☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Ничего хорошего ждать не приходится. Сонхва помещают в хорошо охраняемую комнату с окном под потолком, хотя могли бы кинуть в казематы и дело с концом. А то и отдать палачу для пыток и последующей казни. С изменщиками и предателями у молодого султана свои счёты. Сонхва боится прихода Чонхо, потому что Чёрная Смерть не принесёт хороших вестей. Сонхва страшится шагов, потому что шаги — это вестники. Но в то же время он нуждается в ответах. Мысли роятся одна другой ужаснее. Сонхва страшится услышать крик Уёна или голос Чонхо. А ведь без Чёрной Смерти не обошлось. От кого-кого, а от Чонхо не скрыться. Вся затея была безумием. От начала до конца. Нужно было молчать и не втягивать во всё Уёна. Справился бы как-то, пережил. Лучше уж было просто прийти к Ёсану и скинуть плод, чем ждать, когда за ним придут. Хотя пытают его искуссно. Ведь ожидание хуже смерти. Целый день он проводит в тишине и неизвестности, а к вечеру следующего дня вместо безмолвных служек, приносящих еду, приходит Ёсан и осматривает Сонхва, но молчит на все вопросы, словно не слышит. Лишь задумчиво касается указательным пальцем нижней губы и оттягивает её, хмурясь и обдумывая. — Я всё-таки ошибся, — с сомнением говорит Ёсан, споласкивая в расписном тазу руки. Передвигается он уже гораздо тяжелее, делаясь совсем неповоротливым, что говорит о том, что срок подходит, и вскоре под сводами дворца раздастся ещё один детский крик. Ёсан тщательно вытирает руки полотенцем и растирает по тыльным сторонам ладоней ароматное масло, которое капнул из пузырька. Он вздыхает и тихо произносит: — Ты не понёс, Сонхва… Похожие симптомы бывают… Но мне тебя не с чем поздравить. И больше ничего не говоря, спешно уходит прочь, оставив Сонхва в ужасе смотреть на стену. Он гладит плоский живот и пытается осознать происходящее. Он не успел смириться с мыслью о том, что в нём зародилась новая жизнь, а уже пришло время знания, что беременности нет. Но что тогда происходит? Ведь Ёсан никогда не ошибался. До этого. От неизвестности омега готов лезть на стену, никто ничего не говорит, никаких слухов не разносят под дверью, никого не слышно через оконце. Сонхва сходит с ума час за часом, и когда приходят привести его в порядок для встречи с султаном, Сонхва прощается с солнцем, пробирающимся сквозь зарешёченное окошко. Когда раздаётся тяжёлая поступь чёрного легиона, Сонхва понимает, что его час пришёл. Как нелепо всё, как стремительно пролетела его жизнь. Он бросает короткий взгляд на солнечные лучи, разрезанные решёткой окна, прощается с солнцем и делает шаг навстречу, обступившей его страже. В комнате, куда его приводят, Сан стоит к нему спиной, сложив руки за спиной. У Сонхва чешется язык, чтобы спросить, что случилось с Уёном, но его останавливает холодный взгляд Чонхо, в нём он видит приговор. Слёзы наворачиваются на глаза, и Сонхва прижимает руку ко рту, ощущая, что его сейчас вывернет наизнанку на роскошный пол. Он никогда не был так близок к смерти, как сейчас. Даже тогда, прижавшись к горячей шее жеребца, уносящего его прочь от дворца визиря, ему не было так страшно. Султан медленно разворачивается к нему и подходит так близко, что Сонхва видит собственное отражение на дне чужих глаз. Привилегия — смотреть в глаза господину в последние минуты жизни. К тому же такие красивые глаза, как у султана. Великолепные и поражающие своей красотой глаза смерти. Омега даже не уверен, что понимает, во что облачён альфа. Он просто знает, что султан всегда великолепен, хоть в дорогих нарядах, хоть в простой одежде, хоть обнажённый. — Ты свободен, Сонхва. Сонхва открывает рот и не может поверить в то, что он вернётся домой. Ведь ему некуда возвращаться, он и в гарем к Минки попал потому что его продали родители, которые потом сгинули в безвестности. Его дом был здесь, а теперь отбирали и его, лишив всех, кто стал ему дорог. Это не прощение, это медленная, и лишь если только повезёт, быстрая смерть. — Ты гонишь меня, господин? На Сонхва нет лица, он бледнеет так сильно, что сквозь кожу просвечивают вены как у заморских бледнокожих наложников со светлыми глазами. Сан дёргается, чтобы коснуться в утешительном прикосновении, но касания так и не происходит. На задворках сознания мелькает мысль, что он всё ещё дорог султану. Внутри Сонхва всё дрожит, но он не зря несколько лет назад глянулся Сану — берёт себя в руки, смотрит прямо, лишь немного дрожат губы, когда он произносит то, что на душе: — Что делать такому, как я, вне стен дворца? Меня же забьют камнями. Почему сразу не казнишь или не отдашь на растерзание толпе? — Потому что я не хочу твоей смерти или унижения, Сонхва, — устало отзывается Сан, и в этот момент он совершенно не похож на того открытого, хоть и покрытого шрамами битв мальчишку, что смеялся над книгой, которую ему когда-то читал Сонхва, едва только став наложником правителя. — Ты мне дорог, но пришло время отпустить тебя. Даже несмотря на всё то, что вы сделали… Ты сам волен решать, что делать дальше. Захочешь, оставайся при гареме, будешь омег для гостей готовить. Захочешь замуж, я не стану препятствовать. — Замуж? — бровь Сонхва вопросительно изгибается, и Сан как-то криво усмехается, но просто склоняет голову к плечу, рассматривая его будто впервые видит. — Ты хочешь, чтобы я подобрал тебе мужа сам? — бровь султана опасно ползёт вверх, а усмешка становится ещё шире, отчего у Сонхва по коже продирает холодом, словно по загривку лизнул шершавым, но ледяным языком один из гепардов султана. Чонхо не выказывает никаких эмоций, хотя ощущение, что он накинется на омегу не пропадает. — Кто захочет взять омегу из гарема, который предал господина?! Теперь у Сонхва дрожат не только губы, но и голос. Он вцепляется ногтями в запястья, чтобы хоть как-то держать себя в руках. Никакое золото не спасёт его от молвы, а ведь наверняка заговорят о том, что омега сапфирового двора возлёг на ложе с другим. А этого не простят. Даже те, кто ненавидит молодого султана и не особо рад его нововведениям. Будь он хоть трижды Сияющий его величества, его не простят. — А если я скажу тебе, что есть тот, кто согласится? — тихо произносит Сан, и Сонхва поднимает на него глаза, отрываясь от попытки разорвать вены на запястьях. Усталость с лица султана снимает будто рукой, а вместо усмешки на губах расцветает полноценная улыбка. — Ты же согласишься, Уён? — Да, повелитель. Сонхва оторопело оборачивается на голос, замечая такого же растерянно смотрящего на него Уёна, советника, который умеет быть невидимым и незаметным, что не раз спасало жизнь Сану, когда они покидали дворец. Верный советник и друг султана, который ради омеги решился на предательство. Он был рядом с самого первого дня услужения Сонхва. Уён стоял под дверями покоев Сана каждый раз, когда омега приходил ублажить господина. Он был рядом, когда султан покидал дворец, оставляя его в надёжных руках. Уён охранял, пусть и не лично, хотя в последние месяцы лично, и его протекция ощущалась кожей, когда Сонхва передвигался по дворцу, словно свободный человек, или находился в гареме, тогда ещё жаждущем его крови. Советник всегда был рядом незримой, но мощной защитой, оберегая и помогая, это Сонхва понял не так давно. И лишь в последнее время, с появлением Юнхо, затмившего господину солнце, Уён стал проявлять открытый интерес и заботу куда более ощутимее, чем прежде. А после той ночи рискнул головой, чтобы спасти омегу от гнева султана, переступая черту. Сонхва, словно впервые видит, как на него смотрит Уён. С тем немым обожанием, которого не видел никогда прежде, пока во дворце не появился всё тот же Юнхо, который будто стал отправной точкой происходящего. — Но… мы оба живы? Почему? Я не понимаю… Вы же самолично нас разлучили, повелитель. — И от этого чувства лишь обострились, не так ли? Сонхва смотрит на султана с ужасом, складывая все кусочки мозаики в цельную картину. Султан давным-давно разглядел то, в чём вряд ли признавались они себе сами. Сонхва бросает взгляд на Уёна, но тот выглядит ошарашенным не меньше, хотя и готов защищаться, но кулаки медленно разжимаются, а напряжение уходит из тела. Сонхва с удивлением понимает, что Уён так же как и он провёл в заточении и беззвестности эти дни. Сан лениво поглаживает гепарда между ушами и с интересом смотрит на них. — Что скажешь, Сонхва? — Я соглашусь, господин. — Чудно, — Сан потирает руки и довольно улыбается, и, к удивлению Сонхва, улыбается и Чонхо. Он ошарашенно оглядывается, но небо не падает на землю, а Чёрная Смерть и впрямь умеет улыбаться, и Сонхва впервые понимает Ёсана, который вышел замуж за внешнее ледяное спокойствие, за вулкан страстей внутри и за солнце улыбки, которая всё же не может затмить улыбки султана, который смотрит на них с Уёном с нежностью и интересом. — Ещё никогда не венчал истинных. — ЧТО?! — Только сначала дождёмся наместника юга, он должен представить свою пассию. Сыграем двойную свадьбу. — Спасибо, повелитель, — Сонхва приходит в себя первым, хотя всё ещё не верит в происходящее, Уён закрывает рот со стуком, а потом украдкой стирает зародившиеся в уголках глаз слёзы и подходит к Сонхва, стирая слёзы уже со щёк омеги, и улыбается, ожидая кивка повелителя, дозволяющего прилюдно обнять. Султан выглядит довольным котёнком поймавшим солнечный зайчик, и Сонхва не выдерживает — прыскает в кулак. Вместе со смехом вырывается наружу пережитый страх, ноги делаются ватными, и в то же время кажется, что тело словно пушинка, лёгкое-лёгкое. А объятия Уёна кажутся самыми желанными и необходимыми во всём в мире.***
Минки в белоснежных брюках и удлинённом кафтане с золотым шитьём на голое тело выглядит весьма экзотично. В толпе вельмож пробегается шёпоток: южанин, что с него взять? Минки вздёргивает бровь, но не комментирует. Смотрит только на султана, зная, что тот не любит раболепия и заискивания, предпочитая прямоту. За которую, конечно, можно весьма сильно пострадать. Но не в его характере юлить. — Ваше величество, моё почтение. Уповаю на вашу милость и одобрение моего выбора. Дозвольте представить моего омегу. В зал входит тот самый омега, которого Сан видел во владениях Минки, когда получил в подарок Сонхва. Рядом с Минки омега выглядит хрупким цветком лотоса, меньше его буквально в два раза, но держится молодцом и не дёргается, когда султан просит посмотреть на него. От Сана не укрывается тщательно скрываемое клеймо на запястье, прикрытое кружевным браслетом. — Подойди. Минки нервно теребит рукав, исподлобья прослеживая путь омеги к трону, у которого тот останавливается, покорно опустив голову и не смея поднять глаза. Сан с интересом оглядывает омегу и бросает очередной взгляд, но Минки. Тот волнуется, губы кусает и с ноги на ногу переминается. Немногие вельможи хотят себе брать в мужья наложников или бывших рабов. А Хонджун как минимум и то и другое одновременно, потому что клеймо лотоса принадлежит самому крупному работорговцу государства. — Как зовут тебя? — Хонджун. — Из каких ты краёв? — Сану доставляет изощрённое удовольствие краем глаза видеть быстрый поцелуй Ёсана и Чонхо, а так же переплетённые пальцы Уёна и Сонхва, но он сосредотачивается на Хонджуне. — С севера, моё селение стояло меж гор у устья горной реки. — И что же с ним произошло? — Сожгли кочевники. — И чем же ты подкупил нашего сурового альфу? — Сан с усмешкой смотрит сначала на Хонджуна, который вздрагивает от вопроса, а потом на Минки, который губы скоро обкусает до мяса. — Какой магией околдовал? Хонджун бледнеет мгновенно, кровь стремительно отливает от лица полностью, и омега делается похожим на белоснежные одеяния Минки. Минки наоборот багровеет и поднимает кипящий взгляд на Сана, готовый если не драться, то хотя бы спорить и защищать своё, даже если за это его лишат владений, а то и жизни. — Я… я не знаю, — дрожащим голосом шепчет Хонджун, судя по лицу уже прощающийся с жизнью и с Минки одновременно. — Может, любовью? — мягко подсказывает Сан. Готовый рвать и метать Минки переводит на султана глаза, в которых медленно гаснет зародившаяся жажда если не в кулачном, то в настоящем бою доказать, что его Хонджун ничем не хуже благородных омег. Он растерянно смотрит на держащего наготове меч Чонхо, на усмехающегося Уёна и на мягкую улыбку Сана, который согласно кивает. — Вы только что получили моё разрешение, а этот прекрасный омега получит титул, чтобы ваших наследников никто не смог назвать бастардами, как у нас любят называть не только нагулянных детей, но и людей невысокого ранга. Султан провожает взглядом усаживающихся на свои места за столом Минки и Хонджуна и с грустью смотрит на Юнхо. Единственное, что выводит Сана из себя — то, что он не может взять в мужья омегу, которого любит. Султанам не пристало брать наложников в мужья. Такие навечно остаются наложниками. Безродные омеги, ублажающие государя. Сан тяжело вздыхает и смотрит украдкой на танцующего Юнхо — единственного омегу, которого хотел бы видеть своим мужем. Но увы, доля повелителя имеет изрядное количество минусов, о которых не задумываются другие. Сан никогда не думал, что его сердце украдёт омега из гарема. Он вообще поначалу думал распустить сапфировый двор, но дядя, сам того не понимая, сделал самый большой подарок в его жизни, если не считать подарка самой жизни родителями. В покоях Сану неспокойно, успокаивает лишь то, что скоро в дверь постучится Юнхо. Но первым приходит Ёсан. — Повелитель? Я могу говорить? Ёсан непривычно мнётся, теребит браслеты на запястье, глаза блестят, а бледное лицо покрыто красными пятнами. Сан оглядывает омегу ещё раз, отмечая немного изменившийся вид выпирающего живота, который не скрывают свободные одежды, и начинает беспокоиться, не случилось ли чего с кем-то из приближённых, с неродившимся малышом или с самим Ёсаном. — Господин, я не знаю, как начать… — Говори, как есть, Ёсан. — Я осматривал много омег за свою жизнь, но такое видел всего несколько раз, и оба раза принял это сначала за начало зарождения жизни. И каждый раз это был омега твоего гарема, государь… Но… — Ёсан, не томи, — мягко просит Сан, в который раз указывая омеге на кушетку, но тот словно не замечает её, продолжая переминаться с ноги на ногу. Сан тяжело вздыхает и подсказывает: — Первый — это Сонхва, это я уже понял. — Господин… судя по телу Юнхо, он нашёл свою пару. — Не понял, — шепчет Сан, ощущая, как кровь стремительно отливает от лица. — Вы парные, повелитель. Сан прикрывает глаза, медленно выдыхая сквозь зубы, чтобы не застонать от перекраивающих душу чувств. Он кивает Ёсану, и тот спешно ретируется из покоев. Сан смотрит на Юнхо и пытается понять, как отыскать лазейку в своде законов, чтобы сделать омегу мужем. Но закон однозначно говорит — наложник остаётся наложником навсегда.***
Минки пригубляет вина и отставляет кубок, наслаждаясь открывшимся видом. Сад у султана роскошен, как и резвящиеся омеги, за которыми они наблюдают. Уён сидит по правую руку от Сана, Чонхо по левую, а прямо напротив государя сидит Минки. Единственный, кому неудобно видеть омег, это Чонхо, но он даже не поворачивает головы и не притрагивается к вину, он смотрит на карту перед собой и морщит лоб. Минки же расслаблен до предела, позволяет себе развалиться в кресле и кидать заинтересованные взгляды то на султана, то на его советника. — Сонхва всё так же прекрасен, — словно невзначай бросает Минки, поднося бокал к губам и прикрывая довольную улыбку. По слухам, его подарок вытеснил из постели султана почти всех омег, не прибегая ни к интригам, ни к ухищрениям. Немногие омеги могли похвастать тем, что они единолично правят в постели своего альфы, а уж тем более наложники. Но на словах о Сонхва к удивлению Минки вздрагивает Уён, а потом расплывается в улыбке. О их свадьбе знает очень узкий круг. Сан же поглощён кем-то другим. Сонхва сидит на бортике белоснежного с золотом фонтана и задумчиво водит рукой по водной глади, а султан смотрит в другую сторону. Минки прослеживает взгляд Сана, но пока не понимает, на кого тот смотрит. В саду много омег, догадаться, кому именно принадлежит интерес пока сложно. Зато становится понятно, на кого смотрит Уён, и брови Минки медленно ползут вверх. Но он топит нерождённые вопросы в вине, глядя поверх бокала, как султан едва заметно поворачивает голову. В той стороне омеги со смехом бросают друг другу мяч, а на траву под деревом спокойно приземляется весьма крупный альфа с лютней, лица не видно, и даже когда Минки вытягивает шею, лучше не становится. На оплывшего скопца не похож совсем, и у Минки возникают вопросы.Он кивает Уёну и тот отходит вместе с ним к распахнутым дверям, щурится на солнце и, потягивая вино, уточняет: — Ты странно смотришь на Сонхва. — А как я ещё должен смотреть на будущего супруга? — Кхм, — Минки давится вином и оглядывается на Сана. — И когда бы мне сообщили? Страшные люди в столице, вроде бы друзья, а на деле тайком бракосочетаться надумали, — Уён лишь пожимает плечами и улыбается обернувшемуся Сонхва. Минки спешно меняет тему: — У повелителя пополнение в охране гарема? Не боится, что альфа среди омег как волк среди овец? — Что? Из альф здесь только мы вчетвером, — оглядываясь на Сана, шёпотом сообщает Уён. — Не понял, — Минки удивляется ещё больше, отстраняя кубок от губ и непонимающе глядя на Уёна. Сан всё так же задумчив и словно отсутствует. — В смысле только мы? Ты хочешь сказать, что тот громила — омега? Я, конечно, знал, что наш государь любит нестандартных омег, но… Он же выше меня и наверняка в плечах пошире будет… — Тише, султан услышит, отменит своё решение по поводу твоего брака, а то и вовсе в опалу попадёшь. — Всё так серьёзно? — Более чем, омега из сапфирового двора. И на данный момент единственный омега, остальных Сан разогнал. Но ты сам наложника в мужья берёшь… — Но Хонджун…он… — Что он? — усмехается Уён. — Меньше тебя в два раза? Вкусы у всех разные, тебе ли не знать. — Но… Султан же не не брать в мужья его надумал? — Откуда такие выводы? И если тебе так уж интересно, Минки, мог бы прямо спросить. Минки с Уёном вздрагивают одновременно и оборачиваются на голос стоящего за ними Сана, который с задумчивым видом покачивает кубком с вином в руке. И неясно, сейчас прикажет казнить, пытать или шутливо плеснёт вином в лицо. — Меня совершенно не смущает то, что омега выше меня на полголовы и шире в плечах. Как не смущает то, что он клеймён как и твой будущий муж или ты думал, я не замечу? — Но я не султан, я могу потакать своим причудам, — Минки пожимает плечами, заметно расслабляясь. — Тебе же, государь, законом предков и богов предписано в мужья брать только омег благородного происхождения. — За это ты мне и нравишься. Прямой, как стрела. В доле правителя есть свои недостатки, и невозможность взять в мужья того, к кому тянется сердце, один из них. — А можно на омегу ближе глянуть? — Минки задумчиво смотрит на омегу, который в этот момент меняет позу, и его лицо оказывается ярко освещённым солнцем, от которого он щурится, прикрываясь вытянутой рукой, сквозь пальцы пробиваются лучи, масляными мазками ложась на кожу. — Мне его лицо кажется знакомым, но отсюда плохо видно. — Видел у кого-то в гареме? — заинтересованно спрашивает Сан, и зовёт омегу: — Юнхо, подойди. Ты уверен? — Не знаю… Юнхо подходит, и Минки всё же оторопело сглатывает, когда его предположение оказывается явью: Юнхо больше его и выше. Но это быстро отходит на задний план, когда он рассматривает лицо стоящего перед ним омеги, желание коснуться подбородка, чтобы омега поднял на него глаза, он давит его в корне, обращаясь к Сану: — Повелитель, я могу попросить, чтобы он посмотрел на меня? — от звука голоса Минки Юнхо вздрагивает, но поднимает глаза только когда разрешает Сан, а потом пятится, оказываясь за спиной Сана, словно Минки его придушит. — Что происходит? — сурово спрашивает Сан, взгляд его темнеет в одно мгновение, а рядом как по волшебству вырастает готовый кинуться на врага Чонхо, о чьём присутствии Минки успел позабыть. — Помнишь, государь, я говорил тебе об одном купце и его разграбленном караване? Так вот, в твоём гареме живёт его сын.