Ты здесь?

Если бы Юнги когда-то кто-то сказал бы, что он каждое утро будет просыпаться с мягкой улыбкой на лице, с самого начала нового дня пребывая в прекрасном настроении, он ни за что не поверил бы, и назвал того, кто это сказал, сумасшедшим чудиком. Однако, сейчас Мин понял, что счастье рядом, оно в мелочах. Точнее в одной приятной мелочи, которая сейчас лежит на виконте и тихо сопит во сне, расплющив свою мягкую щеку по чужой груди. Слышать каждое утро этот сладкий, сонный голосок и тихое урчание в ответ на попытки старшего растормошить уж слишком любящего поспать юношу, видеть эти заспанные глазки, которые Пак мило трет, пытаясь скорее проснуться, обнимать его, целовать — вот что есть настоящее счастье для юнгиевой души, которая так давно искала этого умиротворения, трепета и нежности. Младший всегда был рядом с ним, всегда помогал, если мог, а если даже и не мог, просто был рядом, потому что считал это правильным. Любовь этих двоих расцветает прекрасным цветком в саду двух идеально подошедших друг другу душ. Они не видят друг в друге изъянов, даже если они есть. Они просто чаще не замечают их, а ссоры, которые, естественно были, длились не больше десятка минут. Виконт Мин и барон Пак стали просто-напросто неразлучными, всегда держась за руки и шагая в ногу, вопреки всем невзгодам и времени, которое, кстати, неслось вперед, как бешеное. Не всегда всему быть настолько хорошо, и если в отношениях Чимина и Юнги царят полная идиллия, тепло и взаимопонимание, то во всем мире начинается глобальный конфликт, который рано или поздно коснется всех. Абсолютно всех. И если Мин неплохо разбирался в политике, то барон просто возмущался, кому понадобилось вообще начинать все это. Какой-то Гаврило, какой-то Фердинанд… Сказать честно, он даже разбираться не стал, кто из них кого убил в этом Сараево, но он прекрасно понимал, что долго сидеть в тени с таким масштабом им не придется. Сейчас, когда война уже набирает обороты, а страны Антанты и Тройственного союза упорно борются друг против друга ради передела мира и сфер влияния, Чимин даже не пытается залезть вглубь, понимая только общую суть. Кто бы что не говорил, но люди порой бывают настолько жадными, что готовы убить таких же людей, причем в катастрофически огромных количествах, ради какой-то земли, ради денег и власти. Паку никогда не понять этих ценностей, никогда не познать истинной сути всего происходящего, ему никогда не понять, что творится в голове у правителей, у военных и тех, кто все это начал, но осознание того, что люди гибнут десятками тысяч даже сейчас, в данную секунду, сражаясь буквально ни за что, печалила его, причем немало. Ситуация в Англии, как и во всем мире сейчас, была не самая стабильная. Все заводы, все промышленные центры, которые только были в стране теперь работали на армию и снабжали преимущественно её. Ежедневно женщины проливали реки слез, провожая своих родных и близких мужчин на войну, молясь теперь всем богам, лишь бы их мужья и сыновья вернулись живыми. Наблюдать за тем, как и без того серый и дождливый Лондон становится еще более тусклым и несчастным на вид, было тяжело. Теперь время тянулось ужасно долго, день шел за днем, все плотнее и плотнее укутывая почти весь мир в плотный туман. Радовало лишь одно — Юнги здесь. Он рядом, и пока он будет тут, сердце Пака будет спокойно. Четырнадцатый год двадцатого века уже близится к своему концу, но итогов всего этого до сих пор нет. Ни одна из держав так и не получила ничего из того, чего так желала: ни власть, ни земли, ничего. Война затянется надолго, и это понятно уже сейчас. Не понятно лишь одно: зачем все это вообще нужно? К середине 1915 года ситуация с войной уже не так сильно гложила Пака, и он лишь плыл по течению жизни, а Мин непременно был рядом с ним и все так же держал за руку и согревал своими объятиями. Однако, душа юноши все равно была неспокойна, просто не находила себе места, ведь Англия уже во всю ведет активную политику мобилизации военных сил, и теперь, когда куча народу уже полегла на поле боя, это может коснуться и верхних слоев общества. Война слишком жестока, не зря она зовется одним из всадников апокалипсиса, и военных сил катастрофически не хватало, как и продовольствий. Застать такие тяжелые времена не пожелаешь ни одному из своих самых заклятых врагов. Юнги ежедневно старался утешить любимого, уверить его в том, что все будет хорошо, и война обойдет их стороной, но все же Пак не зря был на иголках. Тот день совсем не отличался от иных предыдущих. Чимин все так же получал вести о том, что на войну уже были призваны многие его знакомые бароны, и скоро очередь дойдет и до него, а потом и более высоких чинов и титулов. Но ни слова, ни буковки… Это одновременно и утешало, и беспокоило еще больше. Неведение того, что будет дальше, пугало Чимина, и это ужасное чувство пожирало его изнутри. — Чимин, нужно поговорить, — сначала собравшись с силами, чтобы начать разговор, начинает Мин, а потом смотрит на младшего взглядом, не предвещающим ничего хорошего. — Присядь. — Что случилось? — взволнованно спрашивает барон и нервно бегает глазами по лицу любимого, который сидит в кресле напротив и держит в руке письмо. Все стало сразу же понятно, но верить Пак отказывался. — Только не говори… — Прости, но мне придется, — он кладет письмо на стол, но Чимин даже не хочет читать его. — Меня призвали, мой ангел… Мне придется. — Ну нет… нет же. Как же так? — его глаза теперь мокро блестят, а подбородок и поджатые губы судорожно дрожат, но он все еще смотрит на своего виконта, который встал с места и, подойдя поближе, присел перед младшим, мягко, с нежностью поглаживая его щеку. — Там точно было одно письмо, Юнги? Пожалуйста, скажи, что мы пойдем вдвоем. Чимин увидел ответ во взгляде старшего, и это совсем не тот ответ, который он желал получить. Отпускать Юнги на фронт тождественно тому, чтобы просто попрощаться с ним навсегда. Люди с войны почти не возвращаются, а если и возвращаются, то сломленными и опустошенными. Но даже если так, Пак будет любить его в любом случае, лишь бы он только вернулся. А может быть, все обойдется? Может быть, произойдет чудо и все наладится? Нет. Пора прекращать жить сказками и посмотреть реальности в глаза. У Чимина уже просто-напросто нет выбора, потому что вот она, эта реальность. Она стоит прямо перед ним, закрывая собой все вокруг, ослепляя Пака и застилая его глаза мокрой, блестящей соленой пеленой. Этот разговор был долгим, но все же имел некоторый итог, ведь теперь барон ни свет ни заря сел в машину и поехал в родительский дом, ведь вполне может быть, что письмо о призыве пришло именно туда. Кто знает, может его просто забыли перенаправить на другой адрес или еще что… Чимин никогда не был тем, кто сразу опускает руки и теряет надежду. Он всем своим сердцем не хотел быть причастным ко всему этому. Он не хотел видеть кровь, а тем более собственноручно проливать ее, но он пойдет за Юнги и в огонь, и в воду, и даже на войну. — Точно никаких писем не было? — уже в который раз переспрашивает Пак, с надеждой во взгляде смотря то на мать, то на отца, которые снова отвечают ему, качая головой. — Быть не может, оно должно было прийти! — Чимин, мой малыш, — нежным, мягким голосом обращается женщина и кладет свою теплую ладонь на мокрую щеку своего младшего сына. — Это ведь к лучшему, не находишь? Ты будешь в безопасности, тебе не придется рисковать жизнью, не придется во всем этом участвовать. — К лучшему? — он поднимает на неё удивленный взгляд. Уж от кого, но от мамы он таких слов не ждал. — Ты вообще слышишь, что говоришь? Я не хочу сидеть здесь в безопасности. Юнги будет рисковать жизнью, и каждая секунда для него может быть последней, а ты говоришь мне о том, что это к лучшему? — Как ты смеешь, Пак Чимин, — резко начинает виконт Пак, заступаясь за свою жену. — Неужели я смог воспитать тебя таким неблагодарным? Знаешь, как трудно мне это далось? Ничего ты не знаешь и теперь строишь из себя непонятно что прямо у меня на глазах. Тебе должно быть стыдно. Я старался ради твоего блага, и вот чем ты мне отплатил? Виконт, немало разозлившись, даже не заметил, как сказал то, чего вообще не собирался говорить. Он только что, можно сказать, выдал секрет, который они вместе с Элизабет решили утаить от сына. Пак и его жена, как и любые другие родители, совершенно не хотели, чтобы война коснулась их младшего сына, ведь это совсем не для него, это сломает его нежную и хрупкую натуру. Да, виконту пришлось поступить по-черному и договориться о том, чтобы повестка на адрес и имя Пак Чимина была утеряна, а лучше всего — уничтожена. Отец барона даже и не думал, что Чимин так будет рваться на фронт, идя следом за своим возлюбленным, но теперь его застали врасплох, и он встречается с тяжелым взглядом юноши почти сразу все понявшего и явно недовольного поступком своего отца, который решил все за него, даже не спросив и не посоветовавшись с ним самим. Он обезопасил своего сына, но нужна ли ему такая безопасность? Этим вопросом виконт задался слишком поздно. — Что ты имеешь в виду? — Чимин смотрит на отца, который явно сказал то, чего не стоило говорить, и по нему все видно. Объяснения Паку не потребовались, он не глупый и без слов понял, что его отец постарался над тем, чтобы мобилизация так и не коснулась его сына. — Ради моего блага? Ты серьезно, отец? Ты считаешь, что это лучше для меня? Жить с мыслью о том, что где-то там, даже непонятно где мой Юнги рискует каждую секунду, жить, молясь о том, чтобы он дожил до завтра, жить, томленный переживаниями, утопая в самых ужасных мыслях. По-твоему, это благо? Пак еще около полуминуты прожигает своего отца, который будто бы язык проглотил, гневным и обиженным взглядом, а потом разворачивается и уходит прочь, прямо как в тот день пару лет назад, и останавливать его никто не смеет. Чимин слишком зол и расстроен сейчас, чтобы думать о чем-либо. Он просто садится обратно в машину и едет к своему виконту, больше не смея тратить время понапрасну и провести последние несколько дней перед его отъездом с ним и только с ним. Осознавать, что до разлуки оставалось слишком мало времени, было тяжело, и Пак старался прогонять все эти навязчивые мысли о том, что может случиться с его виконтом на этой дурацкой войне, будь она проклята. За эти пару дней до даты, указанной в письме Мина, они почти не расставались, проводя абсолютно все время друг с другом. Перед смертью не надышишься, как говорится. Сейчас же, стоя уже на перроне, где непрерывно и суетливо горожане бегают то туда, то сюда, они не замечают никого и ничего, кроме друг друга. Сумка, которая раньше была в руках Юнги теперь лежит на асфальте около его ног, пока сами руки обвивают талию любимого, сжимая того в крепких и долгих объятиях. Какими бы оптимистами эти двое ни были, мысль о том, что эта встреча может стать для них последней, сама напрашивается и никак не хочет уходить ни из головы виконта, ни уж тем более из головы Пака, который больше всего на свете боится потерять самое дорогое в своей жизни. — Гудки, Юнги, поезд скоро тронется, — он приподнимается с плеча старшего и заглядывает в его глаза. По щекам барона без устали льются соленые слезы, а холодный ноябрьский ветер обжигает их очередным порывом. — Прошу, вернись. Вернись ко мне живым, хорошо? — Не плачь, мой ангел, — он с грустной, но в то же время нежной и теплой улыбкой смотрит на барона и бережно стирает слезы с его уже обветренных щек. — Слезы ангелов сулят несчастье. Одари меня своей улыбкой, и она станет моим талисманом на удачу. Подари мне поцелуй, и я поклянусь всем, что имею, что обязательно поцелую тебя снова. Барон буквально растаял от слов Юнги, и теперь он улыбается со слезами на глазах, пока Мин все так же аккуратно вытирает его щеки руками, а потом привстает на носочки и тянется к губам старшего, накрывая их долгим, таким трепетным и нежным поцелуем. Он смакует чужие губы, чтобы как можно дольше запомнить этот вкус. Еще один гудок, тихое «Я люблю тебя» на ушко, и Пак уже смотрит на спину уходящего к вагону виконта, который больше даже не обернулся, потому что так будет только больнее и труднее. Барон стоит на дрожащих ногах и смотрит на то, как поезд медленно уезжает все дальше, а потом и вовсе скрывается где-то там далеко. Сердце невыносимо горит тревогой, и душа не на месте за Юнги, несмотря на то, что он пообещал, поклялся вернуться к своему Чимину живым. Есть то, что не подвластно человеку. Есть то, что независимо ни от чего произойдет, если так должно быть. Не долго думая, барон вернулся в родной дом, просто потому что жить одному в огромном доме, где все, абсолютно все напоминает о Юнги, о котором Пак и без того не переставал думать, — чистой воды мазохизм. Теперь Чимин снова окружен этой теплой заботой матери, снова он каждый день видится с семьей, снова проводит время за чтением и музыкой. Все это раньше было неотъемлемой частью его жизни, но теперь кажется таким непривычным и даже чуждым. Юнги нет с ним рядом уже больше недели. Все не так, все не то, все должно быть иначе. Родители барона, как и его лучший друг, были сильно обеспокоены состоянием юноши и старались максимально поддержать его. Даже отец пришел искренне извиниться перед сыном и попытаться подбодрить его, поднять настрой, и у него даже немного получилось. Теперь единственный источник общения с виконтом — это письма. Только когда пишет письма для своего воина, Пак чувствует себя немного легче и порой даже улыбается. Он отправляет письма раз за разом и живет следующий день только ради того, чтобы получить ответ от любимого, который, кстати, был определен в морские войска и служил под началом японского адмирала Чон Хосока, который по рассказам брюнета был забавным чудаком. С одной стороны барон был даже рад, что Юнги попал в морские войска, но с другой осознание того, что самая ожесточенная борьба между Германией и Англией велась именно на воде, давило на него. Две державы будто бы мерились силами своих флотов и соревновались, чьи корабли быстрее и крепче, чьи солдаты опытнее, умелее и самоотверженнее. Люди гибнут тысячами, и никогда никакое богатство, никакая власть не возместит этих потерь среди людей, чьи жизни резко были обесценены. Все когда-то заканчивается, и даже этой бессмысленной, по мнению Чимина, войне когда-то придет конец. Только вот когда он придет и каковы будут её последствия, никто не знает и знать не может.