Green Day — Boulevard of Broken Dreams
После концерта моя жизнь изменилась. Я чувствовал себя таким счастливым, каким никогда не был. Мне казалось, что жизнь, до этого спящая, наконец, проснулась, схватила меня в свои сильные объятия, сжала, встряхнула и показала, чего я стою. Сразу после выступления, когда я еще был вне себя от счастья от мысли, что Эдди со мной, он меня простил (я действительно старался держаться и не растрогаться перед участниками группы и зрителями), мистер Спроус отвел меня в свой кабинет, пожал руку и широко улыбнулся. — Ну, Ричи, поздравляю тебя с первым серьезным концертом. Публика приняла тебя на «ура». Ты видел, как они на тебя смотрели? Ты правда звезда, — с этими словами мистер Спроус полез в карман пиджака и достал оттуда конверт, — вот, это твои деньги за концерт. Тут немного больше, чем у других ребят… Им пока об этом знать необязательно, но ведь песни твои. Так что, надеюсь, мы с тобой сработаемся. Я осторожно взял конверт в руки и робко заглянул туда. Я не ожидал увидеть такую сумму денег! Там оказалось больше, чем я рассчитывал. — Но… мистер Спроус… — начал я, но директор прервал меня жестом. — Не стоит, Ричи. Я просто решил немного добавить… От себя лично. Уверен, после сегодняшнего выступления о тебе заговорит весь город. К слову, я бы хотел предложить тебе… Подписать небольшой договор, — мистер Спроус отвернулся и, подойдя к столу, взял с него какие-то бумаги, — не возражаешь? Чтобы все было честно. Я тебе хорошие деньги каждую неделю, ты мне — концерты и песни. Не опаздывай на репетиции, не хами публике и все будет замечательно. У меня сердце в груди все так и подпрыгнуло. Я подбежал к мистеру Спроус, в неловкой попытке его обнять, но все же сдержался. Он улыбался. — Я даже не знаю, как Вас благодарить… — Ваш успех — моя лучшая благодарность, — с этими словами мистер Спроус протянул мне бумаги. Я бегло прочитал их. Все выглядело кристально официально и просто. Договор на полгода работы. Еженедельная выплата денег в размере от двух тысяч долларов за концерт в клубе, и от пяти — на других, более крупных площадках. Никто и никогда не платил мне столько за мои выступления, и я чувствовал себя звездой. Это чувство пьянило круче любого алкоголя. Я был счастлив. Ставя свою размашистую подпись, я почувствовал руку мистера Спроуса у себя на плече. — Мне очень повезло встретить тебя, Ричи, — сказал он, — уверен, твой парень тобой гордится. Это был хороший трюк. С тем, чтобы вызвать его на сцену. — Это не трюк… Это искренне, — ответил я, возвращая директору бумаги, — я был виноват перед ним… И к тому же, мои песни все равно все о нем. — Я понимаю тебя. Что ж, — мистер Спроус довольным взглядом оглядел договор, положил обратно на гладь стола, — возвращайся в зал. Там все еще хлопают тебе. Я вернулся в зал, окрыленный, и чувствуя себя так, будто моя мечта, наконец, сбылась. И не медленно, как это бывает, когда стараешься, сбиваешь ноги в кровь, пока залезешь на вершину, ломаешь ногти и плачешь в темноте. А просто по щелчку пальцев. Теперь в моей жизни было две главные страсти — Эдди и музыка, и по роковой случайности, они слились для меня в одну большую любовь. Впервые в жизни взаимную.***
Мы больше не ссорились с Эдди. Я старался всеми силами сразу же после репетиций лететь домой, проводить с ним каждую свободную минуту. Эдди, в свою очередь, наконец перестал обижаться, и только радовался, когда слушал мои рассказы о репетициях. Слушал о том, что я написал еще несколько песен. Я играл их ему первому — если Эдди они не нравились, до парней из группы они не доходили. — Ты давно не был настолько продуктивным, — сказал Эдди, сидя на краю кровати и перебирая страницы с моими заметками, — в последний раз ты так творил, когда мы только познакомились. — Я просто не могу не писать о тебе. Я смотрю на тебя — и в моей голове рождаются миллионы строчек. Просыпаюсь — и думаю стихами. Музыку мне, конечно, помогает писать Генри, но слова … Я правда думаю только о тебе, Эдди. — Приятно это слышать, — Эдди улыбался, клал голову мне на плечо, — надеюсь, когда ты станешь звездой мирового масштаба, все равно никто и ничто не разлучит нас. — Если бы мне пришлось выбирать между тобой и музыкой — ты знаешь, я бы дал разбить все свои гитары об свою же голову, только чтобы не расставаться с тобой. — Спасибо, Ричи, — отвечал Эдди, целуя меня. Мы занимались любовью, а потом я, еще во власти оргазма, который держал мое тело в сладком плену, садился на пол, не удосужившись даже одеться, и писал песни. Я чувствовал себя творцом, создателем, богом. Утром я приносил песни, и парни просто не могли поверить в то, что я пишу так много текстов. — Чувак, ты крут. Ты, блин, слишком крут, твою мать, — говорил Генри, прочитывая слова, заложив при этом сигарету за ухо, чтобы не стряхивать пепел на мои листки, — ты, блять, второй Шекспир. Офигенно написано. Я таких душевных песен давно не играл. — Ага, — кивнул Крис, — на следующем концерте мы всех порвем.***
Мистер Спроус действительно устроил нам еще один концерт. Он должен был быть назначен на одну из пятниц, в конце октября, и мы играли, не покладая рук. Мы отобрали с парнями некий репертуар, особенные песни, которые хотели в первую очередь довести до идеального звучания и играть пока только их, чтобы публика узнавала нас по определенным песням. Мы готовились к важному для нас концерту, репетируя каждый день по восемь, а то десять, часов. — Кстати, на прошлом концерте были какие-то ребята студенты, которые учатся на журналистов. Они написали про нас пост в инстаграмме и даже добавили несколько видео с выступления. На меня только за одно утро сто девчонок подписались! — Виктор лениво листал инстаграм после репетиции, — я ж так реально звездой себя почувствую! — Не льсти себе. Они когда увидят, какие фотки ты постишь с утра с похмелья, тут же отпишутся, — засмеялся Крис, — у меня девчонка моя ревновать стала уже. Говорит, уйду к какой-нибудь шлюхе, которую она по лайкам вычислила. Бабы бывают очень странными. Тебе повезло в этом плане, Рич. Генри засмеялся, я понял шутку, но не обиделся. Эдди к девушкам не ревновал, а парни на меня не подписывались. Да и даже если бы у меня были тысячи и тысячи фанатов, любого пола, мне было бы плевать абсолютно на всех. Мне был нужен только Эдди, и больше никто. Эдди продолжал, к слову, учиться в университете, но ходил туда редко и уже хотел забрать документы. Большую часть времени он проводил дома, ходил по магазинам, виделся с Биллом, а еще занимался раскруткой нашей группы в социальных сетях. Создал фан аккаунт, писал там биографии участников, постил наши фотографии и тексты песен с аккордами, чтобы начинающие поклонники могли учиться их играть. — Спасибо, что так помогаешь мне, — говорил я, целуя его в голову, — я безумно тебе благодарен. И прости меня за те две недели. Еще раз. Правда, Эдди… — Да ладно, проехали. Просто тебе повезло, что концерт действительно получился неплохой, — Эдди наморщил нос, но я знал, что в его лексиконе слово «неплохой» означает «великолепный» и «потрясающий», — а так, конечно, я бы вышвырнул тебя из дома. Мне нравилось, что теперь я могу не зависеть от него материально. Эдди уговорил меня прикупить себе несколько новых вещей, чтобы на концерте выглядеть солиднее. Но в обычной жизни и на репетициях для меня не было одежды удобнее, чем старые вытертые джинсы с дырками на коленях («тебе стоит еще чаще стоять на коленях, Рич»), огромные толстовки или футболки с выцветшими логотипами. Эдди каждый раз презрительно фыркал, видя мой наряд, в котором «только в метро деньги собирать». Но когда я возвращался домой, под вечер, уставший, со стертыми в кровь пальцами от семичасовой игры на гитаре, он бросался на меня, виснул и обнимал так сильно, зарываясь носом в мою бомжатную толстовку, что я готов был отдать весь мир за это мгновение.***
В какой-то из дней, когда время неумолимо приближалось к следующему концерту, я пришел на репетицию чуть раньше остальных парней и решил провести немного времени в одиночестве, чтобы настроить гитару. Я сидел на диване, перебирал пальцами струны, и так было непривычно находиться тут без парней. Без громкого смеха Генри, без шуток Криса или их пререканий с Виктором. Странно, у меня ведь никогда не было друзей, я никогда не был частью чего-то большего и важного, чем просто школьный класс или что-то типа того, но за несколько недель я действительно сдружился с этими парнями. Мы смотрели в одном направлении, играли одну музыку, и только благодаря им, мои песни становились действительно настоящими. Словно до этого это были просто голые кости, а тут они стали обрастать мясом. Я зажал сигарету в зубах, хлопая себя по карманам в поисках зажигалки, когда понял, что ее в карманах нет. Видимо, выронил в такси или оставил дома. Я чертыхнулся, положил гитару на диван и решил порыскать на подоконнике, где Генри иногда забывал свою. Я так увлекся поисками, перебирая какие-то книжки, медиаторы, порванные струны, завалявшиеся в пыли, что не сразу услышал голос позади себя голос. — Что ищешь? Я обернулся. На пороге стояла девушка. Я так удивился, что не сразу нашел, что сказать. Даже чуть не выронил изо рта сигарету. Девушка была высокая, с длинными черными волосами. Узкие джинсы, короткий топ… — Извини, я… — Я ищу Генри. Барабанщика, — она улыбнулась темно-бордовыми губами, — я его сестра. — В жизни бы не подумал… — Не родная, — она выставила вперед руку, — ты не знаешь, где он? — она продолжала улыбаться концом губ. Тонкие черные брови. Яркие глаза. Я удивился, что у Генри может быть такая сестра. Это только потом я уловил между ними какое-то сходство. — Они скоро будут. Обычно мы собираемся на репетиции в пять вечера, но… — я развел руками. Мне было не по себе оттого, как она на меня смотрела. — Поняла. Я могу подождать здесь? — она оглянулась, выцепила взглядом диван, — кстати, думаю, тебе нужно это, — она продолжала очень мило улыбаться, будто мы были знакомы уже несколько лет, и вдруг достала из кармана узких джинсов зажигалку с изображением курящей монашки. Я хмыкнул, но зажигалку принял. — Спасибо. — Я Катрина, — она села на край дивана, закидывая одну длинную ногу на другую. Осторожно подвинула гитару черным, как и у меня, ногтем, — ты новенький в группе? Видела тебя на том концерте. Классно играешь. — Спасибо, — снова ответил я, затягиваясь сигаретой и возвращая зажигалку, — я Ричи, — могу узнать, зачем ты пришла… К Генри? — спросил я, — сестринские чувства? Катрина пожала плечами, продолжая смотреть на меня огромными черными глазами. — Он сказал, что ваш директор может предложить мне работу у вас, вот я и согласилась. С последней пришлось уволиться, — она стала рассматривать свои ногти и выдыхать дым через нос, как это делал обычно я, и хотя я не спросил причину ее увольнения, она добавила сама, — директор бара, где я работала до этого, все норовил залезть ко мне под юбку. — Именно поэтому ты сейчас в джинсах, — попытался пошутить я, и Катрина засмеялась. — В точку, приятель. Так вот, мой брат в восторге от вашего директора, и сказал, что ему часто нужны люди в клубе. Ну, там, официанты и прочее… Так, что, если повезет, будем часто видеться, — она подмигнула мне, а я опешил. Ко мне девушки никогда не проявляли столько внимания… — Да, конечно. Всегда рад новым знакомствам, — я пытался казаться вежливым, но сдержанным. — К слову, я была на вашем концерте не до конца в тот раз. Но уверена, что все твои песни — классные. И твоей девушке очень повезло… Ах, вот в чем дело. — Спасибо, но девушки у меня нет, — ответил я, действительно на долю секунду увидев, как у нее зажглись глаза, — я гей. — А, — Катрина попыталась сделать вид, будто это ее нисколько не огорчило. Она начала якобы искать зажигалку, чтобы не встретиться со мной взглядом, и я подал ее керамическую тарелку с мопсом, которую мы все использовали для окурков, — ну что ж, бывает… Ладно, я, пожалуй… Пока пойду… — она неловко приподнялась, и на каблуках она была одного со мной роста, — я там, вроде, машину неправильно припарковала… — Да, конечно… — ответил я, вдруг почувствовал вибрацию телефона, подожди одну секунду, мне звонят. Я был рад прервать наш странный диалог, переключившись на телефонный звонок. Номер был неизвестный. Катрина так и осталась стоять с тарелкой, в которой еще дымился ее окурок, а моя сигарета так осталось скуренной лишь до середины. — Да, алло? — ответил я, прижимая телефон к уху. Я показал Катрине на пальцах, чтобы она подождала меня буквально пару секунд. Наверное, мне стоило ее проводить до выхода?.. — Мистер Тозиер? — в трубке послышалось какое-то шуршание, на фоне громкие разговоры. Катрина приподняла бровь, якобы спрашивая, все ли у меня в порядке. — Да, это я… кто говорит? Я не успел услышать еще ответ своего собеседника, когда уже почувствовал, как все внутренности связываются в один большой, тугой узел. Я не помню, как Катрина в паре сантиметров от меня, заглядывая мне прямо в глаза. — Ричи? — одними губами спросила она, — ты меня слышишь?.. Голос в трубке еще что-то продолжал говорить, но я его уже не воспринимал. Рука, с зажатым мобильником, безвольно опустилась вдоль тела. Все самое главное я услышал до этого: «Извините, сэр, мы не знали, кому позвонить. Но ваш… Сожитель, Эдвард Каспбрак, поступил к нам в больницу вследствие серьезной автомобильной аварии. Вы можете приехать? Адрес…» — Ричи? — снова спросила Катрина, — господи Иисусе, что с тобой случилось?! — Твоя машина внизу? — тихо спросил я, не узнавая свой голос. Во мне будто говорил другой человек, у которого вся жизнь пронеслась перед глазами. Я смотрел на девушку, с которой познакомился буквально несколько минут назад, но в которой безумно начал нуждаться. Точнее, в ее помощи. Я чуть было не вцепился в ее руку, лишь бы не потерять сознание от страха. — Да… Внизу… А что?.. Я сжал телефон в руке и выдохнул, надеясь, что хотя бы так боль немного отступит, но это было не так. Я закрыл глаза и выдохнул, молясь про себя, что это какая-то ошибка. — Пожалуйста, отвези меня в больницу.