Mutus Liber

      Хан аль-Халили, как и всегда, встретил их шумом толпы. Со всех сторон раздавались выкрики торговцев, в уши влетали случайно выхваченные фразы на арабском, которые местные бросали друг другу. Кто-то торговался, кто-то спорил с мужем, кто-то выяснял, из чего сделана посуда на прилавке. Всюду висели яркие тряпки, натянутые на манекены — человеческие торсы без рук и головы. Глаза слепли от солнечных отблесков на вещицах антикваров. Стоило пройти дальше и свернуть на несколько улиц, как можно было упереться в лотки торговцев специями, от тяжёлого запаха которых становилось трудно дышать. Слишком много людей, слишком много шума, слишком много ощущений. Слишком много внешнего мира. Слишком. Много.       От сенсорной перегрузки у Нориаки разболелась голова — он отвык надолго покидать дом. Хотелось поскорее вернуться в прохладные комнаты, где тишину мог нарушать только громкий голос Дио. Подумав о нём, Нориаки покосился влево. Дио выглядел вполне довольным: руки в карманах джинсов, узкая майка очерчивала грудные мышцы и оставляла открытыми бицепсы, на губах ухмылка. Если бы Дио был обычным человеком, то местные наверняка уже обратили бы внимание на его вызывающий внешний вид, но он мог бы пройтись голым, и никому бы это не бросилось в глаза.       За этими мыслями он не заметил, как они остановились у одной из бесконечных лавок с антиквариатом, из тех, где хитрый владелец, клянясь Аллахом, готов был продать тебе настоящий древнеегипетский папирус пера Джосера, ну, или, на худой конец, хотя бы Песешет. Именно такой продавец и сидел на входе. Старый и сморщенный араб дремал на ступеньках лавки, а по его правую руку расположился прилавок с чашками, плошками и статуэтками. Дио несколько раз стукнул по деревянной столешнице прилавка костяшками, и старик тут же подскочил, словно и не сидел здесь только что, привалившись к дверному косяку, впав в состояние полубодрствования и полусна. Он тут же заголосил на арабском свои приветствия и предложения самых больших скидок на улице, но быстро умолк, разглядев перед собой Дио. Лицо его стало серьезным, и глупая угодливая улыбочка пропала с губ. Сразу стало видно, насколько он стар. Старик кивнул Дио и молча направился внутрь. Дио и Нориаки проследовали за ним в лавку, пока Ванилла Айс остался стоять снаружи и приглядывать за торговой улочкой.       Внутри лавки Нориаки чуть не налетел на старый огромный барабан из верблюжьей кожи, преградивший ему путь, и постарался быть осторожным, чтобы не снести телом нависавшие тут и там нагромождения разнообразных предметов. Он хмыкнул, когда подумал о том, как Дио с его немаленькой массой тела удаётся так ловко маневрировать в таком узком пространстве. Тот, в свою очередь, уже успел оказаться с владельцем в задней комнате, где хранилось всё то, что не предназначалось для глаз обычных покупателей и туристов. Нориаки вошел вслед за ними, отодвинув штору из бусин цветного стекла, и увидел, что хозяин уже разложил перед Дио что-то на чистой хлопковой ткани, а тот низко наклонился, стремясь получше рассмотреть товар. Когда он приблизился, то смог разглядеть, что это обломок стрелы: золотой наконечник на небольшом кусочке древка без оперения. Дио осторожно взял наконечник в руку, поднял к лучу света, пробивающемуся через пыльное окно, и повертел, рассматривая с разных сторон.         — Если устроит, то оплата только полностью, а не частями, — Без интонаций прирожденного торгаша голос у старика оказался довольно низкий и серьезный. Дио положил стрелу обратно на ткань и кивнул.       — Заверни надёжно. Человек снаружи заплатит тебе достойную цену, можешь не волноваться.       Старик закивал, принялся сворачивать ткань, а затем укладывать полученный сверток в небольшой мешочек и перевязывать бечёвкой. Рядом со столом, у которого они стояли, был средних размеров мешок, плотно чем-то набитый. Дио посмотрел на Нориаки и указал на него движением головы.       — Забери, когда мы будем выходить. Там новая посуда для мастерской.       Нориаки кивнул и потянулся к мешку, который оказался увесистым. Посуда внутри звякнула, когда он приподнял его. Хозяин закончил с упаковкой и передал Дио его покупку.       Они вышли из магазина: Дио шёл впереди, сжимая в руке мешочек с наконечником стрелы, а Нориаки — за ним, перекинув мешок с посудой через плечо. Хозяин остался внутри. У дверей Дио молча махнул рукой Ванилле, и тот направился внутрь, пока они искали место парковки. Дио сразу устроился на заднем сидении, а Нориаки сначала поставил свой мешок на сидение рядом с водительским, а только потом сел к Дио.        — Ты расскажешь мне, что это?        Нориаки не отводил взгляда от мешочка, который Дио невысоко подбрасывал и ловил правой рукой. Его левая рука тут же легла Нориаки на плечо. Он не стал притягивать Нориаки к себе, но горячая тяжесть его руки жгла даже сквозь рубашку, и Нориаки нервно сглотнул, почувствовав, как вспотели обе его ладони.       — Как-нибудь потом. Нужно ещё кое-что перепроверить, — ладонь слегка сжала его плечо, а потом погладила.       Наконец, из-за угла появился Ванилла Айс, быстрым шагом достиг машины, сел на своё место и тут же завёл двигатель.        — Ты закончил?       — Да, хозяин.       — И никаких проблем не возникло?       — Нет, всё чисто. Никаких следов, как ты и просил.       Дио кивнул, а Нориаки подумал, что у Ваниллы с собой не было денег или ценных вещей, чтобы оплатить покупки. Ну конечно. Дио просто не мог позволить, чтобы кто-то знал, что он купил здесь. Похоже, хоть он и отмахнулся от вопроса Нориаки, стрела всё-таки была важна. Он сделал мысленную заметку зайти на досуге в библиотеку и поискать что-нибудь о стреле.        До дома они доехали быстро. Рука Дио так и провела всю дорогу поверх плеча Нориаки, и тот временами нервно ёрзал, остро ощущая близость Дио.       — Я сегодня останусь ночью на бдение.       Голос Дио звучал удивительно спокойно и расслабленно, когда они вошли в дом.        — Но ты тоже будешь занят, — снова заговорил Дио. — Поднимись на крышу и понаблюдай за звёздами сегодня. Есть у меня предчувствие, что что-то грядёт. Только не забудь зафиксировать результаты в журнал.       — Я же не идиот, — фыркнул Нориаки.       — Конечно, Нориаки Какёин, ты не идиот. Если бы ты был идиотом, то я не взял бы тебя к себе, как сильно ты бы ни плакал и ни умолял, – Дио похлопал его по плечу и удалился к себе в комнату, прервав разговор.       Мешок с посудой следовало доставить в мастерскую, но вход туда была закрыт даже ближайшим приспешникам Дио, не говоря уже о слугах, так что переложить эту обязанность на чужие плечи не получилось бы никак. Пришлось Нориаки самому подниматься наверх, развязывать мешок и расставлять чашки, щипцы и части для дефлегматора на полках. Посуды было не так много, но когда он закончил, то почувствовал, что вспотел и устал. Солнце было ещё высоко, до вечера оставалось время, и он вернулся к себе. Нориаки скинул одежду, бросил её на стул и упал в кровать прямо в нижнем белье, в сотый раз жалея, что в доме не было кондиционеров. Он так и мучился от жары, пока не уснул глубоким и беспокойным сном.       Ему снилось утро в Японии, там, в родном городе, перед началом нового семестра в школе. Пустой и тихий дом, залитый тёплым солнечным светом, бенто, который мама любовно собрала и оставила на столе. Он всё ходил по пустому дому, ища родителей, но никто не откликался. Всё было на своих местах: одежда в шкафах, зубные щётки над раковиной в ванной комнате, бумаги отца на столе, придавленные сверху пресс-папье, мамина сумка, без которой она не выходила из дома. Даже запах её духов еще витал в прихожей. Создавалось ощущение, словно они внезапно растворились в воздухе перед рассветом, оставив его совсем одного среди знакомых вещей, высвеченных утренними лучами солнца.       Нориаки остановился у книжного шкафа и провел кончиками пальцев по ряду ровных корешков, расставленных по цветам. На пальцах остался ровный слой серой пыли. Он оглянулся вокруг и только сейчас заметил, что пыль лежала везде: покрывала столы, диван, свернулась комьями в углах комнаты. Дом был запущен, словно его оставили несколько месяцев назад. Цветы на кухне давно завяли, длинные листья алоэ пожелтели и свернулись, как умирающая гусеница, а окно над ним было равномерно в мелких разводах от прошедших давно дождей, прочертивших дорожки по грязи на стекле. Он откинул крышку на бенто и отшатнулся от зловония, ударившего в нос: внутри еда давно покрылась плесенью и слиплась в один зелёно-чёрный омерзительный комок. Нориаки выбежал из кухни обратно в гостиную и понял, что свет на улице уже померк и яркое утро сменилось то ли вечерними сумерками, то ли погода испортилась и небо заволокло тяжёлыми тёмными тучами. Сердце забилось быстрее, когда он заметил, что дом вокруг совсем перестал выглядеть жилым: обои отходили от стен, сидение когда-то светлого дивана было вспорото, из его нутра торчали пружины и грязный наполнитель, половина книг выпала из шкафа, на полу тут и там попадались небольшие лужи, в которых плавали желтые листья клёна. Он поднял голову и сквозь дыры в крыше, через которые задувал холодный ветер, увидел свинцовое небо. На его щёку упала холодной тяжестью капля. Затем ещё одна. Через мгновение ледяной ливень хлынул внутрь и Нориаки резко вынырнул из сна.       Он обнаружил, что лежит на своей кровати, навалившись на собственную же руку. Попытавшись пошевелить кончиками пальцев, почувствовал, словно в руку болезненными укусами впились тысячи мелких муравьев, и аккуратно вытянул её из-под себя, ожидая, пока сойдёт онемение. В носу хлюпнуло, и он прижал ладонь другой руки к щеке, тут же ощутив на ней влагу. Нелепые слёзы пришлось быстро вытирать рукой, злясь и ругаясь на самого себя. Перед глазами то и дело возникали сцены из сна, которые никак не хотели исчезать, хотя любому сну после пробуждения было положено забываться.       Нориаки проспал довольно долго, и, как часто это бывает после дневного сна, голова была словно набита ватой, а в висках пульсировало. К горлу подступила лёгкая тошнота. Хотелось распахнуть окно, впустив в комнату вечернюю прохладу, и остаться в постели среди мягких подушек, но он уже достаточно времени провёл вне мастерской, и следовало вернуться, пока Дио сам за ним не заявился и не выдернул за руку из кровати.       Нориаки поднялся и оглядел себя в большое зеркало в человеческий рост: под глазами залегли глубокие тени. Он тряхнул спутанными волосами и понял, что не вернется в мастерскую, пока не приведет себя в порядок. Ему понадобилось полчаса, чтобы спуститься в купальню, смыть с тела запах застарелого пота, бросить грязную одежду в большую плетеную корзину для белья, которую слуги уносили стирать каждое утро, и надеть свежую и чистую. Ждать, пока волосы высохнут, он не стал, быстро поднялся в мастерскую, ощущая, как холодные капли стекают сзади по шее.       Когда Нориаки вошёл в мастерскую, то сразу заметил, что обстановка слегка изменилась: на столе в полном беспорядке валялись различные плошки и колбы с веществами, в котле что-то булькало, а рядом со столом появилось большое жёлтое кресло с резными ручками. В этом кресле и сидел Дио. Он закинул длинные ноги, обутые в яркие бабуши с изогнутыми вверх носками, на стол, а в руках держал книгу. На нём была тёмно-синяя мантия, и Нориаки хоть и не мог видеть, но знал, что на спине по ней вышиты золотые солнце и луна с человеческими лицами. Нориаки обошёл кресло и наклонился через спинку и левое плечо Дио, чтобы разглядеть, что он читает. Некоторые буквы показались ему знакомыми, но распознать язык он всё равно не смог.        — Что это?        — Трактат на коптском.        — Я читаю на коптском, — Нориаки скептически посмотрел на Дио. — Ты научил меня ещё в первый месяц моего ученичества.        Дио захлопнул книгу и свободной рукой потянулся назад, чтобы погладить Нориаки кончиками пальцев по линии подбородка.       — Потому что это демотическое письмо. Напомни мне показать тебе потом его и древненубийское. В библиотеке есть парочка интересных текстов на них, к которым нет греческих копий.        Нориаки серьезно кивнул. Дио знал множество языков, но у него было достаточно времени и языковой практики, чтобы научиться свободно говорить и писать на них, а вот ему самому приходилось осваивать всё в ускоренном темпе. И с таким вспыльчивым учителем, как Дио, лучше было не ошибаться, когда пытаешься цитировать изумрудную скрижаль наизусть, демонстрируя свой прогресс в арабском или греческом.         Дио поднялся с кресла, отложил книгу на кафедру и медленно прошёл к котлу. Нориаки заметил, что атанор* до сих пор не разожжён, хотя из котла пахло травами. Он глубоко вздохнул и различил запах можжевельника. Дио задумчиво обходил котёл, потирая между большим и указательным пальцами подбородок. После нескольких кругов он замер, наклонился, потянул носом, оценивая запах, и отошёл к столу, за которым принялся рассматривать колбы. В мастерской вечно царил беспорядок, который Нориаки никак не мог победить. Он старательно подписывал колбы с веществами, расставлял их по полкам и следил, чтобы запасы не истощались, но каждый раз, когда они начинали работу, обнаруживалось, что добрая половина колб никак не отмечены, а все травы перепутаны между собой. Бороться с этим было абсолютно бесполезно, пришлось смириться. Дио тем временем засунул палец в серый порошок, ссыпаный в одну из керамических чашек, а затем провел по нему языком, слизывая. Соль ясеня, пробормотал он, отодвинул чашку подальше и продолжил перебирать вещества на столе.        — Ты опять пытаешься отработать один из этапов? Я думал, мы уже закончили с этим и готовы приступать.        — Нет, — Дио обнаружил искомое вещество, которое на вид ничем не отличалось от соли ясеня, и теперь отмерял его мерной ложкой и ссыпал его в пустую колбу. — Мы закончили, а начнём завтра, если звёзды будут благосклонны. Это заказ.       Нориаки, который в этот момент обнаружил на краю стола кувшин с молоком и, взяв его, направлялся к огню в чаше, чуть не налетел на попавшееся на пути кресло.       — Ты же не берёшь заказы? Сам говорил, что у нас тут не церковь помощи страждущим.       — Это особенный заказ. Кое-кто обещал привезти мне информацию об одном человеке в обмен на сонное зелье. Кстати, тебе пора подниматься на крышу. Будь хорошим мальчиком и разложи карты, пока будешь там. Мне нужно быть уверенным, что в этот раз наше предприятие окончится успехом. Вернись сюда на рассвете. Вместе зажжём атанор и завтра приступим к делу.        Вызубренные за долгие годы слова «да, учитель» вылетели из уст Нориаки сами собой. Дио, методично засыпавший порошок в котёл, даже не обратил внимания, лишь махнул рукой. Нориаки быстро вылил молоко из кувшина в огонь и поспешил подняться на крышу через чердак, лестница на который находилась тут же, в мастерской.       На чердаке было пыльно и всюду стояли деревянные сундуки с вещами, необходимыми для опытов. Нориаки на минуту замер, оглядываясь, отыскал глазами нужный сундук, быстро смахнул пыль ладонью, откинул крышку и запустил руку внутрь, на ощупь выискивая нужный предмет. Наконец, пальцы огладили гладкую поверхность кости, и он вынул наружу пожелтевший от времени череп ворона, захлопнул коленом крышку обратно и водрузил череп сверху, дав себе обещание забрать его на обратном пути. Пригодится для первого этапа.        Когда он выбрался наружу, то оказалось, что небо уже потемнело. Пришлось разжигать масляные лампы, искать журнал, который оказался придавлен астролябией на небольшом столике. Нориаки начал работать и, увлекшись, потерял счёт времени. Он заканчивал заносить в журнал последние данные наблюдения за Себег**, когда услышал за спиной шелест, и даже не стал оборачиваться на шум.        — Там, рядом с армиллярной сферой — это такая круглая штука, но не астролябия — стоит деревянный ящик. Открой его и принеси мне, пожалуйста, чистый журнал, упаковку карандашей и нож. Спасибо.        Стукнула крышка ящика, и перед Нориаки, который сидел по-турецки прямо на крыше, выросла тень. Тень протянула ему журнал. Нориаки его принял.       — Пожалуйста, — тень уселась рядом.        Нориаки принялся рисовать, изредка бросая взгляд вбок. Тень становилась всё чётче: проявлялись очертания лица, на котором проступили скулы, плотно сжатые губы с сигаретой между, глаза, чёрные стрелки пушистых, словно у девушки, ресниц. Через десять минут от тени не осталось и следа, и рядом с Нориаки сидел самый обычный человек, только очень высокий и кутающийся в длинный чёрный плащ с перьями на вороте. Из-под плаща высунулась рука с зажигалкой, щёлкнуло колёсико, и сигарета затлела. До Нориаки быстро долетел запах табачного дыма. Он встал со своего места и отошёл, чтобы положить журнал на место, заволновавшись, что дым впитается в волосы и Дио почувствует запах. Вернулся он только тогда, когда сигарета дотлела до конца и Джотаро, затушив её об черепицу, кинул окурок вниз. До края крыши было не меньше трёх метров, но ветер послушно подхватил окурок и унёс его подальше от особняка. Нориаки опять присел рядом, плечом к плечу, и уставился на звёзды. Его работа на сегодня была закончена. Вдали забрезжила полоска рассвета, отделяя чёрное небо от чёрной земли.       — Ты сегодня поздно. Я ждал тебя сразу после заката.       — Были дела, — Джотаро, как всегда, был немногословен. — Он спит?        — Нет, — Нориаки покачал головой. — Работает. Он не собирался подниматься сюда, если ты об этом. Варит что-то на заказ, даже меня отослал.        Джотаро кивнул, и они продолжили сидеть в предутренней тишине, вскоре прерванной пением муэдзина*** вдалеке. Нориаки вынул мешочек с колодой из кармана и стал делать расклад на их с Дио работу. Джотаро наблюдал. Карты сулили хороший исход, и Нориаки погладил верхнюю в колоде, прежде чем убрать их обратно. Муэдзин, наконец, умолк.       — Нориаки, — голос Джотаро прозвучал удивительно мягко. — Мне нужно тебе кое-что рассказать.       — Я тебя внимательно слушаю.        — Ты помнишь день, когда ты меня нашёл?        Нориаки кивнул. Конечно, он помнил. Он тогда уже где-то полгода учился у Дио. Голова кипела от количества новых знаний, которые нужно было усвоить в кратчайшие сроки. Дио подгонял его и требовал всё больше, чтобы приступить к отработке этапов процесса варки, а Нориаки боялся, что у него ничего не получится.       День бы на редкость паршивый: карты выпадали из его неловких рук, когда он пытался сделать простейший расклад, греческие слова путались с латинскими, и он никак не мог воспроизвести цитаты из Парацельса, по которым его гонял Дио. Дио тогда долго орал, грохнул об пол колбу и велел убираться с его глаз подальше: ну хоть на крышу сходить и астрологическими изысканиями заняться. Нориаки так и сделал. Но стоило ему подняться на крышу, как он тут же отшатнулся назад. Посреди инструментов для наблюдения за небом был человек. Он лежал на крыше лицом вниз и, услышав, что кто-то вышел наверх, попытался приподнять себя на локтях, но локти разъезжались, и он падал обратно. Наконец ему удалось подтянуть себя повыше,  он повернулся в сторону Нориаки и посмотрел прямо ему в лицо. Под тёмными глазами залегли глубокие тени, вокруг рта была размазана кровь. Он всё-таки смог сесть, привалившись спиной к ящику с инструментами, и зашарил под плащом. Нориаки так и стоял, застыв, и наблюдал, как незнакомец нащупал что-то под тканью плаща и извлёк оттуда красную пачку сигарет.       — Эй, есть прикурить? — у него получилось выщелкнуть одну сигарету из пачки и сунуть в рот.       — Найду, — Нориаки не сразу осознал, что они разговаривают на японском.       Он уже давно не слышал родного языка: Дио знал японский не так хорошо, как всякую замшелую древность, в которой заставлял Нориаки практиковаться.         Нориаки зашарил по небольшому столику, вынул из-под горы журналов и карандашей пачку длинных спичек, которыми зажигал лампы, поджёг одну и опустился на колени рядом с незнакомцем. Сигарета затлела, и он затянулся.         — Куджо Джотаро, — глухо проговорил он, сжимая губами сигарету, от которой в ночное небо поднимался дымок.       — Какёин Нориаки, — представился Нориаки в ответ.       — Я знаю.       Левая бровь удивленно приподнялась раньше, чем Нориаки смог проконтролировать своё выражение лица. Куджо Джотаро это заметил.       — Все в округе знают, что Дио тебя подобрал.       — Значит, все так это называют? Подобрал?        — Забей. Мало ли что говорят. И мне не стоило. Можешь звать меня просто Джотаро, мы вроде ровесники.        — Хорошо. Тогда и ты зови меня по имени.       Нориаки ни на миг не поверил, что они ровесники. Джотаро, конечно, несмотря на рост и широкий разворот плеч, выглядел юным, но большой глупостью было думать, что хоть кто-то из тех, кто появляется в доме Дио, мог родиться в этом веке. Так или иначе, он решил не спорить и ничего не выяснять сейчас, лишь засунул руку в карман брюк, вынул оттуда чистый платок и протянул его Джотаро. Тот молча принял его, отставив руку с сигаретой в сторону, и обтер кровь с подбородка.        — Извини, — он спрятал окровавленный платок обратно. — Я постираю и верну.       — Ничего, можешь оставить себе. Тебе нужна помощь? Мне позвать Дио?       Джотаро хмыкнул, но тут же схватился свободной от сигареты рукой за рёбра с левой стороны. С его лица схлынула краска, губы сжались в одну плотную линию.        — Не стоит, мы с ним далеко не друзья. Меня вообще тут быть не должно. Честно говоря, я воспользовался тем, что его охранная система не может меня остановить снаружи здания, и попытался забрать кое-что, но натолкнулся на Ванилла Айса в паре кварталов отсюда. Чёрт! — он опять потёр рёбра.        — Так я могу помочь? — Нориаки уже понял, что об этой встрече Дио лучше было не рассказывать.        — Нет, — Джотаро покачал головой и тут же подтвердил его догадку. — Дио только не говори, что я был тут. Взбесится и устроит охоту по всему Каиру.        — Ну, главное, чтобы не проклял.       — На меня всё равно не подействует, — Джотаро ухмыльнулся, затушил сигарету и встал. Он слегка пошатнулся, но устоял.       — Мне пора. Зайду как-нибудь ещё, чтобы вернуть платок. Не волнуйся, его магическая сеть меня не засечёт, если я буду здесь или во дворе и не стану входить в дом.         Нориаки задумчиво кивнул. Он думал, что сеть Дио неприступна. Джотаро меж тем подошёл к краю крыши и заглянул вниз. Нориаки моргнул, и за долю секунды, когда его глаза были прикрыты, раздался хлопок и на месте Джотаро оказался большой ворон. Ворон взмахнул крыльями и стремительно взмыл в воздух. Нориаки оставалось только вздохнуть и отправиться за ведром и тряпкой, чтобы избавиться от кровавого пятна на крыше, пока Дио не взбрело в голову явиться сюда.        С тех пор Джотаро иногда приходил к нему, когда у Нориаки были дела на крыше. Он был благодарен Джотаро за это, пусть и не озвучивал свои мысли вслух. Порой ему не хватало простого общения, которого невозможно было добиться от жителей этого большого дома. Даже разговоры с Дио больше напоминали игру в бесконечный теннис, где вместо мячика между ними летали алхимические термины и цитаты из трудов древних авторов. Нориаки вздрогнул и покачал головой, отгоняя непрошенные воспоминания. Да, Джотаро был молчаливый, но и Нориаки не слишком любил лишнюю болтовню, так что, обычно, он занимался своими делами, а Джотаро наблюдал и курил, и иногда они перебрасывались репликами на японском. Такое простое времяпрепровождение здорово помогало прочистить голову и собраться с мыслями. Джотаро меж тем, убедившись, что Нориаки помнит их первую встречу, решил продолжить.       — Я тогда сказал тебе, что искал кое-что в доме. Помнишь?       — Да.       — Ты бывал у Дио в спальне?        — Нет, что бы я там забыл?       — Если вдруг окажешься, то загляни в шкаф. Или в тумбу. Возможно, и под кровать. Есть вещи, –Джотаро посмотрел на него, и выглядел даже суровее обычного, — Которые я не могу тебе рассказать. Ты должен узнать сам. Я просто хочу, чтобы ты был осторожен. Не слишком доверяй ему.       — Джотаро, — Нориаки положил ладонь на его плечо, обтянутое чёрной тканью плаща, и слегка сжал. — Я благодарен тебе за заботу, но я знаю его уже давно и не питаю никаких иллюзий на его счёт. Не стоит за меня волноваться. Я справлюсь.       — Ладно, — Джотаро встал, отряхнул плащ и направился к краю крыши. — Но всё равно подумай о том, что я тебе рассказал.       Ворон стремительно взмыл с крыши в ночное небо раньше, чем Нориаки успел хоть что-то сказать. Он остался на крыше совсем один среди астрологических инструментов, журналов, звездных карт и собственных мыслей. До рассвета оставалось не так много времени, а это значило, что стоило вернуться, хоть видеть Дио совсем не хотелось.       Когда он спустился вниз, Дио заканчивал со своим зельем. Бурая жидкость уже была разлита по пяти бутылочкам, и он методично закупоривал одну за другой. На появление Нориаки он даже не обратил внимания, только мотнул головой в сторону шкафа.       — Переодевайся. Сейчас начнём.       Сердце в груди Нориаки сжалось, и его биение ускорилось. Он быстро вынул из шкафа свою мантию и переоделся, чувствуя, как от волнения холодеют руки. Дио уже закончил и ждал Нориаки у чаши с пламенем. В руках у него был поднос, на котором лежали омерзительно серые бараньи языки. Вдвоем они медленно опустились на колени, и Дио зашептал молитву на греческом. Страж огня, творец света, расслышал Нориаки и тихонько повторил слова. Голос Дио становился громче, креп, как ветер во время шторма, слова глухо отлетали от каменных стен. Нориаки ощутил, как его бьет мелкая дрожь, и сцепил пальцы обеих рук между собой. Ему казалось, что он поднимается куда-то вверх вместе с голосом Дио.       — Открой мне, ибо я прошу! — громогласно окончил Дио и перевернул серебряный поднос прямо над чашей.       Пламя вспыхнуло и взвилось вверх. Ему хотелось отшатнуться и прикрыть глаза рукой, но он удержал своё тело на месте, продолжая сцеплять ладони. Дио засмеялся, запрокинув голову, а затем вынул откуда-то из складок мантии две свечи и протянул одну Нориаки. Они подожгли их одновременно и вместе подошли к атанору. Большая печь была пустой и холодной. В ней давно не разжигали огонь, в её реторте ничего не кипело, внутри не происходило никаких таинственных процессов, но пришло время, когда это можно было исправить. Огонь занялся быстро, и Нориаки, не в состоянии оторвать от него взгляда, почувствовал, как ладонь Дио легла на его ладонь и сжала крепкой хваткой. Стало немного больно, но он продолжал смотреть в пляшущее пламя не в силах отвернуться.

***

      Нориаки не помнил, когда в последний раз ему удавалось поспать. Кажется, это было дня три назад. Или четыре. Весь его сон сводился к чуткой дремоте на кривой кушетке, в углу мастерской. Однажды он язвительно спросил у Дио, не украл ли он её когда-то давно у Прокруста****, но тот в ответ только усмехнулся и предложил ему ночевать у него, мол, путь до мастерской короче. Нориаки отмахнулся. Сейчас было не до шуток. Он забывал не только про сон и еду, но даже в купальню спускался, только лишь чтобы быстро ополоснуть тело от пота и запаха дыма и тут же подняться обратно.       В мастерской стало жарко от одновременно разожжённых очага и печи, да к тому же на некоторых этапах приходилось носить поверх тяжёлой и плотной мантии кожаные перчатки и фартук, чтобы защищать себя от брызг. Дио себя таким не утруждал — на нём всё равно мгновенно заживали любые раны. Нориаки откинулся в кресле и устало смотрел, как отвратительно бодрый Дио замешивает что-то в колбе и то и дело поднимает ее вверх, чтобы рассмотреть содержимое на свету.       — Из горечи, существующей в горле, взята эта тинктура, — произнес он нараспев.       — Далее красный выходит из его тела, и из изнанки его взята тонкая вода, — Нориаки устало закончил за ним цитату из золотого трактата.       Дио вдруг вздрогнул и со стуком опустил колбу на стол.       — Следи за печью. Я скоро вернусь.       Он ушёл, и, пока его не было, глаза Нориаки сомкнулись сами собой. Дио, войдя в мастерскую после своей отлучки, увидел лишь то, что Нориаки спокойно дремал в кресле.       — Эй, — он легко щёлкнул его по лбу. — Я же велел тебе следить за колбой.       — Я слежу, прикрыл глаза только на минутку.       Нориаки потёрся о ладонь, соскользнувшую на его щёку. Дио ухмыльнулся и ущипнул его.       — Иди, давай, поужинай и поспи. Вернешься, когда будешь способен держать глаза открытыми дольше пятнадцати минут.       Нориаки не хотелось уходить. Первая стадия была близка к завершению, и ему хотелось увидеть своими глазами, как жидкость в колбе сменит свой цвет на чёрный и загустеет, станет напоминать своим видом нефть, но спать хотелось просто невыносимо, поэтому он решил все же последовать совету своего учителя, как и положено прилежному последователю. Он поднялся с кресла, откинув руку Дио в сторону, и вышел из мастерской. В животе заурчало, и, прежде чем отправиться в свою спальню, он завернул на кухню.       До обеда было ещё далеко, и на кухне было пусто, только молоденькая девчонка в форме горничной вытирала большим белым полотенцем посуду. Увидев Нориаки, его тени под глазами и всклокоченные волосы, которых давно не касался гребень, она бросила свое занятие и захлопотала вокруг него: тут же бросилась к холодильнику и поставила разогревать оставшуюся с обеда еду. Пока он ел, девчонка радостно болтала, называя его молодым господином, на что Нориаки морщился, но был слишком занят едой, чтобы перечить. У нее были тёмные кудрявые волосы, собранные в хвост, на которые сверху был небрежно наброшен платок, и смуглая кожа, щеки были отмечены явственно проступившим румянцем. В этом мертвом доме, где все, кроме Дио, старались хранить молчание и передвигаться как можно незаметнее, она была словно первый цветок ранней весной — маленький, но стойкий и живучий. Её совсем не смущало молчание Нориаки, и она продолжала рассказывать о всяких мелочах, доступных тем, кто выбирался из дома: о погоде на улице, о том, что вчера передавали по радио в новостях. Быстро управившись с посудой, девушка ойкнула, всплеснув руками, сообщила, что ей срочно пора чистить ковры, и убежала, даже не попрощавшись. Нориаки доедал в тишине и думал о том, что он не видел её раньше и она, должно быть, новенькая, взятая на замену той, что пару недель назад вынесли на задний двор и упокоили под большой оливой.       Он поднялся в свою комнату и, не раздеваясь, упал на кровать. Сил не оставалось даже на то, чтобы сходить помыться и переодеться в пижаму, он только распахнул на себе мантию, чтобы не было так жарко, и тут же провалился в сон. Ему ничего не снилось, ну, или он ничего не помнил из своих снов. Дни потекли чередой, похожие друг на друга, наполненные ночными бдениями у печи.       В один из череды не самых разнообразных дней Нориаки, войдя в мастерскую, обнаружил, что Дио там не было. Процесс внутри колбы продолжался: жидкость уже была близка к нужному состоянию, но ещё не приобрела нужного оттенка черноты. Нориаки встал у стола, опершись обеими руками о столешницу, и принялся читать журнал с заметками, которые Дио делал за то время, что он спал. В голове стоял густой туман, вызванный навалившейся усталостью, и думать было тяжело. Буквы плясали перед глазами, он отчаянно пытался сосредоточиться и поэтому даже не услышал, как дверь за его спиной открылась, и в мастерской бесшумно возник Дио. Нориаки вздрогнул всем телом, когда острый подбородок оказался на его плече, прижимаясь, а тыльной стороны правой ладони, прижатой к столу, коснулись теплые пальцы, тут же начавшие рисовать поверх нее знакомый узор.       «Кальцинация».        Воздух от шёпота Дио коснулся мочки уха, а палец прочертил линию от костяшки среднего пальца.       «Диссолюция и сепарация».       Ещё две линии легли на кожу.       «Конъюкция».       Нориаки шумно выдохнул, ощутив, как острые зубы сомкнулись на кромке уха и слегка прикусили.       «Ферментация».       Дыхание участилось, ладонь словно прикипела к столу, а Дио уже прижимался губами к шее. Он почувствовал влажные от пота кончики волос и фыркнул в них, и от его дыхания Нориаки захотелось сжаться в комок.       «Дистилляция».       Дио продолжал, обнимая Нориаки свободной рукой за талию и крепко прижимая к себе.       «И, наконец, коагуляция».       Палец закончил вычерчивать по коже семиконечную звезду, замкнув линии.       — Всего семь процессов, ведущих к вечной жизни и великому знанию, — шепот Дио был тихим, но он будто бы проникал вовнутрь и звучал уже оттуда. — Всего семь, Какёин Нориаки, представляешь? Тысячи попыток и опытов, множество книг и трактатов, сотни жизней, пожертвованные тайному искусству алхимии, и что в результате? Семь процессов. Семь простых действий ради великого дела, приступить к которому позволено немногим. Ты помнишь, что обещал мне тогда, когда я вернул тебе твои глаза?       Сердце в груди у Нориаки замерло. Он чувствовал губы прямо поверх сонной артерии, ощущал, как дрожит его ладонь под его рукой, и не мог даже сдвинуться или хоть что-то ответить. Сил хватило лишь на слабый кивок. Конечно, он помнил. Помнил день, когда принёс клятву служить Дио и его богу и исполнять всё, что тот потребует от него. Помнил, что обещал в обмен на силу и всё то, что может дать это служение, не отступать, пока они не достигнут успеха. Он обещал подчиняться.       Дио почувствовал этот кивок и довольно хмыкнул, не отрывая лица от его кожи. Непонятно откуда взявшийся страх, идущий из самой глубины сердца, всё ещё сковывал Нориаки, и он не нашёл в себе сил даже испугано дёрнуться, когда тяжёлая ладонь надавила между его лопаток, укладывая грудью на стол прямо поверх журнала с записями. Чужое колено вклинилось между ног, раздвигая их, а ладони ухватились за бархатистую ткань мантии на пояснице, сжимая её, задирая выше. Нориаки представил, как Дио закинет ему её на голову, обнажая ноги и ягодицы, словно юбку платья очередной служанки, но Дио остановился где-то на уровне талии и прижался к оголенной коже грубой тканью штанов. Нориаки уперся подбородком в собственные ладони, сжимающие противоположный край стола, а взглядом — в ярко пылающую печь, над которой, внутри стеклянной колбы, сворачивалась тёмным шёлком блестящая жидкость с мерцающими, будто звёзды на ночном небе, вкраплениями внутри.