.. — Чёрт, там Гислен с ума сходит… — А Раф точит запасные лезвия, чтоб порезать меня на ленточки, — фыркнул Нейтан, аккуратно отстраняясь. Привычные искорки в его глазах неожиданно не обожгли, но их хватило, чтобы Юзуру просто стало спокойнее. — Давай, пойдём отсюда, а то мало ли… Бежать до автобуса, хвала богам, не пришлось — дошли спокойно, не сговариваясь, уселись на соседние места… Юзуру очень старался не улыбаться — лишнее внимание сейчас было ни к чему. — Мда, — тихо буркнул Нейтан, отводя взгляд от своего тренера. — Лезвия ему, кажется, не понадобятся. Ладно, не суть. Слушай, я тебя только об одном попрошу — отложи ты к чёртовой матери этот грёбаный кваксель, пожалуйста; знаешь, на Мире меня им по носу щёлкнешь, на Мире у тебя получится, я знаю, я просто знаю, но вчера… Юзуру, почти распятый по спинке сиденья от такой в него веры, не успел ничего ответить — только услышал чуть хриплый, немного прерывистый вздох и совсем тихое: — Я так испугался. Серьёзно, это… ты… Не делай так. Пожалуйста. Юзуру осторожно отвёл глаза, стараясь ничем не выдать своё потрясение. Нет, его изумило не то, что Нейтан испугался и даже не то, что он так легко признавался в этом, нет — но как-то странно было разлившееся в душе после этого признания тепло. — Прости, — тихо выдохнул он, даже не надеясь, что его услышат. — Я не думал, что ты… Что тебя это так… — Да ладно. — Нейтан снова дёрнул плечом, будто в такт тронувшемуся автобусу. — Не надо извиняться, я ж тебя ни в чём не виню. У Юзуру закружилась голова. Нет, честное слово, его понимание этих конструкций было очень, очень далеко от совершенства. — Но ты… я не знаю… Сердишься? Или как это назвать, чёрт… — Ну может быть, немного. — Нейтан откинулся на спинку, подмигнул кому-то — Рафаэлю? Алиеву? — и закрыл глаза. — Но твои извинения этого не отменят. Просто… ну, короче, не надо так, ладно? — Ты уже просил. — Стало дико неловко, и захотелось… чего угодно: прижаться плечом, взять за руку, но они были в наполненном людьми автобусе, да и к тому же, признаться честно, Юзуру не был уверен, как Нейтан прямо сейчас отнёсся бы к этому. И пусть что-то подсказывало: нет, не оттолкнул бы — но проверить возможности не было. — Я… постараюсь. Нейтан улыбнулся, не открывая глаз. Чистой, искренней, невыносимо своей улыбкой. Нет. Уже выносимо. — Спасибо. Юзуру тоже зажмурился. Декабрьский ветер не пробивался в закрытые окна, но ему почему-то казалось, что он подхватил их обоих и несёт куда-то, где… Где будет хорошо. Автобус резко повернул, и Юзуру не смог этим не воспользоваться — покачнулся налево, на короткий миг приваливаясь к Нейтану и, как он надеялся, незаметно сжимая его руку — на тот же миг. — Ты в порядке? — Нейтан явно разгадал его дешёвый манёвр, не мог не разгадать, но очевидно решил подыграть. Во имя великих Спокойствия и Конспирации. Или наоборот. Юзуру улыбнулся ему — открыто, только губами, словно перехватывая ими смешинки, плясавшие в глазах напротив: — Да. Спасибо. И прижался лбом к холодному стеклу — до произвольной всё же следовало остыть. *** — А синие вкуснее. — Да ладно. Белые ешь. Они натуральнее как-то, наверное. — Они пресные, и вообще, я белый шоколад не очень люблю… — Угу, а синие, по-твоему, это не белый шоколад, просто, знаешь, подкрашенный? Нет? Вот совсем нет? — Нейтан шутливо ткнул его локтем под рёбра, и Юзуру рассмеялся, откидывая голову назад: — Перестааань. Блин. Всё. В меня больше не влезет. Потерявшие приличный вид съедобные букеты аккуратно лежали неподалёку от них, прямо на полу. Сами они сидели, привалившись спинами к кровати, а плечами — друг к другу, и встать… Вставать попросту не хотелось. После проката лёгкие перестали гореть… ну разве что к началу пресс-конференции, и Юзуру даже боялся, что в кике сидеть придётся с ингалятором, но обошлось. А потом… Потом он смотрел. И слушал. И ждал, и вытягивал шею в пресс-центре, и даже не пытался понять, почему разница в сорок пять треклятых баллов его почти не волнует. То есть… нет, она его волновала, и отыграться ему хотелось безумно, но совершенно не хотелось, к примеру, кого-либо в этом винить или искать какие-то причины кроме некоторой собственной неготовности. Выходить в интернет Юзуру тоже не собирался, он примерно представлял себе, что там будет, и видеть это ему абсолютно, совершенно не хотелось. И поэтому он просто отпустил себя, наконец, отдался ощущениям — очередная общая пресска, Нейтан рядом, ответы на английском, потому что ему не хотелось неверных переводов… И слова. «Вот моя мотивация кататься». Он сам не сразу понял, что именно вкладывает в эту фразу, а закончив её, просто подумал: в этом — всё. Всё, что обрушилось на него за последние дни, всё, что он чувствовал и чего боялся, всё, чего он бояться, благодаря Нейтану, почти перестал. Оставалось только надеяться, что его поняли — впрочем, надежда подкреплялась каким-то странным внутренним ощущением, что протяни он руку — и наткнётся на его ладонь, протянутую в ответ. Вслепую. Во всяком случае, сейчас они сидели в номере Юзуру, сцепив ладони в замок, и Юзу, признаться, не был уверен, что расцепиться будет просто. Боги, если бы не завтрашние показательные, дикая усталость и… всё остальное, он бы, пожалуй, всю ночь так просидел. Если бы Нейтан тоже на это согласился. Словно отвечая на его мысли, тот придвинулся ближе, вжимаясь плечом в плечо, и от этого простого движения вдруг стало тяжело дышать — на одно мгновение. А потом воздух вернулся в двойном объёме, и Юзуру показалось даже, что он ещё никогда не дышал так… полно. — Не хочу уходить, — пробормотал Нейтан, наклоняя голову, касаясь кудрями виска. — Ты бы знал, как не хочу. Юзу закрыл глаза и сильнее сжал ладонь. — Я знаю. Телефон в кармане Нейтана неожиданно почти оглушил короткой вибрацией, Юзуру дёрнулся, но отстраняться не стал. Нейтан тем временем полез в карман, не расцепляя их рук, ткнул в экран пару раз, прочитал пришедшее сообщение и фыркнул, блокируя телефон. — Раф пишет, что хочет побыть один, представляешь? Юзуру медленно перевёл взгляд на его лицо. Нейтан широко улыбался, тепло и весело, и очень захотелось не просто сидеть плечом к плечу, а обнять, прижаться, вплести пальцы в волосы — словом, сделать всё то, что мучительно хотелось и не хотелось вчера в этом же номере. Но… — То есть… Нейтан дёрнул свободным плечом: — С ним бывает. Мы редко в одном номере живём, так что обычно это не проблема, но сейчас он вот спрашивает, могу ли я быстренько найти себе другое место для ночёвки или там не станет ли для меня проблемой перерегистрироваться… Юзу, знаешь, я не напрашиваюсь, конечно, но мне надо бежать на ресепшн или?.. Несмотря на то, что напряжение последних дней очень конкретно давало о себе знать, поменять позу получилось с небывалой лёгкостью — он перекатился на колени, дёрнул Нейтана к себе, сжимая в объятиях, уткнулся носом в щекочущие кожу волосы… — Оставайся. Тёплые ладони легли ему под лопатки, тёплые губы коснулись шеи: — Спасибо. — Дурак ты, — вырвалось у Юзу. — За что? — Сам дурак. — Нейтан хмыкнул в ответ беззлобно и как-то странно незнакомо… нежно, что ли? — Ладно, главное с утра незаметно отсюда выскочить, но это уж… — У нас в этом достаточно опыта. — Колени заныли, и Юзуру потянул Нейтана за плечо, безмолвно предлагая лечь уже на кровать. Верхний свет они не зажигали, шнурок бра нашёлся пальцами очень быстро, а в темноте обниматься было почему-то проще. Немного удивляло то, что кроме объятий сейчас не хотелось… практически ничего, разве что легко поцеловать — щёки, подбородок, почти не касаясь губ, млея от таких же ответных прикосновений… — Завтра днём, — пробормотал Нейтан куда-то Юзуру в скулу, — найду отель подальше и номер сниму. Здесь не хочу. Традиции, да?.. Юзу тихо рассмеялся, почти не замечая, что плечи уже начали потихоньку ныть от силы объятий — и его собственных, и ответных: — Да. Что, сразу после Гала улизнём? — Наверное. — Нейтан прикрыл глаза. — Хотя нет, там же банкет ещё, нам не простят. Значит, с банкета. Выждем час, потом от нас отстанут, и… — Ладно. — Юзуру не мог перестать улыбаться. — Ты знаешь, я… Он замолчал. Начало фразы вырвалось у него абсолютно бесконтрольно, но он не был уверен, что сам знал, каким должно быть её продолжение. — Знаю, — тихо и очень серьёзно ответил Нейтан. — Я знаю. И ты знаешь. Не сдержав прерывистого вздоха, Юзуру вдавил свою ладонь ему в спину, не сразу понимая, что касается кожи Нейтана под левой лопаткой. И медленно опустил веки, почувствовав, что Нейтан зеркально повторил его жест. Впервые в жизни серебро почти не имело значения.