Волей небес

      Клац!       Деревянные шесты столкнулись. Маринетт отклонилась назад, низко замахиваясь, чтобы сбить Кота с ног. Он подпрыгнул. Промелькнув размытым пятном, тупой наконечник шеста неожиданно оказался в считанных сантиметрах от её лица. Она могла даже почувствовать запах дерева. Сердце бешено колотилось. Со лба стекла капелька пота.       — Ты опять подставилась, — произнёс он, улыбаясь уголком губ.       Прищурившись, Маринетт отпихнула его шест и обрушила на него шквал ударов. Он уклонялся, отбивался и кружился вокруг неё со всей присущей ему грацией. Что раздражало её лишь сильнее. Быстрее. Ей нужно было двигаться быстрее.       Оружие сталкивалось с клацаньем, и удары, вибрируя, отдавали до самого плеча. Кот не выкладывался на полную, но не вкладывай он в свои удары достаточно силы, чтобы противостоять ей, его шест бы попросту вылетел у него из рук. То же, само собой, можно было сказать и о ней.       Хрясь!       Её отбросило назад, и она заскользила по полу, тормозя пятками, чтобы не упасть. Стоя в центре бальной залы с шестом в руке, Кот выгнул бровь, словно спрашивая, чего она ждёт.       Маринетт зарычала и устремилась вперёд, размахивая шестом, будто в неё бес вселился. Его глаза чуточку округлились. Он уклонился от нескольких атак, но, когда она нацелилась ему в голову, он поймал её шест рукой. У неё было чувство, словно она врезалась в стену. Его было с места не сдвинуть.       — Кот, — выдавила она, скрипя зубами. — Ты же говорил, что не будешь применять всю свою силу.       — А ты знаешь, почему я остановил тебя? — спросил он, не выпуская её шеста.       Она готова была сорвать на нём своё раздражение, но затем сделала глубокий вдох и опустила глаза.       — Я напала со злости.       — И если бы я был отцом, то непременно воспользовался бы всеми ошибками, которые ты совершила, и сделал бы нечто похуже, чем просто остановил твой шест.       Её плечи опали.       — Эй. — Он поднял её голову за подбородок, чтобы заглянуть ей в глаза. — Всё нормально. У тебя отлично получается. Правда отлично. Только я должен быть к тебе строг, потому что…       — Я знаю.       Она не могла позволить себе заводить плохие привычки. Кот обучал её всему возможному, чтобы сделать из неё воительницу, способную противостоять богу. И всё это было бы напрасно, если бы её убили из-за её же необдуманных действий.       — Не переживай, — улыбнулся он. — Я не сомневаюсь, что однажды тебе удастся меня победить.       — Совсем необязательно сыпать соль на рану, — поджала губы Маринетт.       — Я пытался тебя подбодрить.       Она сделала шаг назад и крепче обхватила шест.       — Хватит болтать. Дерись.       Широко улыбнувшись, он перешёл в наступление.

***

      Вечером, как обычно, Бражник пришёл наблюдать за тем, как она исцеляет дерево до тех пор, пока её держат ноги. Маринетт ненавидела эти моменты всеми фибрами души. Она бы предпочла проводить это время в бальной – теперь уже тренировочной – зале и оказаться в очередной раз разгромленной Котом, однако от Бражника было никуда не деться. И от дерева тоже.       Поначалу оно казалось абсолютно мёртвым. Теперь же она ощущала пульсацию жизни где-то глубоко-глубоко в корнях, как приглушённое сердцебиение. От этого становилось… не по себе. Иногда, когда её руки лежали на узловатом стволе, ей казалось, что дерево тоже пытается достучаться до неё. Будто знает, что она рядом.       — Как вообще так получилось, что богиня созидания очутилась в дереве? — спросила Маринетт, когда Бражник ушёл, а Кот донёс её до постели.       — Нам остаётся только гадать, — ответил он, усаживаясь на краешек кровати. — Я даже не знал, что это дерево служит ей тюрьмой.       — Но ты ведь раньше часто сидел во дворе и смотрел на него.       — Наверное, это и правда могло показаться странным, — нахмурился он. — Меня, как бы это сказать, к нему тянуло.       — В смысле?       Он принялся пальцем выводить круги по одеялу.       — Не знаю, как объяснить. Что-то внутри меня будто просилось быть к нему ближе.       — К жуткому, засохшему дереву? — наморщила нос она.       Он пожал плечами.       Что ж, возможно, в этом была своя логика. Он был богом разрушения. Созидание и разрушение всегда шли рука об руку. Может, его просто тянуло к богине, заключённой внутри, если она, конечно, действительно была там.       — Это чувство не стало сильнее? — спросила Маринетт.       — Вроде бы нет. А что?       — Я просто… — Она закусила губу. — Хотелось бы мне быть в курсе планов твоего отца. Это дерево мне не нравится.       Он открывал и закрывал рот, а выражение его лица стало очень напряжённым, натянутым и хмурым.       — Всё нормально, — сказала она, положив ладонь поверх его руки. — Я знаю, что ты рассказал бы, если бы мог.       — Прости, — повесил голову он.       — Ничего.       Он скривился и отвёл взгляд в сторону. Очевидно, он не считал, что в этом не было ничего такого. Он всегда корил себя, будто подвёл её своим поступком, совершенным невесть сколько лет назад.       Раз уж на то пошло, ей стоило бы узнать его возраст. Не знать такое было странно.       — Кот, сколько тебе лет?       Он недоумённо моргнул.       — Эм, двадцать четыре.       — Да ладно, неужели? Тебе всего двадцать четыре?       — Да. — Его плечи слегка поникли. — Это плохо?       — Нет-нет, конечно нет, — замахала руками она. — Это… Просто я думала, что ты намного старше.       — Почему? — нахмурился он.       — Потому что ты бог. Разве вы не иначе стареете?       — Ну, мы ведь не остаёмся детьми сотни лет, ничего такого. Достигнув расцвета сил, я проведу в таком состоянии куда больше времени, чем обычный человек. Только и всего.       Это было логично, однако Маринетт всё ещё никак не могла отойти от осознания, что они были одного возраста.       — С чего вдруг ты вообще об этом спросила? — до сих пор не мог взять в толк он.       — Уже неважно, — ответила она с улыбкой.       Ей не хотелось зацикливаться на плохом. В её жизни столько всего происходило, она столько всего не могла понять или же исправить. Уму было непостижимо. Поэтому она хотела пожить в своё удовольствие, пока у неё было на это время и не нужно было ни тренироваться, ни угождать Бражнику. Так что она взяла Кота за руку и притянула его к себе. Не оказывая сопротивления, он позволил ей уложить его так, что она оказалась к нему прижата. Его щёки теперь покрывал лёгкий румянец.       — Останешься со мной сегодня? — тихо спросила она.       Румянец стал пунцовым.       — Не в этом смысле, — едва не захлебнулась слюной она, осознав, как это, должно быть, прозвучало. — Я-я имела в виду вот как сейчас. Просто побыть рядом.       — Конечно, — обнял её он. — Если ты этого хочешь.       Улыбнувшись и закрыв глаза, она расслабилась в его объятиях.       — Хочу.