Я стала матерью злодея

      Ложь всегда давалась мне легко. Я могла врать, порой сама веря в собственные слова. Обмануть ребёнка мне не казалось сложной задачей, да и опыт был. Но не сказать, что приятный. Впрочем, сейчас это ложь во спасение.       Осторожно поддерживая Эда под голову, я уложила его себе на живот и грудь, с наслаждением перебирая чёрные кудряшки. У меня всегда был фетиш на волосы, особенно мужские. У них какая-то особая для меня привлекательность. Волосы Эда оказались немного жестковатыми на ощупь, торчали вихрами в разные стороны. Это было даже забавно.       Я прижала мальчика к себе, чувствуя себя просто замечательно. У меня не было своих детей, я всегда баловала детей знакомых и племяшек. И теперь у меня есть своё вихрастое чудо. Я была более чем счастлива.       Тряхнув головой, прогоняя нахлынувшие воспоминания, я позвонила в колокольчик. Мне уже даже начинало нравиться, что всегда можно позвать слуг, чтобы они сделали что-то для тебя.       Роза явилась незамедлительно. Одна. Выглядела она крайне взволнованно.       — Мадам? Надеюсь, молодой господин… жив?.. Вы не подумайте…       Я погладила Эда по голове, перебирая кудряшки.       — Всего-то потерял сознание. Не беспокойся. Но я не за этим тебя позвала.       — Вы чего-то хотели? — вопросительно уставилась на меня Роза.       — Да. Принеси мне чего-нибудь лёгкого на перекус, сладости и клубничный чай. Всё на твоё усмотрение, но главное клубничный чай.       Да-да, я запомнила при прочтении, что Эд любит клубнику. Так порадуем же ребенка!       — Я вас поняла. Будет исполнено. — Роза поклонилась и отправилась выполнять поручение.       Я не могла налюбоваться на милую мордашку спящего мальчика. Ну какая же он прелесть! Боже ж ты мой! И если верить прочитанному, в будущем он разобьёт не одно девичье сердечко!       Пока никто не видел, я уткнулась носом ему в волосы, пряча глуповатую улыбку. Мне двадцать семь лет, мать вашу! Я всегда хотела ребёнка и семью, правда, не получалось ни то, ни другое. А тут у меня есть наимилейший сынуля, похожий на моего любимого Гилберта!       Роза привезла тележку со снедью и разложила мне на журнальном столике тарелку с супом, сэндвичи, пирожные и поднос с чайничком и чайными чашками. Сервиз мне особенно понравился: белый фарфор с золотой каймой, расписанный жёлтыми и розовыми хризантемами.       — Можешь идти, — потянувшись за сэндвичем с ветчиной, сказала я.       Девушка немного опешила. Видимо, Виола обычно ела при Розе. Но она поклонилась и удалилась в смешанных чувствах.       Я взяла сэндвич и надкусила. У хлеба был необычный вкус, но мне понравилось. А ведь я не абы кто, а избалованная девица из двадцать первого века, где количество вкусной еды превышает спрос на эту самую еду.       Ладненько. На самом деле у меня была причина спровадить Розу. Какая?       Манеры.       У меня совершенно пусто в голове, нет памяти прошлой хозяйки тела. Только я и моя личность. Ну и смутные воспоминания о книжке, которую я читала пару месяцев назад и бросила где-то на середине из-за скукоты, сразу перейдя на последние главы. При хорошем начале работа оказалась максимальной тягомотиной, а ведь мне нравится политика и неспешное развитие сюжета…       Загрустив, я попробовала картофельный суп-пюре. У него был пряный запах и немного пресный вкус, но такой и должна быть пища для больного. Хлеб с ветчиной тоже неплохой выбор. Вот только я ещё собиралась забить желудок всеми этими чудесами кондитерской мысли. На подставке были и эклеры, и макаруны, и безе, и кусочки тортиков, и печенье. Никогда особо не была любителем сладкого, но вкусы у Виолы совершенно иные.       Прикончив суп и умяв парочку сэндвичей, я почувствовала себя лучше. Похоже, заниматься поглощением еды мне понравится и здесь. Всегда любила поесть. Интересно, Виола не расположена к полноте? Иначе я буду плакать. Хотя нет, я буду толстой и счастливой!       Я решила запить горе чаем, налив себе чашку до краёв. Запахло клубникой. Я отпила. В принципе неплохо, вот только чаем меня тоже не удивишь. Всегда была любителем засесть с красивой кружечкой у ноутбука, периодически посещая кухню, дабы пополнить запас. У меня было много разных сортов чая и множество напитков: чёрный чай, зелёный, белый, шиповник, всякие смеси, какао… Единственное, не люблю красный. Надеюсь, Виола не питала к нему тёплых чувств, а иначе мне трындец.       Моё маленькое кудрявое чудо завозилось во сне. Просыпается?       Сонно моргая, Эд зевнул, прикрывая ротик ладошкой. Потянувшись, он запутался в моём пеньюаре и чуть было не свалился. Норовя пролить чай из чашки, я подхватила Эда одной рукой. Он поднял на меня свои серо-голубые глазки и замер.       — М-мама?!       Ох ты ж божечки-кошечки! Он так очаровательно испугался, что у меня от умиления чуть лицо не треснуло!       — Да, я твоя мама, — сказала я, и мне от этих слов стало хорошо-хорошо.       Внезапно голубизну его радужек обдало мутной поволокой, и глаза приобрели насыщенный красный цвет. Я порядком удивилась. Впервые такое вижу. Вот тебе и магический мир. Так же внезапно, как и изменился цвет глаз, Эд дернулся, норовя убежать.       «Ну уж нет», — хмыкнула про себя я, крепким захватом не давая моей прелести ретироваться.       — Тише-тише, мой хороший, — я принялась успокаивать Эда. — Всё нормально. Держи печенюшку. — И, взяв с подноса шоколадное печенье, пихнула ему в рот. Не сопротивляясь, мальчик принялся работать челюстями, жуя.       Ну что за чудесный ребёнок.       — Отлично, а теперь запей. — Я подала ему чашку, из которой недавно потягивала чай.       Мы молчали. Он, такой очаровательный в своём смущении, держал чашечку. Я любовалась его по-детски пухлыми щёчками и чёрными кучеряшками. Нет, такая милота вне закона. Это просто какое-то оружие массового поражения.       — Мама, вы меня не боитесь?.. — исподлобья поглядывая на меня, внезапно спросил Эд.       Ну что за глупыш! Как тебя можно бояться?       Я ткнула его пальцем в нос:       — Би-и-ип, — и хихикнула.       Смутившись ещё больше, Эд принялся пялиться в чашку, словно пытаясь прочесть в ней свою судьбу. Даже грустно как-то, что ребёнок так реагирует на свою мать. Если мои воспоминания не лгали, Виола его даже поколачивала. Или это из другой работы? Блин, плохо помню.       — Нет, не боюсь. И никогда не боялась. А знаешь, почему? — спросила я, беря с подноса на журнальном столике шоколадное печенье.       — Н-не знаю…       Плохо обманывать детей, но мне нужна разумная причина такой резкой смены отношения. Эд ещё не лишён своей детской наивности и доверчивости, каким бы смышлёным он не был.       Я разломила печеньку напополам. Одну часть сунула себе в рот, а вторую ткнула Эду в губы. Он не стал сопротивляться и съел предложенное.       — Эд, ты умеешь хранить секреты? — начиная издалека, спросила я.       — Да! Умею! — закивал головой Эд, да так, что начал сползать вбок. Мне пришлось подхватить его, возвращая обратно.       — Всё это время я была под заклятием. Из-за него я боялась тебя и твоего папу, но всё в прошлом. Мне удалось побороть его. Теперь всё будет хорошо.       Поверил же?       — А отец знает? — спросил Эд.       Я отрицательно покачала головой.       — Нет, и я пока не хочу ему говорить. Я не знаю, кто наслал заклятие.       — Наверняка это та женщина! — излишне воодушевлённо воскликнул Эд.       Я поморщилась, пытаясь припомнить, кого это чудо могло обозвать так грубо. Любовницу?       — Женщина? Ты про кого? — решила уточнить я.       — Мать Лизы и Элли!       Лиза и Элли… Вроде бы так звали сестёр Эда. Ну, если они вообще его сестры. Я не удивлюсь, если любовница нагуляла их на стороне.       Но сейчас не о том речь.       — Я бы не говорила так голословно, что это она… Это мог быть кто угодно… — пробормотала я.       Ничего не знаю про Любеллу. Я дропнула книгу чуть ли не в начале, но уже тогда эта баба показалась мне глуповатой. Кто знает, может, на Виоле действительно было какое-то заклятие. Мне почём знать? Уже ни в чём не уверена. Мне нужно сесть и пройтись по тем событиям истории, которые я пока что помню. И обязательно записать их.       — Уверен, это она. Я видел у неё странные книги в комнате!       Опа, а вот это уже интересно. Надо будет как-нибудь незаметно проникнуть в её покои и пошуровать там.       Вздохнув, я потрепала милашку Эда по кудряшкам. Чувствую, это войдёт в привычку. Он такой очаровашка, ещё и на пёселя похож. Хвала богу попаданчества, что сделал меня его мамой. Аминь.       — Как бы то ни было, — гладя Эда по волосам, расплылась я в улыбке, — теперь мы можем видеться в любое время.       — Ура! — Эдвард радостно повис у меня на шее.       Мы ещё какое-то время посидели вместе, но начало темнеть. Пришли Роза и няньки, чтобы забрать малыша спать. Ну да, время уже позднее. Я посмотрела на часы. Не было ещё даже восьми.       — Мама, мы же увидимся завтра?! — вцепившись пальчиками в дверной косяк так, что две няньки не могли его отодрать, законючил мальчик.       — Да, я тебя позову, — улыбнулась я.       Эд отзеркалил мою улыбку. Я схватилась за сердце, пронзённое стрелой любви. Этот ребёнок слишком милый!       Эд и няньки ушли. Мы с Розой остались вдвоём.       — Вам бы тоже отдохнуть. Вы только начали приходить в себя… — беспокоясь, сказала Роза.       И правда. Стоило ей заговорить о сне, как я зевнула, прикрывая рот рукой. В моём мире неприлично зевать во всю варежку, а герцогине и подавно.       — Вот видите, видите? Ложитесь скорее! — запахнув шторы, Роза погнала меня в кровать. Я не сопротивлялась.       Роза взбила подушки и уложила меня на них, накрыв сверху одеялом.       — Спокойной ночи, мадам, — добродушно пожелала мне она.       — Ты тоже ложись. У нас завтра много дел, — аж замечталась я.       — Обязательно, мадам. Крепких снов, — сказала Роза и выключила ночник. Комната освещалась только светом из коридора, лившемся через раскрытую дверь. Но и этот свет растворился, когда горничная покинула меня.       На меня напала сонливость. Какая же Виола ослабшая! Ну и не удивительно.       Глаза чуть попривыкли к темноте. Я подняла перед собой руки, разглядывая перевязанные бинтами запястья. Вот сколько раз в той моей прошлой жизни хотела с собой покончить, но действительно что-либо сделать у меня не хватало смелости. Да и, откровенно говоря, в живых меня держали родители. Я была очень любима своей семьёй. Меня очень трудно родили, холили и лелеяли. Они бы не пережили, если бы дочь ушла на тот свет раньше них. Но теперь меня больше ничто не связывает с той скучной и жалкой жизнью, где мне приходилось насильно дышать ради родителей.       Я сжала и разжала кулаки. Теперь это мои руки. Дотронулась кончиками пальцев до лица, ушей, шеи и волос. Это всё — новая я.       Осталось только обуздать эту жизнь, поменять отношение к Виоле. Завтра я обязательно посещу библиотеку и пошарюсь там по полкам в поисках информации. Эх, жаль, тут нет Википедии. И надо будет выписать всё, что я помню про историю, в которую попала. Все известные мне факты и события.       А пока — спать. Глаза слипались. Я перевернулась на живот, подсовывая руки под подушку в моей излюбленной позе для сна, и зевнула. Морфей любезно принял меня в свои объятия, даря сон.       Мне было так хорошо. Так уютно и тепло. Мягко.       И кто-то обнял меня. Какой приятный сон. Люблю объятия.       Я обняла в ответ, теснее прижимаясь, вбирая чужое тепло.       Мне показалось, что кто-то сказал, что любит меня. И это было замечательное чувство.