***
Они сидели в мастерской уже несколько часов. В колбе атанора мерно булькало, пока Нориаки искал среди книг на полке работу одного из учеников, а Дио нарезал на столе корень имбиря на тонкие пластинки. Было почти по-домашнему уютно. Оба молчали, слушая лишь треск дров в очаге, шелест книжных страниц и стук ножа. Нориаки перебрал все тома и свитки, но так и не нашёл нужного, тихо чертыхнулся и начал всё заново, решив, что упустил злосчастный корешок среди похожих. Дио залил кипятком что-то в большом кувшине, затем налил оттуда немного в стакан и подозвал Нориаки. Тот подошёл, и Дио протянул ему емкость с тёмно-золотистой жидкостью. — Что это? — Нориаки не стал брать стакан, оставив Дио стоять с ним, но наклонился, вдыхая горячий пар; пахло имбирём и мятой. — Чай. Не бойся, я не проверяю на людях яды. Ну, по крайней мере, не на своих людях, — Дио хохотнул. Нориаки всё-таки принял напиток и осторожно его попробовал. Дио смотрел на него с каким-то умилением на лице, дожидаясь, пока Нориаки допьет, чтобы похлопать его по плечу. — Как тебе? — Нормально. Обычный чай. Я должен был почувствовать что-то необычное? — Нет, мне просто захотелось вспомнить один старый рецепт. Неплохо, да? Когда-то я часто готовил и у меня хорошо получалось, но потом в обиход вошло столько новомодной техники, и это стало слишком легко. Из процесса исчезло искусство, его заменило ремесло. Скучно. Дио даже демонстративно зевнул. Нориаки не стал это никак комментировать и молча вернулся к своим книгам, продолжая перебирать их одну за другой. — Мне нужно выйти на улицу. Оставайся здесь, приглядывай за печью, — сказал вдруг Дио, после того как его взгляд упал на песочные часы. Подхватив со стола кожаную сумку, он стремительно вышел. Нориаки знал, что в ней он хранил сонное зелье, которое сварил несколько месяцев назад для неназванного клиента. Он бросил книги и упал в кресло, закинул ноги на стол и скрестил руки на животе. В колбе над печью все так же мерно кипело, шуршал песок в часах, и Нориаки прикрыл глаза. Дио так и не стал ему рассказывать, для кого предназначалось зелье, а Нориаки не стал переспрашивать. Он открыл глаза и уставился на колбу, беспокойно поерзал на кресле, опустив ноги на пол, и перевёл взгляд на часы. До того, как понадобится его вмешательство в процесс варки, оставалось еще около двадцати минут. Чёрт с ним, подумал Нориаки и подскочил, схватив со стола песочные часы. Ему понадобилось две минуты, чтобы взбежать по лестнице на чердак и забраться на крышу, откинув люк, и ещё немного времени, чтобы добраться до конца крыши и уставиться вниз. На заднем дворе, прямо рядом со старой кривой оливой, стояла белая лошадь. Изогнув грациозную шею, она срывала листья с дерева и жевала их, переступая передними ногами. На её спине сидел всадник, заключённый в сверкающий литой доспех. Шлема на его голове почему-то не было, и издалека Нориаки смог разглядеть лишь длинные серебристые волосы, рассыпанные по плечам, почти сливающиеся со сверкающим доспехом. Он оглянулся и зашарил взглядом по столу, пытаясь отыскать подзорную трубу, но её на месте не оказалось, и он скрипнул зубами, подумав, что, видимо, запихнул её в ящик. Бросаться её искать сейчас не имело смысла, потому что во дворе уже показался Дио, широким шагом идущий прямо к всаднику. Всадник коснулся меча у своего бедра, словно просто обозначая намерение, но Дио не сбавил шага; не доходя до рыцаря, он кинул ему сумку, и тому пришлось оставить меч в покое, чтобы поймать её обеими руками, и лишь тогда Дио оказался ближе. Нориаки видел, что они перекинулись парой слов. Он не слышал смеха Дио, но понял, что тот захохотал, по тому, как тот запрокинул голову. Ветер — а возможно, и защита дома — уносили от него все звуки, и понять до конца происходящее не получалось. Но вот рыцарь передал что-то Дио, и Нориаки понял, что пора спускаться, пока Дио не вернулся и не заметил его отсутствие. Песка в часах оставалось ещё порядочно, и Дио, войдя в мастерскую, увидел Нориаки, опустившегося на колени рядом с книжными полками и перебирающего ветхие свитки, разбросанные по камням. Он покосился на Дио. Тот, казалось, совсем не обращал на него внимания, вертя что-то между пальцами. Ему не сразу удалось разглядеть предмет, но он вдруг понял, что это был локон золотистых волос, перехваченный узкой алой шёлковой лентой, чтобы срезанные пряди не рассыпались. Дио подошёл к ифритову огню и поднял прямо над ним руку с зажатыми в ней волосами, а затем разжал кулак. Волосы упали в огонь, и через мгновение оттуда вылетел яркий сноп искр, каких Нориаки ещё не доводилось видеть. Дио отшатнулся от огня, но испуганным он не выглядел. Скорее наоборот, он был очень доволен, всё потирал пальцами подбородок, улыбался и довольно хмыкал сам себе. В мозгу Нориаки засел червячок любопытства, но он не посмел спросить, чьи же это были волосы. Судя по реакции огня, можно было заключить, что их хозяин был человеком могущественным, и пока что этого Нориаки было достаточно, а подробности можно было вызнать и позднее.Если Дио не хотел о чём-то говорить, то вызнавать у него правду было бесполезно. Дио меж тем сладко потянулся, заложив руку за голову и играя мышцами мощных бицепсов, а затем сообщил, что проголодался. Нориаки вздрогнул и чуть не выронил из рук глиняный кувшин с маслом. В обычной еде тот не нуждался, лишь иногда мог себе позволить что-нибудь в качестве развлечения, но обычно говорил, что живёт слишком долго и человеческая еда успела ему давно приесться. Но вот кровь — совсем иное дело. Человеческая кровь Дио никогда не надоедала. Он пил её не очень часто, раз в пару месяцев, может быть, и, как и любая хладнокровная тварь, умел довольствоваться редкими, но обильными приемами пищи. Предпочитал он молодых и здоровых девушек, оправдывая все стереотипы о кровососущих монстрах, но Нориаки мог бы поспорить, что здесь большую роль играли его неуёмные сексуальные аппетиты, а не жажда пустого желудка. Он как-то спросил его, что же за богу они служат, если тот принимает к себе тех, кто для продолжения существования вынужден убивать, и Дио, когда отсмеялся, хлопая себя руками по коленям и запрокидывая голов, сказал, что Нориаки вроде японец, а слишком близко к сердцу принял авраамические концепции высших сил. Спустя все эти месяцы он понимал, что ляпнул сущую глупость, но в душе, так и не смог принять предпочтений Дио. Приходилось отворачиваться и делать вид, что ничего страшного не происходит. Вот и сейчас он продолжил механически выполнять свою работу, сделав вид, что не заметил, как Дио, вышел из мастерской. Интересно, отстранённо подумал он, привезёт ли Ванилла ему кого-то со стороны или он опять протянет руки к глупым служанкам из особняка? Чтобы неприятные мысли не лезли в голову, он занялся разбором недавно привезённых трав, раскладывая их по льняным мешочкам, и старался не думать о том, как клыки впиваются в нежное девичье бедро или разрывают белое горло, открытое, словно у мёртвой птицы со свёрнутой шеей. Пару часов Нориаки провёл у огня, помешивая в большом котле дурно пахнувшее варево, пока оно не приобрело нужную густоту и цвет. От кожи пахло дымом и сладким запахом цветущих трав, и этот запах плотно вплавился в ткань одежды и в волосы. Каирская жара изнуряла ничуть не меньше, чем японское лето, рубашка стала влажной, и Нориаки захотелось смыть с себя запахи и неприятную липкость. В доме не было нормальных ванных комнат, только большая купальня в подвале, где можно было принять душ и посидеть на тёплых камнях, или в неглубоком бассейне. Нориаки вышел, не запирая дверь на замки, потому что в мастерскую всё равно никто не смог бы проникнуть без ведома Дио, и спустился в купальню. В купальне было жарко натоплено, голова тут же начала кружиться от температуры и пара, поднимавшегося к потолку. Видимо, кто-то мылся недавно или прямо сейчас был внутри. Нориаки быстро разделся и помылся, зачерпнув из открытой банки чёрную мыльную пасту, пахнущую травами и маслами, стараясь поскорее закончить и покинуть душную комнату, пока ему не стало плохо от удушливого жара водяного пара. Вода из душа била его по плечам, он низко опустил голову, почти уткнувшись подбородком в грудь, ощущая тепло, распространяющееся по коже, и постоял так немного. С волосами пришлось повозиться подольше, чем с телом, вымывая из них гель для укладки, а потом ещё и закалывать непослушные мокрые пряди наверх костяной заколкой, оставленной кем-то прямо здесь на мраморной лавке. Когда с мытьём было покончено, Нориаки направился к дверям, ведущим в соседнее помещение. Он вошёл туда полностью обнажённый, лишь заколка скрепляла его волосы, а в ушах покачивались длинные алые серьги, которые он обычно не снимал в душе, чтобы не потерять. Кожа сразу покрылась мурашками от перепада температур: в помещении было тепло, потому что мраморный пол прогревался снизу, но всё равно не так жарко, как в комнате для мытья, наполненной паром, и Нориаки зябко повёл плечами, сделав шаг вперёд, ощущая тёплый камень под босыми ступнями. В неглубоком бассейне, откинувшись на каменный подголовник и прикрыв глаза, сидел Дио. Воздух был наполнен ароматом душистого масла и благовоний. Нориаки медленно вошёл в воду, аккуратно поставив одну ногу, а затем вторую, и опустился вниз, прямо напротив Дио, ощущая приятную прохладу от воды всем своим телом. — Я думал, что ты пошёл… отобедать. — М-м-м, да, так и было, — голос Дио звучал удивительно спокойно и расслабленно. — В этот раз получилось быстро. Милая была девочка. Он даже не приоткрыл глаз, лишь продолжал сидеть, откинув голову и расположив руки по обе стороны от себя, раскинув их на краю бассейна. Нориаки предпочёл отвернуться от него. Он сложил ладони на черном мраморе, из которого была сделана купальная чаша, и устроил на них подбородок, позволив плечам и груди возвышаться над прохладной водой. Тело постепенно привыкало к температуре. — Это ты добавил в воду розовые лепестки? Нориаки проследил взглядом из-под полуопущенных век один из них, проплывающий мимо. Нежный, но безжизненный, он подрагивал на поверхности воды, подчиняясь едва заметным колебаниям от их движений. — Что? Думаешь, что это слишком пошло? — Дио рассмеялся, раздался плеск, и Нориаки почувствовал, как вода вокруг его талии всколыхнулась. Нориаки по плеску воды и ряби на поверхности понял, что Дио встал со своего места, приблизился к нему и замер, но он не обернулся, боясь выдать свое беспокойство. Дио за его спиной снова погрузился в воду, опустившись на колени. Нориаки напрягся, не зная, чего ожидать, и сильнее вдавил подбородок в ладони, не открывая зажмуренных глаз. На окаменевшие плечи легли две горячие ладони, несколько раз ласково прошлись, а затем исчезли, чтобы вернуться обратно уже смазанными прохладным маслом. В нос ударил запах лаванды. Масло быстро нагревалось от его кожи, и прохлада сменилась приятным теплом. Дио повторил этот нехитрый массаж: от шеи, ладонями вниз, уже не ласково, надавливая сильнее, и ещё раз, чтобы соскользнуть на середине движения ниже, пройтись по спине вдоль лопаток и вернуться обратно. Нориаки заерзал, устраиваясь удобнее, расслабился, вытянул подбородок чуть вперед. Дио хмыкнул, угадывая его желания, и руки переместились обратно на шею, пальцы скользнули вперёд, прошлись снизу вверх и замерли, обхватив. Острые ногти на указательных пальцах легко царапнули кадык, и Нориаки сглотнул, а Дио сзади выдохнул, ощутив движение под своими ладонями. Он ждал, что сейчас Дио сильнее сожмет ладони, даже представил, как ногти вспарывают тонкую кожу и кровь капает в чистую воду бассейна, окропляет розовые лепестков, а лавандовый аромат разбавляет железистый запах, но Дио ничего такого делать не стал. Его руки двинулись дальше: вернулись к плечам, опять прошлись по лопаткам, спустились ниже, мазнули по границе, где вода касалась голой кожи спины, затем ладони снова оказались на плечах, и Дио принялся методично их разминать. — Учитель, — выдохнул Нориаки, ощущая себя так, словно кости в его теле резко стали мягкими. Хотелось сползти ниже, чтобы вода охладила жар, распространившийся по коже. Нориаки даже не сомневался, что его бледные шея и грудь покрылись розовыми пятнами румянца, но не собирался открывать глаза, чтобы проверить −стыдно ему было и без этого. — Правильно. И тебе лучше никогда не забывать об этом, Нориаки Какёин. Дио прильнул сзади, прижимаясь всем телом. Нориаки ощутил то, насколько он горячее обычных людей — он всегда становился таким в те дни, когда принимал пищу — и то, как его твёрдый член упирается ему в поясницу. Между мускулистым горячим телом и прохладой камня бассейна он чувствовал себя погребённым под тяжестью обвалившегося дома. Ладони опустились на предплечья, крепко сжали их и застыли. Нориаки распахнул глаза, когда почувствовал, как острые зубы с выпирающими клыками слегка прикусили кожу на загривке. Он вздрогнул, и это заставило Дио ухмыльнуться — Нориаки ощутил эту улыбку на своей шее прямо поверх горящего места укуса. Затем острота зубов сменилась мягкостью губ, которыми он провел вниз, не доходя до седьмого позвонка, а потом сместился ближе к плечу, посасывая бледную кожу, и снова вернулся к шее. Нориаки судорожно вздохнул, рефлекторно потянувшись за лаской, приподняв голову и заведя правую руку назад, запустив пальцы в мягкие волосы Дио и сжав их. Он уже почти расслабился, когда Дио убрал руки с плеч Нориаки, крепко, почти болезненно схватил его за талию и развернул к себе, тут же прижавшись к его губам влажным поцелуем, отдававшим металлическим привкусом. Это не было чем-то непривычным — поцелуи Дио всегда были на вкус как кровь — и Нориаки уступил, впуская чужой язык, позволяя ему исследовать свой рот, и тут же ответил на поцелуй сам. Не прерываясь, Дио, провел руками по ягодицам Нориаки, подхватил его под бедра и рывком усадил на край бассейна. С влажным звуком оторвавшись от его губ, Дио начал целовать вдоль линии челюсти, дошел до уха и прикусил мочку, одновременно с этим проведя горячей ладонью по внутренней стороне бедра Нориаки, разводя ноги в стороны, добиваясь тем самым от него первого тихого стона. Дио опустил взгляд вниз, где их возбуждённые члены почти соприкасались, оценил результат и, довольно хмыкнув, посмотрел прямо в лицо Нориаки. Он явно не сомневался — Нориаки хотел его так же сильно, как и сам Дио хотел Нориаки: его светло-карие глаза, больше всего напоминающие своим цветом крепко заваренную хельбу*, казались темнее, чем обычно, и осмысленности в них было немного, а вот желания — предостаточно. Нориаки был не в настроении играть в гляделки и, подавшись вперёд, укусил Дио за нижнюю губу, слегка оттягивая. Дио потянулся за керамическим флаконом, который стоял там же, где он оставил его ранее, когда массировал плечи Нориаки. На ладони снова оказалось масло, быстро согревшееся от живого тепла, а запах лаванды, все ещё витавший в воздухе купальни, стал сильнее. Флакон со стуком вернулся на мраморный пол и был позабыт. Нориаки шумно выдохнул, когда Дио вновь оказался так близко, что можно было ощущать жар его тела, и расположился между его раздвинутых ног, прижавшись вплотную. Он ощущал его ненормально горячее, почти что обжигающее дыхание на своей шее, когда тот опустил руку между их телами и огладил, покрывая маслом, сначала свой член, а потом — его. Пульсация в паху уже была почти невыносимой, и Норики чуть было не зашипел, но сдержался, ощущая, как сводит от желания низ живота и бёдра. Губы вновь прижались к шее, Нориаки запрокинул голову назад — он знал, что Дио не станет его кусать, а если и станет, то после короткого дискомфорта наступит избавление от любой боли вообще, так что дать ему пространство для любых манёвров в области своей сонной артерии казалось хорошим решением, с какой стороны ни взглянуть. Дио качнул бедрами напротив бедра Нориаки, вылизывая его шею, и тот вцепился руками в крепкие плечи, удерживая то ли себя, то ли его, а затем, расслабившись, закинул их выше и обхватил Дио за шею. Он наклонил голову, провел кончиком носа по уху, на котором было три родимых пятнышка в ряд, а затем облизнул ушную раковину. Все мысли стремительно покинули голову Нориаки, оставив только лишь желание и удовольствие. Движение прекратилось, но только лишь для того, чтобы Дио снова опустил ладонь и обхватил оба их члена вместе, благо, ее ширины для этого хватало, и начал работать рукой. Бедра Нориаки сами двигались навстречу руке Дио, а каждый его выдох перемежался с тихими стонами. Дио навалился на Нориаки, сильнее вжавшись в него грудью, и уткнулся лицом в его ключицу. Рука двигалась быстро, возможно, слишком быстро для Нориаки, хотя Дио, похоже, все устраивало — его стоны, ставшие совершенно бесстыдными, непременно вызвали бы у Нориаки ассоциации с дешёвыми порнофильмами, если бы он мог вообще соображать на данный момент. Дио был так близко к нему, не оставлял между ними ни единого сантиметра свободного пространства, что Нориаки не удержался и укусил у его основания шеи, тут же зализывая место укуса, от чего Дио шумно выдохнул. Движения его бёдер начинали терять ритм. Через несколько секунд Дио кончил, и Нориаки соврал бы, сказав, что не был раздражен этим. Его руки все еще обхватывали шею Дио в подобии крепкого объятия, пока тот пытался отдышаться, уткнувшись прямо ему в шею, и Нориаки закатил глаза, поерзав на своем месте в попытке самостоятельно потереться о Дио. К чести Дио (как иронично), он быстро пришел в себя и понял намек. Опустив чистую руку на член Нориаки, Дио погладил его, следя за реакцией и подбирая нужный ритм. Не зря Дио считали гением — он быстро понял, как ему нужно двигать рукой, чтобы достичь максимального эффекта, и оргазм Нориаки не заставил себя долго ждать. Он вскрикнул и приподнял правое бедро, обхватывая ногой Дио, прижимая его ещё ближе к себе. Через несколько секунд Нориаки расслабился и обессилено откинулся на мраморный пол купальни. Его ноги все ещё были опущены в воду, а Дио отступил назад. Постепенно он вновь обрел способность связно мыслить и увидел, что Дио взял черпак, лежавший до этого неподалеку, и омыл себя водой из бассейна. Она стекала по его обнаженному телу вместе со спермой прямо на пол. Нориаки хотелось бы прокомментировать, что это отвратительно, но говорить не было ни сил, ни желания. К тому же, он понимал, что его слова тот не стал бы воспринимать всерьез — зачем волноваться, если есть верные запуганные слуги, которые все уберут и поменяют в бассейне воду. Дио подошёл к лежащему на мраморном полу Нориаки и опустился рядом. В руке он держал наполненный ковш, который тут же поднял, ополаскивая расслабленное тело перед собой. Дио любил иногда изображать из себя галантного, учтивого джентльмена. Это было чем-то вроде его каприза, и Нориаки позволял ему это, особенно когда ему было хорошо и спокойно, как сейчас. Его глаза начали слипаться, когда Дио медленно провёл по мышцам его живота рукой, смахивая остатки воды.***
Взгляд Нориаки замер на красном горохе, рассыпанном по кипенно-белому хлопку косынки служанки. Косынка была накрахмалена так сильно, что почти стояла колом, тёмный хвост, выглядывающий из-под неё, словно хвостик маленького юркого зверька, покачивался из стороны в сторону, пока она, ритмично двигаясь, начищала пол. Щётка скользила с резким звуком, отдирая свечной воск и застарелые пятна от пролитых реагентов и рассыпанных порошков. Старые доски требовалось регулярно чистить и полировать, чтобы они сохраняли приличный вид, чем изредка и занималась многочисленная армия обслуги. Дио любил, когда мастерская не отличалась в этом от остального дома, поэтому кого-нибудь изредка запускали, чтобы выполнить самую грязную работу, с которой не справлялся Нориаки, который ещё соглашался мыть рабочую посуду, но вот полы мыть точно не собирался. Обычно, правда, невезучего слугу или служанку больше никто не видел, но никто ничего не говорил по этому поводу. В этом доме было принято беспрекословно слушаться хозяина и молчать, всегда молчать. К вискам подступила головная боль, и Нориаки потер их пальцами, прикрыв глаза, подумав, что голова в последнее время болит всё чаще и нужно бы изготовить мазь из марокканской мяты, чтобы бороться с приступами. Дио не было рядом, он занимался бог знает чем в своей комнате, а Нориаки был предоставлен самому себе, оставленный приглядывать за девчонкой и колбой, в которой близился к концу второй этап. Это был самый опасный момент: жидкость внутри была нестабильна, и любое изменение давления или температуры могли привести к взрыву. Во время предварительных попыток они уже несколько раз взрывали колбы, а потом по два дня отмывали мастерскую. Ну, как отмывали. Нориаки отмывал, а Дио, как всегда, сидел, закинув ноги на стол, и на все претензии отвечал, что Нориаки может справиться и один, а его вид отсюда устраивает полностью, и безобразно скалился, уставившись на задницу Нориаки, обтянутую светлыми брюками, пока он ползал по полу, пытаясь собрать остатки стекла и оттереть от досок и камней чёрную жидкость, которая на воздухе тут же твердела, становясь похожей на смолу. В любом случае, Нориаки твёрдо выучил урок, гласящий, что во время процесса к колбе приближаться нельзя. Дио говорил, что будет преступлением накладывать швы на такое хорошенькое лицо, и Нориаки, хоть и не был о своем лице столь высокого мнения, все же предпочёл бы обойтись без шрамов. — К хозяину в пятницу опять приходил тот высокий красивый местный. Девочки на него страшно заглядываются, знаете, Дина вообще чуть поднос не уронила, так засмотрелась! Мы думали, шею свернет! — девчонка опять болтала, не обращая внимания на то, что Нориаки ей не отвечает. — Угу, — он не стал отрывать взгляда от тяжёлой книги, которую держал в руках, продолжая скользить взглядом по строчкам, выписанным витиеватым почерком. Неаккуратная клякса чёрных чернил, видимо, сорвавшаяся с кончика пера невнимательного автора, застыла прямо над первым словом страницы номер сорок три, и Нориаки раздражённо потёр кляксу ногтем, пытаясь её соскрести. Это не помогло — клякса продолжала смотреть на него с пожелтевшего листа, а Нориаки смотрел на неё в ответ, краем уха слушая щебет девчонки на фоне. Он пролистнул вперед с десяток страниц и, наконец найдя то, что искал, углубился в чтение. Указательный палец прослеживал строчки, левой рукой он потянулся за шариковой ручкой, лежащей на краю стола, чтобы сделать заметки. Уложив на колено журнал, он исписал несколько листов, низко нагнувшись над бумагой, когда услышал знакомый треск. Нориаки резко вскинул голову, словно испуганный олень, заслышавший щелчок затвора ружья охотника, и повернулся на звук: звук напоминал шорох листвы под ногами и раздавался, обычно, ровно перед тем, когда всё должно было пойти к чёртовой матери. Девчонка оказалась слишком близко к атанору и, видимо, заметив тонкий слой серой пыли и разводы прямо на колбе, потянулась тряпкой обтереть стекло. Субстанция внутри, чуткая к любым изменениям и движениям поблизости, тут же ощутила её прикосновение и вступила в реакцию, которую нельзя было описать обычными химическими формулами и терминами. По чёрной поверхности прошла волна ряби, а за ней ещё одна, и ещё, и каждая сильнее предыдущей. Нориаки смотрел на девчонку, не отводя взгляда. Она ещё даже не успела отдёрнуть руку, а он уже понимал, что она умрёт через доли секунды. Ну и что, равнодушно подумал он. В тот момент, когда Дио попросил её прибраться здесь, она была уже мертва. Девочка была полненькой, пышущей здоровьем, и кровь её наверняка была хороша, а это значило, что Дио не упустил бы шанса восстановить свои силы. Ей всё равно нельзя было видеть ничего из того, что находилось в этой комнате. Он представил это себе так явственно, словно это уже произошло: сейчас колба лопнет, белый передник окажется забрызганным чёрной маслянистой субстанцией, а стекло вопьется ей в лицо, если, конечно, взрывная волна не изуродует его раньше и не отбросит тело на холодные камни. Всюду будет кровь, грязь, и Дио будет орать и бить в ярости рабочую посуду из-за сорванного процесса, Нориаки придется убираться, а тело вынесут и зароют под оливой рядом с её подружками, с которыми ещё несколько месяцев назад они смеялись рано утром, когда шли через двор с большими корзинами грязного белья. Она умерла уже давно, ровно в тот момент, когда вошла сюда, повторил он про себя ещё раз и почувствовал, как его тело само сорвалось с кресла, а рука вытянулась вперёд. Ему удалось ухватить её за лямку фартука, и он вложил все силы в то, чтобы дёрнуть её к себе. Девочка тут же отказалась в его руках, такая маленькая, достающая макушкой ему лишь до подбородка, и он отбросил её подальше от себя. Последнее, что Нориаки услышал, был её истошный визг и какой-то даже слишком тихий звук, с которым лопнула колба. «А может, — подумал он, — это я умер уже давно?»