Leonard Cohen — The Futurе
Я чувствовал себя отвратительно, когда ехал в такси на первую, официальную репетицию в своей жизни. И не потому что член еще стоял (хотя признаюсь, и поэтому тоже), а больше потому, что я снова подвел Эдди. Я понимал, что поступил ужасно — бросил его в такой момент, но по голосу мистера Спроуса было понятно, что ждать он не любит, а я и так опаздывал уже на хрен знает сколько времени. К тому же, теперь я был не один, а в группе — и подводить парней мне тоже не хотелось. Я был уверен, что Эдди меня простит. Я хотел даже написать ему пару сообщений с извинениями, но слова не шли. Странно, я писал по несколько песен в неделю, но не мог придумать, что написать своему парню после того, как мы чуть (главное уточнение) не потрахались в туалете ресторана, откуда я позорно сбежал. Я сжимал телефон в пальцах, упирался им себе в подбородок и надеялся только на то, что, когда я приеду на репетицию, член немного успокоится. Дрочить в такси я бы себе не позволил уж точно. — Ну, наконец-то, — на пороге клуба меня встретил мистер Спроус, и по его лицу я не могу понять — злится он или нет. Плохой знак, — Ричи, я все понимаю… Вчера вы все провели бурную ночь, но давай запомним раз навсегда: на репетиции мы не опаздываем. Никогда, понял? Ни при каких обстоятельствах. Ни я, ни другие парни не любят ждать. Думаю, тебе бы тоже не понравилось торчать бог знает сколько времени на студии, ожидая кого-то из парней, ведь так? Мистер Спроус говорил не зло и не сурово, просто как будто отчитывал меня словно маленького ребенка, но это меня обидело. Хотя я и понимал, что виноват. — Да. Простите. Перепутал время… — Если бы Джастин Бибер так путал время, думаешь, он стал бы такой звездой? — хмыкнул мистер Спроус, тем не менее, убирая руки с груди, — сомневаюсь. Я не стал спрашивать, куда мог в свое время опаздывать Джастин Бибер, разве только что в начальную школу, но послушно кивнул и прошел за мистером Спроус в зал для репетиций. Парни уже ждали меня, и выглядели свежо и не помято, так, словно и не пили со мной всю ночь. Генри потом сказал, что это называется «привычка», и хлопнул меня по плечу со словами, что я буду таким же. Но мне не хотелось приобретать такую привычку. — Телефон, Ричи, — сказал мистер Спроус, и протянул мне свою огромную ладонь. Я увидел на пальце обручальное кольцо, и почему-то эта деталь прочно осела у меня в памяти, — мы не отвлекаемся на инстаграм и прочие социальные сети, не снимаем сторис и не выкладываем фотки, пока работаем. У вас через две недели концерт. Не забыли? Вам нужно выучить все песни Ричи. — А что по деньгам? — спросил Крис, зевая. Вид у него всегда был такой, будто его только что разбудили. — По две тысячи на каждого, если хорошо выступите, — мистер Спроус постучал пальцем по своим часам, — все, парни, за работу. Я присвистнул, беря в руки гитару, которую очень предусмотрительно оставил с вечера на базе. Две тысячи баксов за выступление?! За то, чтобы спеть свои песни?! — Я же говорил, он крутой. Только не зли его, и все будет классно, — Виктор хмыкнул, давая мне «пять», — ну, че, погнали? И мы погнали. Мы репетировали несколько часов подряд, сколько — я не знал точно. Сбился со счета. Мне приходилось чуть ли не на словах объяснять, какие партии в какую песню лучше ставить — Генри схватывал все на лету, а вот с Крисом и Виктором было сложнее. — Блять, я не могу на слух. Дайте мне ноты. — Я вообще по нотам не умею играть, — закричал Виктор, — играю, как бог на душу положит. — По-моему, он на тебя просто положил один огромный болт, — заржал Генри, ударяя в такт своему смеху палочками. Я старался сохранить благоразумие, и по сто раз всем все объяснял. Все же, парни были хорошими музыкантами. И спустя пару часов мы разобрались с парой песен. А если быть точными — только с двумя. — Как минимум десять песен, парни, — сказал мистер Спроус, заглядывая к нам каждый час, — публика будет отличная, не подведите. Я уже всем рассказал, что через две недели здесь выступят настоящие звезды. Я смутился и почувствовал на себе прожигающий взгляд мистера Спроуса. Потом он так же посмотрел на остальных парней, но почему-то особую ответственность я чувствовал именно на себе. Песни все-таки мои, а значит, и меня суровее всех будут оценивать по ним, и всю группу в целом… Я вдруг подумал об Эдди. Хотелось позвонить ему, или хотя бы написать короткое сообщение, но правила есть правила. Я не хотел отвлекаться на телефон, чтобы поскорее оказаться дома. Я не знал еще, как буду заглаживать свою вину за то, что хреново загладил вину в прошлый раз, но хотел что-то придумать. Точнее, мой план уже был придуман. В тот момент мне оставалось только работать дальше над песнями, и когда я начинал творить, я забывал о времени.***
Когда я вернулся домой, я нашел Эдди, спящим на кухне, за барной стойкой. В воздухе витал запах алкоголя, и я был уверен, что он напился вдрызг. Я был виноват в этом, и мое сердце сжалось. Я чувствовал ужасную вину за то, что бросил его, а когда прочитал все сообщения, которые он мне прислал, так готов был рвать и метать, и отказаться от всех концертов в мире, лишь бы не делать ему больно… Я осторожно сел за стол напротив Эдди, позвал его тихо по имени, но он не ответил. Он крепко спал, только мирно сопел, и выглядел настоящим ангелом. Господи, как же я его люблю. Я осторожно попытался приподнять его сначала над столом, а потом уже и полностью над полом, и отнес в комнату, на постель. Он был в той же одежде, что и в ресторане, и у меня опять все внутри свернулось в узел от желания и возбуждения… Черт. Я осторожно уложил Эдди на кровать, накрыл его одеялом и лег рядом. Я был уставшим, как собака. Оказалось, репетировать шесть часов подряд — та еще тяжелая работа. Пальцы ныли от струн гитары, голос срывался. Я был уставшим, но счастливым, потому что я засыпал рядом с Эдди. Пьяный Эдди не был агрессивным или жестким, как я. Он становился ранимым мальчиком, и я осторожно гладил его по спине через рубашку, пока он спал, зная, каким похмельем он будет мучиться с утра, и, черт возьми, из-за меня. Я осторожно приподнялся на локте, поцеловал его в щеку. Он что-то пробормотал во сне, но даже не дернулся. Мне показалось, что он сказал «ялютярич», но надежды на это не было. Я предполагал, что утром он устроит мне разборку, и я ее заслужил. Но пока я лежал рядом с ним, перебирал его пальцы, даже запах алкоголя, которым от него несло, был родным и приятным. Я так любил его. Я кое-как скинул с себя шмотки, и залез к нему под одеяло. Я только успел прикоснуться к нему со спины, обнять, когда тут же заснул. Во сне мне снился концерт. С утра я проснулся от ярких лучей солнца, которые нахально уселись на моем лице. Я поморщился, приоткрыл глаза. Эдди все так же лежал в той же позе, в которой заснул. Такой маленький, такой беззащитный… — Эдс, — тихо позвал его я, наклоняясь над его ухом. Осторожно подул на почти детскую кожу. Он не ответил. Я принялся целовать его, чувствуя, что утренняя эрекция была вызвана не только физиологическими потребностями. — Отвали, — услышал я сонный, хриплый голос, — Ричи, иди на хер. — Прости меня, — тихо сказал я, — я вчера опять накосячил, да?.. — Еще как. Я бы убил тебя, если бы… Мне не было так плохо… Судя по голосу, Эдди действительно страдал. Я осторожно еще раз поцеловал его в щеку, но он вполне ощутимо пнул меня локтем. — Нет, Ричи. И я не стал приставать. Я посмотрел на часы — времени было двенадцать, пары я снова пропустил. Я собирался забрать документы или перевестись на заочное отделение, потому учеба была сейчас последним делом, о котором я думал. Я встал с постели, прошел в ванную, где сделал все свои дела (почистить зубы — три минуты, душ — пятнадцать минут, дрочка на спящего Эдди — еще минут десять), а потом вышел, оделся и уехал на очередную репетицию.***
Вспоминая сейчас те две недели, я не могу сказать, что я тогда чувствовал. Я был будто между двух огней — репетиции и Эдди. Я уезжал на репетиции, когда Эдди еще спал, потому что всякий раз, когда я возвращался, он был пьяным. Я пытался поговорить с ним, но он был не в том состоянии, чтобы отвечать мне. В какой-то момент я не выдержал и позвонил Биллу. — Билл, прошу тебя… Эдди бухает уже неделю. Может, ты не будешь потакать его слабостям? — А, может быть, ты не будешь шляться, хер пойми где, а, Ричи? — и Билл бросил трубку. Я очень хотел уже отказаться от концерта и вечных репетиций, но… Не мог. Мне это нравилось, правда, нравилось. И я был уверен, что, как только мы отыграем первый концерт (все-таки, нам действительно было необходимо сыграться с парнями), потребность в том, чтобы проводить в клубе время с утра до ночи, снизится. Я действительно в это верил. Мы репетировали, мы писали новые песни. Точнее, я написал новую песню, и заставлял парней прогонять ее раз за разом, пока нас всех не стало от нее тошнить. — «Прости меня, мудака»? Отличное название для песни. Решил извиниться перед своим парнем со сцены? Довольно романтично, — сказал Крис, отдавая мне листок с коряво написанными нотами. — Я знатно проебался. И продолжаю проебываться перед ним, потому что я здесь, а не с ним… — я снова хотел потянуться к телефону, чтобы написать Эдди, но вспомнил, что телефона нет. По факту, нам разрешалось выходить только курить, но когда я погружался в музыку, я забывал даже о сигаретах. Даже — как бы страшно это ни было — порой я забывал и об Эдди. Я писал о нем песни, я пел о нем песни — и мне казалось, что он и так рядом. Две недели я возвращался домой и заставал его спящим. Мне же не хватало этих ссор и выяснений отношений, которые всегда заканчивались бурным сексом. Я любил Эдди, мне не хватало его физически… Но и без музыки я тоже уже не мог. Мне не нравилось, что Эдди столько пьет, но меня радовала, по крайней мере, мысль о том, что он делает это не в одиночестве, а с Биллом. И хоть у меня были к нему некоторые вопросы, и он порой вызвал во мне большие сомнения (чем больше я узнавал Билла в свое время, тем вопросов появлялось больше), я все же радовался, что Эдди не один, и что в скором времени ему надоест напиваться.***
— Мистер Спроус, — подождите, — как-то окликнул я директора, когда он выходил из зала, после очередной нашей проверки, — мне… Мне надо позвонить. Правда, очень срочно. — Ричи, я же тебе говорил, — он устало вздохнул, будто объяснял что-то младенцу, — я не даю телефон. Такова моя политика. Если я дам телефон тебе, Генри вспомнит, что ему срочно надо куда-то позвонить, Крис — что забыл перевести кому-то деньги, и так мы потеряем кучу времени. Послезавтра концерт, Ричи, а вы отрепетировали еще не все песни до конца. Я не хочу выпускать вас с сырым материалом, понимаешь? — Я понимаю, но…. А если что-то произойдет? Если… Мне поступит какой-то звонок? Важный? — спросил я, и мистер Спроус положил мне руку на плечо. Он даже немного смягчился и в голосе, и в выражении лица. — Тогда я тебе обязательно сообщу. Но тебе никто не звонит, Ричи. Работай, пожалуйста. Ты ведь не хочешь платить неустойку? Тогда я пропустил его слова мимо ушей и вернулся репетировать, хотя все тело уже болело, а пальцы не слушались.***
Когда я вернулся домой, Эдди был трезвым. Он сидел на кухне, смотрел прямо перед собой в одну точку, а когда услышал мою возню на пороге, встал и вышел в коридор. — Решил почтить меня своим приходом? Нет, судя по голосу, он все же был пьян. Он не фокусировал взгляд и немного нетрезво стоял на ногах, но, по крайней мере, он был в сознании. Я опустил голову. — Прости. Прости меня за все эти дни, Эдди. За все гребанные две недели, что я оставлял тебя одного дома, но… — Но? — презрительно фыркнул Эдди, всем своим видом давая мне понять, что ему абсолютно на меня плевать. Я уже готов был опуститься перед ним на колени… Я вдруг поймал себя на мысли, что обвожу взглядом нашу квартиру, в попытке понять, а не собрал ли он мои вещи, чтобы выставить меня с ними за дверь. Это все-таки была его квартира… И именно поэтому я еще тоже согласился работать с группой — я не хотел зависеть от Эдди… Хотя бы материально. — У нас завтра концерт. Ты придешь? — тихо спросил я, все еще не решаясь пройти мимо Эдди в комнату. Если до этого я говорил, что его имя похоже на кличку для собаки, то сейчас я сам выглядел как побитая псина — стоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. — Нет, — резко сказал Эдди, складывая руки на груди. Он по-прежнему не смотрел мне глаза, в темноте коридора, освещенного только одной лампой, его зрачки казались огромными, прямо животными… — Эдди, пожалуйста… У меня будет для тебя… Сюрприз, — я с трудом проговорил это слово, вспоминая, чем сюрприз закончился в прошлый раз. Эдди хмыкнул. — Вытащишь анальную пробку из задницы уже прямо во время концерта? Я закусил губу. — Если хочешь. — Единственное, что я хочу… Так это не видеть тебя, — резко выдохнул Эдди, закатывая глаза. Его мимика и жесты шли как будто вразрез с его словами… — Может, нам лучше вообще расстаться? — Эдди сказал это… Так спокойно, что я весь дернулся. У меня ж все внутри замерло. — Эдди, я же… Я же люблю тебя… — Я не вижу этого. Тебя не бывает по ночам… Ты там… Со своими… дружками, — почти выплюнул Эдди, покачнулся, и чуть было не упал, но я бросился к нему, удерживая. Эдди тут же выставил вперед руки, показывая, что никакая помощь ему не нужна, — конечно, ты же звезда, Ричи. Кто я тебе? — он развел руки в сторону, — просто собака, да, которую можно оставлять дома и заставлять ждать хозяина до утра?! Его голос сорвался на высокой ноте, он меня будто пощечиной по лицу резанул. Я замер. — Эдди, прошу тебя… Ты же всегда знал, как мне важна музыка… И этот шанс… — я почувствовал, как нервно сжимаются мои пальцы, прямо до хруста. — Важнее, чем я? — Нет, — я покачал головой, и это была правда. Абсолютная правда, — конечно, нет, Эдди. Никто и ничто не будет мне важнее тебя. Никогда. Эдди обиженно поджал губы, вздохнул так отчаянно, что я почти физически ощутил его боль. Я все еще боялся прикоснуться к нему… Я боялся прикоснуться к самому родному и близкому мне человеку… — Я боюсь… — Эдс? — Я боюсь, что ты меня бросишь. Я так… Я так больше не могу… — он сжал виски руками, и мне показалось, что он сейчас расплачется. Я услышал, как на кухне капал неплотно закрытый кран, как тикали часы в комнате. Я сделал к нему робкий шаг, и протянул руку, будто снова вытаскивая его из воды. — Эди, дай мне шанс… Последний. Приходи завтра на концерт… И там ты все сам поймешь, — я набрал в грудь побольше воздуха, — и если ты решишь, что правда не хочешь… Не хочешь меня больше ждать после репетиций, я пойму. И сам уйду. И мы… Мы расстанемся. Слово это повисло над нами, как грозовая туча. Я еле вытолкнул его из своего рта опухшим языком. Я не прикасался к Эдди нормально целых две недели… Все тело заболело от желания и невозможности обнять его, сгрести в охапку, и никогда, никогда не отпускать… Я закусил губы почти до крови, когда встретился взглядом с Эдди. — Окей. Ладно. Я приду. Но это в последний раз, понял? Мне просто интересно, на что… Или кого… Ты меня променял. — Эдди, я… Но я не успел ничего ответить, потому что Эдди повернулся ко мне спиной и нетрезвой походкой двинулся в комнату. Это была наша первая серьезная ссора, но далеко не последняя. А у меня уже будто половину тела отрубили. Я бы не смог с ним расстаться, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Я прошел на кухню, и мне в глаза бросилось отсутствие пустых бутылок с алкоголем. Возможно, впервые за все эти дни. И тогда в моей голове возник один глупый, непонятно откуда взявшийся вопрос: почему Эдди был таким пьяным, если от него… Если от него даже не пахло алкоголем?..