Сад падающих звёзд

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Прежнего хозяина Юнхо доправляют к казематы к наместнику юга, о чём Минки пишет письмо и говорит, что сделано всё в лучшем виде, и что несмотря на попытки самоубийства, негодяй жив и страдает за всё, что сотворил. Особого утешения Сану это всё равно не приносит. Потому что ещё многое предстоит, а отношение к омегам за одну жизнь изменить вряд ли выйдет.        Во всяком случае он сделает всё возможное и зависящее от него. Может быть, он не был бы таким обходительным, будь его папа таким, как потерявший своих сыновей второй муж отца или как третий, который несмотря на очень юный возраст, — он был однолеткой Сана, — был крайне обозлён на мир и других омег. Может быть, он был бы таким, как и многие альфы, которые видели в омегах лишь хранителя очага, а то и похуже — вещь для удовлетворения собственных потребностей и рождения детей.        Но так уж прошептали звёзды в день его зачатия, что он видел мир не таким, как большинство. Он ценил жизнь, несмотря на необходимость убивать врагов. Он уважал омег, а в последнее время и вовсе мог показаться слишком уж неправильным альфой и султаном, который ходил кругами вокруг да около, хотя мог попросту взять то, что хотелось, как это делали сотни лет многие альфы до него.        Юнхо хочется безотчётно оберегать, чем султан и занимается, хотя и пытается некоторое время добиться, именно добиться, а не взять силой. Но сейчас он лишь молчаливо наблюдает, понимая, что тонет в омеге как в той безбрежной звёздной ночи на берегу тёплого моря, которое едва не вылакало его жизнь мягкими волнами.        Султан без наследника — слабый султан. Всё чаще шепчутся вельможи, а Сан смотрит на Юнхо и понимает, что если бы и хотел детей, то от этого мало похожего на омегу наложника. Даже с лучшим любовником в своей жизни — Сонхва — он не задумывался о наследниках. А ни разу не познав Юнхо, он, тем не менее, слишком часто думает о том, что хотел бы детей.        Похоже, прав был дядя, и он тот ещё глупец и несмышлёныш в глазах других. Но в один из вечеров, глядя на танцующих омег, Сан понимает, что ему окончательно и бесповоротно плевать на мнение других. И пусть очередной закон принят не очень благосклонно, но армия под предводительством Чонхо опасна и внушительна, а влияние султана, как бы многим ни хотелось, велико. Да и поддержкой ещё при жизни отца Сан заручился со многими.        Тогда это казалось просто юношеской дружбой слишком открытого к новому принца, но спустя несколько лет, когда он сместил старых наместников и подавил не одно восстание, народ хоть и роптал, но прислушивался. Без мятежей, поднятых знатью не обходилось, но кто правил без недовольства других? Сан таких примеров не знает. Жёсткое, но не жестокое правление держит многих в узде.        О визире никаких новостей, проходит месяц, на исходе второй, но никаких вызывающих подозрения волнений или восстаний, никаких не вписывающихся в привычное полотно событий или перехваченных шпионами переписок. Дядя затаился, и от этого азарта у Сана ещё больше. Но он старательно делает вид, что ничего не понимает. Султан издаёт новые законы и принимает гостей, но вопреки несколько расхлябаному виду, он на чеку, как и Уён с Чонхо и их люди, зорко следящие за всеми.        Многое, что происходит в его жизни можно считать счастливыми случайностями. Судьба сводит его с людьми, которые, вне зависимости от того, какой опыт привносят, оставляют в нём след, благодаря которому он лишь крепнет. Сан вспоминает, как едва вступив на престол, нашёл наместника в южные земли, что будто был послан небесами.        — Ваше Величество, разрешите доложить? — склонился в поклоне Уён, выжидающе глядя на султана, Сан громко фыркнул. В зале никого, чего церемониться?        — Сколько раз просить тебя без этих прелюдий говорить? Тем более, когда мы наедине?        — Прошу прощения, повелитель, — в голосе смирения ни на грамм, одно ехидство. Но проскальзнули серьёзные нотки, и Сан изменился в лице.        — Ну?        — На границах был пойман странный человек в лохмотьях, который утверждал, что знаком с самим султаном и потребовал аудиенции, сказав, что будет говорить только с тобой, государь.        — И где же этот человек сейчас?        — Скоро его доставят в казематы.        — Зачем же в казематы, пусть доставят прямо сюда. Хочу поговорить. Даже если это обычный бродяга или безумец, его стоит выслушать. Ты же помнишь, что голосом безумцев с нами говорят небеса.        — А если это соглядатай ваших врагов?        — То я буду знать ещё одного врага в лицо.        Уён отдал распоряжение, и вскоре двери распахнулись, и стража ввела связанного пленника, который выглядел уставшим и потрёпанным. Из-под лохмотьев виднелись ссадины и синяки, а также проглядывали рёбра, отчего весь рост альфы скрадывался, делая его болезненно худым.        Голова была замотана грязными тряпками и разглядеть лицо не удавалось, хотя Сан уловил что-то знакомое в его облике, но так и не смог понять, что именно. Один из стражников ударил пленника под колено древком алебарды, вынуждая встать его на колени. А потом пришлось удержать за плечо от падения. Альфа был едва жив.        — Что привело тебя ко мне?        — Клятва юному принцу в верности, — просипел альфа, а Сан махнул рукой, чтобы слуги дали ему воды. Альфа дышал тяжело и прерывисто, казалось, что он вот-вот завалится без дыхания на пол.        — Насколько мне помнится, принц не водил дружбы с врагами с востока, — презрительно бросил визирь, но Сан проигнорировал его замечание, пытаясь понять, что его настораживает.        — Не нравится мне этот бродяга, — шёпотом сообщил Уён, но Сан жестом остановил его.        — Откуда ты?        — Бежал из плена. Не было времени думать, что надеть.        — И как же такой немощный бежал из плена? — в голосе визиря презрения было хоть отбавляй, он никогда не любил отребье и считал, что ему не место даже у ног султана.        — Воля к жизни и не такое делает. К тому же у меня есть вести для султана.        — Говори.        Сан кивнул стражникам, которые без особой охоты освободили пленника, разрезав верёвки на руках и ногах. Альфа поднялся, потирая запястье, кивнул, покачнувшись, и медленно стал снимать намотанные на голову тряпки.        — Минки?        — Я, государь.        Сан, позабыв обо всём, поднялся и крепко обнял старого приятеля, отстранённо слыша, как недовольно фыркнул визирь, что было бы неплохо для начала помыться, прежде чем представать перед султаном. А фраза о том, что соглядатаи часто имеют знакомое лицо и вовсе проскользнула мимо Сана, который раздавал распоряжения слугам.       Информация Минки дала им фору, и границы так и не прорвали кочевники, а начавшееся было восстание, которое лишь способствовало бы врагам, было задавлено в зародыше. Так Минки стал наместником в южных землях, а статус султана ещё больше укрепился.        Время идёт, шпионы Чонхо разводят руками, и все занимаются привычными делами. Разве что Сонхва не греет постель государя. Сан приглашает других омег из сапфирового двора, но разочарованно выдыхает, когда те покидают его покои, усладив страсть.        Тренировки Сан любит, они позволяют держать себя в форме и быть готовым к нападению, не всё время полагаясь на телохранителей, как многие расплывшиеся от лени и бездействия вельможи. Сан плохо спит по ночам от одолевающих мыслей, и даже настой Ёсана не помогает уснуть сразу, лишь вымотавшись на тренировке, султан падает на ложе и засыпает без снов.        Идея о тренировке прямо в зале, пока омеги танцуют под льющуюся из-под пальцев придворных музыкантов мелодию, приходит к Сану внезапно. Обычно его напарником становится Чонхо, но сегодня он зовёт в пару Уёна, к которому приглядывается последние несколько месяцев, пытаясь понять, прав ли он в своих догадках.        Оружием становятся тренировочные рапиры без заточки. Альфы занимают позиции, зеркаля друг друга. Ноги напряжены, будто готовы к прыжку в любой момент, а кисти обманчиво легко сжимают рукоять. Сан атакует первым, бросаясь вперёд стремительно, но Уён легко уходит в сторону.        Сан, предвидя этот манёвр, перенаправляет энергию в оборот, и легко хлопает по спине тупым клинком, обозначая удар, и отступает на шаг. Уён осыпает его атака за атакой, сталь поёт в воздухе, и мелодия словно подхватывает ритм боя. Некоторые омеги даже забывают о танце, смотрят во все глаза на постановочный бой.        Глаза Юнхо мерцают в свете сотен светильников настоящим полуночным небом, он поводит плечами от прохладной сырости, вползающей в открытые окна, к которым он ближе всего. Замерший в центре Сонхва смотрит на них безотрывно, провожая взглядом каждый шаг. Других омег Сан не замечает, успевая уворачиваться и отражать атаки.        За окнами зала стеной стоит дождь, создавая фон для мелодии их тренировочного сражения, задавая ритм боем капель по скошенной крыше веранды, ведущей в сад. Сан отражает нападения и контратакует, почти играючи, но давая Уёну больше времени и возможностей для манёвров, растягивая тем самым бой. Сонхва медленно перемещается к Юнхо и замирает.        Уён серьёзный противник, но Сан более опытный и поднаторевший. Спарринг похож на маятник, когда каждая атака натыкается на блок, сменяется контратакой и встречает блок противника. Это не набор заученных движений, которым обучали их в отрочестве, это игра, танец.        Сделав хитрый финт, Сан перехватывает руку Уёна с рапирой и выкручивает так, чтобы тот не мог нанести удар. Уён морщит нос и пытается уйти из захвата, но Сан заканчивает финт, прижимая противника спиной к своей груди и внимательно смотрит на замерших омег, тихо и вкрадчиво на ухо говоря:        — Уён-а, а не пора ли тебе взять замуж омегу?        Поймав быстрый взгляд Уёна в зеркально надраенном доспехе одного из близстоящих стражников, Сан отпускает Уёна, который внезапно атакует. Сан уворачивается, но не очень удачно, и на шее кровью вспухает неглубокий порез. Уён опускает руку и кусает губы, омеги ахают, прижимая ко ртам ладони, а Сан усмехается:        — Хорошая атака. Спасибо за тренировку, Уён.        — Я ранил тебя…        — Ерунда. Я получил удовольствие.        Через несколько дней в купальни входит немного взволнованный Чонхо, следом за ним входит какой-то юнец-омега, едва стоящий на трясущихся ногах, он хватается за одежды альфы и трётся о его бедро, как кобель. Сан вопросительно вздёргивает бровь.        — Это что за чудо в перьях?        — Один из опоённых омег, — говорит Чонхо, даже не пытаясь отодрать от себя омегу, который готов на всё под действием наркотика. Чонхо добавляет уже тише: — Тем самым настоем.        — Что-то известно?        — Знаем имя аптекаря, который готовил наркотик. Крайним сроком к завтрашему утру он будет в казематах. А если повезёт, к ночи.        — Хорошо. И сделай что-нибудь с мальчишкой. Пусть Ёсан даст ему настоя, а ты подыщи ему альфу. Смотреть больно.        — Как прикажете.        Чонхо покидает купальни, поддерживая трущегося о него мальчишку за пояс. Сан морщится и ныряет, погружаясь с головой, и сидит под водой, пока лёгкие не начинает жечь. Отрезвляющая практика, которая действует безотказно.        Сан лежит в горячей воде, потягивая горьковатый настой, приготовленный Ёсаном и смотрит на богатую лепнину потолка. В нём клубится столько всего разнообразного, что неплохо бы найти выход из бесконечной вереницы мыслей.       Для отвлечения лучше всего подойдёт омега, но Сан перебирает немногочисленных жителей сапфирового двора и понимает, что там осталось лишь два омеги, которых жаждет его тело, и один, которого хочет его сердце.       — Приведи мне омегу из топазового двора, — кидает он служке.       — Господин?       — Ты не ослышался, омегу из топазового двора.       Вода в купели из горячих источников не остывает, а напиток заканчивается. Его действие начнётся не так быстро, как хочется, под веками отпечаток представленной картинки с омегой, а в ушах сладострастные стоны. Он никого в жизни не хотел так сильно, как Юнхо. Но ему хочется, чтобы тот сам к нему пришёл, а не вот так. Сан отставляет кубок на бортик и погружается в воду с головой.       Особо не помогает, но в воде звуки меняются, превращаются в какую-то непонятную тягомотину, немного отвлекая. Вынырнув из воды и присев на бортик, Сан отламывает несколько ягод винограда с грозди и кладёт в рот, забывая раскусить.       Перед ним стоят служка и омега из топазового двора, который испуганно поглядывает на растрёпанного, пышущего гневом Сонхва. Сан сжимает челюсти, в горло брызжет соком, он кашляет и знаком отсылает служку и омегу за дверь.        — Повелитель… я не вправе вам указывать, кого брать на ночь, кто я такой? Я прах у ваших стоп. Я хочу попросить, — Сонхва опускается на колени, склонив голову.        — Я не хочу тебя сегодня, Сонхва, — перебивает его Сан, хватая в руку гроздь винограда, чтобы не было желания швырнуть что-нибудь в стену. Сегодняшний день выдался непростым, и слушать ещё и упрёки ему вовсе не улыбается, но Сонхва вскидывает голову, а в глазах отчётливо читается нечто схожее на «вы давно не хотите меня, господин».        — Позовите Юнхо, повелитель.       Ягоды в его руках лопаются, брызжут соком в разные стороны, стекают с пальцев виноградной сладостью, а в груди образуется чёрная, бездонная бездна. Безграничная и бескрайняя, словно выжгли камыши у реки, покалечив или убив тем самым всё живое, что пряталось там.       Сан поднимает глаза на Сонхва, но омега с честью выдерживает тяжёлый взгляд, поднимается с колен, отвешивает поклон и скрывается за дверью купальни, будто его и не было. В дверь скребётся служка, но Сан прожигает его взглядом, и вместе со служкой сдувает и выглянувшего из-за его плеча омегу из топазового двора.        Накинув на плечи лёгкую накидку и перетянув её толстым поясом, Сан стремительно выходит из купальни, в углах которой затаились служки, появившиеся на грохот улетевшего в медное, натёртое до блеска и отражающее даже гладь воды большое зеркало украшенного камнями кубка.       Служки заполошенно притихают, глядя на бушующего султана, словно дикий зверь измеряющего помещение шагами. Шестьдесят семь крупных разноцветных плиток от одной стены до другой, пятьдесят девять от двери до витражного окна.        Он мечется, запустив руки в волосы, и не может найти себе места. Слова Сонхва жгут изнутри и сейчас, под его взглядом замирают слуги. Пока не спит султан, дворец тоже не спит. Таков неписанный закон всех правителей.        Многим слугам и охране хочется провалиться под землю, когда по ним мажет тёмным, яростным взглядом не просто альфы, способного на многое, а взглядом правителя, который может казнить просто потому что у него не то настроение.        Этим славился отец Сана, и от этого успели отвыкнуть остальные, когда поняли, что Сан не равно его отец. Скорее нынешний — полная противоположность предыдущему. Но сейчас сжимаются все, стараясь стать как можно незаметнее.        Сан направляется в сторону гарема, но не дойдя до него, замирает и принюхивается, ощущая лёгкое головокружение и нарастающее желание. Потому что пахнет Юнхо. И он опять не в гареме, а в лазарете. Как-то слишком быстро пришло время новой гиперфазы.       Охрана делает вид, что и вовсе слепоглухонемая, лишь выпрямляется по стойке, отводя алебарды и пропуская в комнату султана, который дышит жадно и всё никак не может надышаться. Обоняние превращается в эрогенную зону, и запах омеги в гиперфазе сносит заслоны.       Сан некоторое время стоит у кровати с мечущимся Юнхо, и лишь потом осторожно опускается на край, касаясь взмокшего лба. Подошедший служка протягивает султану настой, который тот залпом опрокидывает в себя. Как и обещал Ёсан, его снадобья и отвары помогают Юнхо, яд медленно покидает тело, и в этот раз Юнхо гораздо легче переносит этот раз. Но по мнению Сана эти несчастные двое суток растянутся в бесконечность.        Юнхо стонет, сворачиваясь в клубок, на обнажённой коже блестят капли пота, которые Сан стирает раскрытой ладонью, под которую подаётся Юнхо, облизывая пересохшие губы. Из одежды на нём только набедренная повязка, чтобы кожа остывала лучше, как и советовал Ёсан, который хлопочет над омегой уже в который раз. И сейчас мерцает глазами из угла, всё ждёт, когда его отошлют за дверь.       Юнхо выгибается, что-то сбивчиво простонав, мажет сухими губами по бедру сидящего Сана, и султан вскакивает на ноги, сжимая руки в кулаки. Огромных усилий стоит не упасть сверху, пригвождая к постели своей тяжестью. У него стоит так крепко, что больно.       Не выходит не видеть перед глазами картинку распятого под ним жаждущего Юнхо. Сан скрипит зубами и стремительно покидает комнату, хлопая дверями и устремляясь прочь отсюда, подальше от гарема, подальше от омег и своих чувств.       Оказавшись в тренировочном зале, Сан подходит к стойке с ножами, берёт в руки один из метательных ножей, проверяя балансировку, и сразу же метает его в мишень, и бросает, пока не заканчиваются ножи. Потом наступает черёд стрел, а потом и боевого шеста, под ударами которого не выдерживает и падает манекен, когда в нём ломается деревянная палка-основа.       Возбуждение всё ещё течёт под кожей, но настой и тренировка делают своё дело — мышцы звенят от усталости. Сан вытирает пот, настой медленно разливается в его крови, но он ещё недоволен, в нём ещё кипит и выкипает будто булькающее в котлах масло — спасение осаждённых жителей.       Сан скалится как любимый гепард, учуявший добычу, и спускается в казематы, получая изощрённое удовольствие от соприкосновения босых ступней с холодным камнем пола. Дорогу ему заступает Уён и складывает руки на груди.       — Тебе нужно поспать.       — Для начала я хочу ещё раз посмотреть в глаза этому ублюдку. Слышал мельком, что Чонхо сделал невозможное и отыскал его.       — Этот ублюдок никуда не денется, это — раз. Ты запытаешь его до смерти раньше, чем он откроет рот — два. Я по твоим безумным глазам это вижу, слишком хорошо и давно тебя знаю. Если он умрёт так просто, неужели ты насладишься местью сполна? Это три. И четыре, он не так уж нарушает закон, если не считать опаивания омег. Если это отбросить, он не преступил закона, изданного твоим отцом.       — Ты забыл добавить «повелитель», — устало фыркает Сан, приваливаясь плечом к холодной стене. Для верности даже головой касается, чтобы остудить горящий под кожей огонь. Спорит из чувства противоречия, понимая, что советник прав и не зря занимает свою должность.       — Иди спать, повелитель. Я провожу.