Ты здесь?

Темнота и тишина комнаты умиротворяют, легкий теплый свет свечей, чье пламя горит ровно, даже не дрожит, греет, и все, что слышится, — тихий голос барона Пака, а после него — негромкий шорох указателя, что медленно скользит по доске от буквы к букве под руками юноши. Чимин неотрывно смотрит за тем, как маленькая деревяшка двигается, и ему даже кажется, что он ощущает тепло рук виконта поверх своих. Это такое непривычное теперь, но такое приятное чувство. Это именно то, что так нужно было. Кажется, в мир Чимина, плотно застланный непроглядной тьмой, медленно, но верно пробивается лучик света, который способен прогнать эту самую тьму и сделать мир Пака снова светлым, теплым, живым. Как скептически бы ни относился Пак ко всем этим байкам про призраков, полтергейстов и души умерших раньше, сейчас он верит в то, что Юнги разговаривает с ним. Он не верит, он знает. Казалось бы, обычный кусок дерева, которым даже огонь в камине не разведешь и, по сути, бесполезный, но он просто взял и вернул барона к жизни. Она вернула ему смысл дышать, спать и просыпаться каждое утро, чтобы прожить новый день ради Юнги и ради того, чтобы поговорить с ним, как раньше, как в те прекрасные времена, когда не было никакой войны, когда все было замечательно и все были счастливы. Чимин никогда и ни за что не пожалеет, что совершил эту покупку, которая перевернула его мир уже во второй раз, поставив его обратно на ноги. Только ощутив, только завидев, как этот маленький указатель движется к буквам под его руками, Пак, кажется, перестал чувствовать всю ту боль, что тяготила его такое долгое время. Всю боль, горечь и скорбь в один единственный миг вытеснили тепло и радость, которые барон испытал, получив возможность если не увидеть, то хотя бы поговорить со своим любимым, которого ему так не хватало и не хватает до сих пор, но теперь уже в меньшей степени. Его сердце, уже почти год стонущее от зверской боли, теперь трепещет, будто ничего и не было, будто ничего не произошло. Спустя столько времени Чимин наконец-то перелистнул ту страницу, залитую слезами, кровью и страданиями. Он начал с чистого листа, начал будто бы новую жизнь, причем сделал это с улыбкой на лице. Его мир, теперь освещенный ярким теплым светом надежды начинает восстанавливаться, кирпичик за кирпичиком реставрируя все в нем и превращая некогда разрушенное, пустое и заброшенное место в райский уголок, каким он был когда-то давно. Еще в тот вечер, когда промокший под октябрьским дождем Пак вернулся домой с горящими и блестящими, как раньше, глазами, когда одарил мать своим светлым, бодрым и воодушевленным взглядом, она поняла, что с этого момента все начнет налаживаться. По груди женщины разливалось это теплое чувство радости, а все тревоги и переживания, страх за сына немедленно покидали ее. Она знала, что этот момент когда-то наступит, она верила, что все рано или поздно наладится, и просто ждала этого заветного мига, когда Чимин снова загорится светом, когда он станет прежним, тем Чимином, которого знает и так сильно любит Элизабет. Ей все равно, в чем нашел утешение ее сын, как он нашел его, ведь главное, что он просто нашел его. Однако, она все равно не верила, что Юнги где-то здесь. У виконтессы нет никаких аргументов ни за, ни против, она просто убеждена, что все совсем не так, как Чимин думает. На самом деле, она была права. Все это время никто даже и не пытался разговаривать с Паком. Никто не двигал этот указатель под его миниатюрными ладошками, и никогда душа Юнги не бывала в этом доме после произошедшего. Если уж она и беспокойно витает явно где-то над морской гладью. Барон даже не осознает, что отвечает сам себе. Он не ощущает и не понимает, что он сам неосознанно двигает эту самую дощечку, отвечая самому себе в точности так же, как ответил бы ему Мин, будь он здесь. Чимин слишком хорошо знает своего виконта, знает все повадки, все его фразы, манеру речи и даже слова-паразиты. Барон полностью убежден в том, что он говорит с Юнги, что это он общается с ним, что он находится прямо здесь, рядом, в этой комнате, что он кладет свои невесомые руки на ладони Пака, в очередной раз повторяя о том, как сильно любит юношу. Он уверен в том, что эта доска действительно работает, что она и правда какая-то необычная, мистическая, хотя на самом деле это все тот же бесполезный кусок дерева, который каким-то чудом спас молодого пэра. Кто-то может назвать это сумасшествием, кто-то шизофренией, кто-то придумает еще какую-нибудь новую болезнь, но никто не посмеет сказать об этом Паку. Во-первых, потому что никто не хочет, чтобы он снова вернулся в то ужасное состояние, а во-вторых, упертый парнишка все равно не поверит в то, что говорят другие, ведь Юнги всегда учил его не верить никому со стороны, только своему сердцу, которое ни то что подсказывало, кричало светловолосому о том, что вот он любимый, прямо рядом с ним сейчас, снова называет его своим ангелом, затягивая в новый долгий и такой приятный разговор. Это чувство вряд ли можно описать, потому что раньше Пак никогда не ощущал его. Эта полнота, эта идиллия, радость и спокойствие — все то, чего Чимину так долго и так сильно не хватало. Конечно, он прекрасно жил раньше, был также полон сил, но чувствовать это снова после долгих и трудных месяцев, полных скорби и страданий, — совсем другое. Кажется, что воздух стал чище, что небо стало ясным, а еда — вкусной в два, а то и в три раза больше, чем когда-то тогда, еще до войны и до разлуки. Осознание и ощущение того, что виконт рядом с Паком, заставляло его ликовать, окрыляло и наполняло каждый новый день смыслом. Все те тяготы, которые барон тащил на своих хрупких плечах теперь так невесомы, все те ужасные дни забыты, а мысли и воспоминания о Юнги снова греют и ласкают душу парня. Все наконец-то налаживается и возвращается на круги своя, и это не могло не радовать. Вдобавок ко всему этому, кажется, конец этой войны уже близок. Какие бы усилия не прикладывали немцы с итальянцами и венгерцами, страны Антанты все равно уже долго держатся наверху, с каждым днем приближая завершение затянувшегося конфликта, хотя кто знает, что будет завтра? Говоря по правде, Чимин даже и не думал уже о войне ни в хорошем, ни в плохом ключе, просто потому что теперь ему все равно, она не стоит его внимания, он так считает. Есть в мире вещи куда важнее и интереснее, чем какие-то войны, пусть и мирового масштаба. Например, музыка, к которой Пак, кстати, прямо сейчас хочет вернуться. Чувство, которое испытал барон, впервые за долгое время усевшись за инструмент, не описать никакими из всех существующих слов. Только прикоснувшись к гладким белоснежным клавишам, он будто почувствовал, как за его спиной расправляются крылья, пышные и такие красивые. Душу тут же наполнило вдохновение, воодушевление, а вставать из-за рояля совсем не хотелось. Умение играть, знание музыки и инструмента — единственное, что осталось у Чимина от Юнги, кроме его все еще не угаснувших чувств, которые так и будут гореть вечным огнем в его сердце, согревая даже самыми холодными и одинокими вечерами лучше любого, самого теплого пледа. Теперь Пак понимает и чувствует на себе, как Юнги уходил в себя, когда играл, как он погружался в какой-то свой мирок, не видя и не слыша ничего вокруг, потому что Чимин только что сумел сделать так же. Забыв обо всем, что есть и когда-то было вокруг, лишив все даже малейшего смысла, барон закрыл глаза и просто сосредоточился на мелодии, на музыке и на этих чувствах, которые сами утащили его куда-то туда, в его подсознание. Здесь все так же прекрасно, как прежде, здесь пахнет бумагой и чернилами, а еще свежим чаем, здесь так тепло и уютно, а самое главное, вот он, Юнги. Он сидит рядом с Чимином, улыбается ему, хвалит его игру и только тянется рукой, чтобы прикоснуться к нему, чтобы поцеловать, как последняя нотка уже рассеивается в воздухе приятным звучанием, а юноша открывает глаза, с которых тут же по щекам скатываются две соленые капли, пока губы растягиваются в одновременно и теплой, и грустной улыбке. С того дня, как барон впервые за долгое время притронулся к роялю, не прошло еще ни одного, чтобы он не просидел за ним хотя бы немного. Вдохновение захлестнуло молодого пэра с головой, и он весь ушел в музыку, движимый большим рвением наверстать все упущенное им время, которое он провел в той затяжной депрессии. Ему хотелось сделать так, чтобы его Юнги гордился им, он хотел сделать так, чтобы, смотря на Чимина откуда-то оттуда сверху, Мин улыбался. Он и при жизни гордился своим возлюбленным и не уставал повторять о том, как он гордится его успехами, но Паку хочется большего, он должен сделать так, чтобы все труды виконта, который так долго обучал его, не пали даром, чтобы они имели куда больше, чем простые плоды. Пак одно время горел идеей написать песню. Но как он ни старался, как ни пытался, ни пробовал, его лирика все-таки была слабовата, если сравнивать с тем же Юнги, который слагал прекрасные стихи чуть ли не на ходу, и Пак мог слушать эти слова и рифмы целую вечность и столько же восхищаться таланту своего возлюбленного. Чимина часто называли гением за то, что он много где пробовал себя и имел неплохие успехи, но истинным гением сам Пак всегда считал своего самого большого кумира — виконта Мина. Юноша хочет быть таким же, он хочет как ученик превзойти своего самого любимого и самого лучшего учителя, который дал ему слишком много, чтобы не отплатить ему. Когда Чимин понял, что лирика — это не его стихия, он решил попробовать заменить слова нотами, и это оказалось самым лучшим решением. Барон с самого раннего юношества, когда он запоем читал книги с красивыми любовными историями, мечтал однажды написать свою книгу, в которой расскажет историю собственной любви, такую же красивую, полную чувств и красок, прямо как в тех книжках. Он всегда мечтал о любви, которую можно будет описать в книге, ничего не добавляя и не преувеличивая, и он получил ее. Правда, финал не такой уж и счастливый, но разве всегда все заканчивается идеально? К тому же, это совсем не конец их любви, это лишь начало, ведь их чувства друг к другу никогда не иссякнут. Даже смерть не смогла разлучить их, даже гибель одного из них не смогла разрушить эту крепкую, тесную связь. Это будет история о любви до гроба и после него, только вот в ней не будет ни единого слова. Лишь мелодия, плавная, тяжелая местами, местами грустная и мрачная, но такая красивая и завораживающая, что мурашки по коже. Каждая нотка, каждый тон несет конкретный смысл, отражая собой то или иное чувство, время или событие, что случались с двумя родными душами и любящими сердцами.

***

Семнадцатый год двадцатого века уже подходит к концу, и Пака теперь совсем не узнать. Он изменился с тех пор, и теперь по нему совсем не скажешь, что не так давно он переживал глубочайшую депрессию и самое большое горе, которое только мог пережить. Обычно люди после такого ломаются и редко приходят в себя даже спустя долгое время. Чимин же просто нашел то, за что смог ухватиться, причем так крепко, чтобы выбраться из всего этого. Он уже больше года каждый день общается с Юнги с помощью все той же доски, которая стала его спасительницей. Теперь его глаза снова горят живым блеском, улыбка освещает полмира, а самое главное — его щечки, такие мягкие, пухлые и румяные, снова очаровывают, и только шрамы от глубоких ран на запястьях способны выдать его или напомнить ему самому о тех временах, которые он ни при каких условиях никогда не забудет. Начав жизнь с чистого листа, Чимин полностью ушел в творчество и в музыку, исписывая эту новую страничку аккуратными нотами. Он отказался от учебы и больше не числится в барселонском университете, ведь теперь точно знает, чем он хочет заниматься, чему хочет посвятить всю свою жизнь. Объяснить это чувство невозможно, но оно настолько прекрасно, что Пак просто утопает в музыке, не перестает думать о ней ни на минуту и усердно трудится над созданием чего-то своего, чего-то особенного. Люди называют это вдохновением, и Муза Чимина будто бы не отходила от него, воодушевляя только больше и наполняя его голову новыми идеями, которые он тут же воплощал в жизнь с помощью рояля и пары рук. Честно, он был удивлен, когда смог играть на пианино с такой же легкостью, как раньше. Мало того, что он долгое время даже не притрагивался к клавишам, так еще и после неудачного самоубийства у него были проблемы с руками. Они почти не слушались его одно время, и ему очень повезло, что они все-таки здоровы, ведь его пальцы сейчас быстро и ловко, а главное так плавно и грациозно перебегают от одной клавиши к другой, играя мелодию, расслабляющую и ласкающую слух мягким, приятным звучанием. День шел за днем, и каждый из них был для барона малюсеньким шажком к своей цели — собственному полноценному произведению, над которым он так усердно работает вот уже не первый месяц. Сколько бумаги Чимин исписал, сколько чернил истратил, сколько раз понимал, что все не то, все не так, как должно звучать. Он перепробовал, кажется, даже больше сотни вариантов, постоянно переписывал порой от самого начала до самого конца, пока не пришел к тому, что есть сейчас. Каждая нота идеально сочетается с предыдущей, звучание передает все, что Пак хотел передать, а сама мелодия, такая нежная, приятная, трогает до глубины сердца. Знаком того, что барон довел свою композицию до совершенства, до идеала, стали слезы, которые непроизвольно полились с его глаз еще на середине произведения, и юноше пришлось играть вслепую. — Господин Пак! — слышится оживленный, тонкий женский голосок. — Как давно я вас не видела! Вы так изменились. Где вы пропадали все это время? — Ах, Жизель, здравствуйте, — он приветливо улыбается девушке и оставляет невесомый поцелуй на тыльной стороне ее утонченной, женственной ладони. — Вы тоже немало изменились, и я отмечу, в лучшую сторону. Не думаю, что вам будет интересно знать, где я был, ведь там меня уже нет, а значит и значения это не имеет, так ведь? Чимин впервые за долгое время появился на одном из светских вечеров, организации которых не помешала даже мировая война и на которых так давно не было семьи Пак, а уж тем более в полном ее составе. Все светское общество давно наслышано о гибели виконта Мина на войне, поэтому никто и не удивлялся, наблюдая на подобных мероприятиях только его отца, который, к слову, сейчас тоже здесь. Он выглядит уже более живым и все таким же непоколебимым, как раньше. Юнги пошел в своего отца тем, что всегда был хладнокровен снаружи, умел держать лицо, и какую бы боль не испытывал сейчас граф даже спустя столько времени, он не покажет людям того, чего им видеть не нужно. Чимину даже удалось поговорить с ним, но недолго, лишь узнав, как тот поживает и здравствует ли он. Все-таки они совсем не чужие друг другу. Признаться честно, Чимин даже несколько скучал за такими вечерами, когда он может пообщаться с кем-либо, немного выпить, но все же чего-то ему все равно не хватало, а точнее кого-то. Со светскими вечерами у барона связано слишком много важных для него воспоминаний, которые каждый раз будут всплывать в его памяти, вызывая на лице теплую улыбку с тонкими нотками грусти и горечи. Он смотрит вокруг себя и будто бы оказывается в недалеком прошлом, словно со стороны наблюдая за тем, как все начиналось. Они с Юнги были так беззаботны, просто растворялись друг в друге, жили только ради того, чтобы провести время вместе. Такое бывает довольно редко, но Чимина снова захлестнула эта волна воспоминаний, которая влечет за собой приятное тепло на душе, но в то же время поднимает осадок. Молодой пэр погряз в своих мыслях, и в реальность его вернул только ласковый женский голос, который он не спутает ни с чем иным. — Чимини, малыш, — начинает она, положив руку на плечо сына. — Все в порядке? Выглядишь грустным. Может лучше поедем домой? Зря мы все-таки тебя сюда притащили, тебе все еще тяжело. — Нет, мама, все замечательно, — ответив матери с теплой улыбкой на лице он лишь осторожно отмахнулся. — Я просто задумался, только и всего. Мне нравится здесь. Оказывается, я скучал даже по девушкам, которые едва меня отпустили буквально десяток минут назад. — Правда? — она тихо хихикнула, прикрыв губы ладошкой. — Тогда я очень рада, что ты быстро вернулся в строй. — Ну не так уж и быстро я вернулся, — от делает очередной глоток игристого шампанского из своего бокала, и его взгляд падает на рояль, за который только что сел пожилой музыкант, кажется, из семьи Тернеров. — Я хочу сыграть, мама. Виконтесса засияла яркой улыбкой, явно поддерживая своего сына. Она налюбоваться не могла на то, каким стал ее Чимин, особенно если сравнивать с тем Чимином год назад. Ее единственное желание исполнилось, и барон пришел в норму, даже больше. Он перестал замыкаться в себе, и ей абсолютно даже плевать, что он разговаривает с вымышленным призраком его любимого. Возможно, это странно и неправильно, но это единственное, что дает ее сыну дышать полной грудью, единственное, что вдохновляет его, и пусть он хоть на руках ходит, главное, чтобы он был счастлив. Как только глава семьи Тернеров встал из-за инструмента, его место неторопливо занял Пак, который впервые будет играть на немалую публику один. Ему даже не пришлось думать и выбирать, что играть, и один из слуг был немало удивлен, когда барон отказался от нот, аргументируя это тем, что нужного ему произведения у них точно не найдется. Это правда, потому что эта композиция выжжена на сердце Чимина, и ему даже не нужны ноты, чтобы сыграть целую немую, но такую красноречивую историю. Глубокий вдох, за ним выдох, и юноша аккуратно нажимает на клавиши, начиная играть самые первые, такие легкие и невесомые на слух нотки, которые наверняка уже нагнали мурашек на всех присутствующих в зале. Музыка со временем становилась чуть громче, страстнее, но была все такой же нежной. Она гоняла кровь в жилах, и даже ничего не знающих, не понимающих ее истинного смысла, трогала до глубины души, заставляя просто слушать, затаив дыхание и позабыв обо всем. Чимин сотворил и правда нечто прекрасное, это было слышно с самых первых секунд, как только он начал играть. Барон не слышит ничего, кроме собственной музыки, снова утопая где-то там в своих думах, пока не будет отыграна последняя нота, которую и последней не назовешь. Звук мелодии так плавно и медленно растворяется в воздухе, давая понять, что это конец, но в то же время только начало. Пак витал в облаках ровно до того момента, пока на него не посыпался шквал аплодисментов и криков «браво!». Сказать честно, он и не думал, что его игра вызовет столь бурную реакцию, но действительность превзошла все его даже самые смелые ожидания. Он понял это только спустя несколько дней после того вечера, когда ему пришло приглашение на мероприятие, но не в качестве гостя, а в качестве музыканта. Все-таки есть и обратная сторона у светского общества, которое ну слишком сильно любит посплетничать и пообсуждать других. Юноша был дико рад тому, что, кажется, он взобрался на ступень выше, и теперь он еще ближе к своей цели — показать всем, чего они с Юнги добились вместе. Чимин не успел даже глазом моргнуть, как теперь его даже узнают на улицах. Он уже со счету сбился, сколько предложений о выступлении ему поступало, но их было так много, что от некоторых пришлось даже отказываться. Популярность так резко и стремительно настигла Пака, что он до сих пор так и не может привыкнуть к тому, что его творчество, его музыка нравится многим, несмотря даже на то, что классика уже давно медленно но верно отходит назад, оставаясь пережитком прошлого. Связав свою жизнь с музыкой, он совсем не прогадал, ведь это то, что всегда вдохновляло его и радовало. Он написал уже далеко не одну композицию и не две, он выступал с сольными концертами перед огромной публикой, но даже спустя прошедшие полгода с того дня, когда он впервые открыл людям свое творение, его композиция c коротким, но полным смысла названием «JY» неизменно остается самой популярной в его репертуаре, особенно после раскрытия её глубокого смысла на одном из интервью. И сейчас Чимин сидит в своей спальне напротив доски, разговаривая с любимым и рассказывая обо всем, что произошло с ним за то время, пока они с Юнги не общались, потому что барон был на очередном вечере. Жизнь налаживается, и это не может не радовать, ведь Пак имеет все, чего так хотел, пусть и кое-чего ему не хватает. Он порой задумывается о том, как было бы прекрасно, будь Юнги жив, будь он здесь, рядом со своим Чимином, но в то же время понимает, что это именно Мин и его гибель, как бы грубо это не звучало, сделали его таким популярным и востребованным композитором и музыкантом, какой он есть сейчас. Если бы Юнги вернулся с войны живым, Чимин вряд ли написал бы что-то подобное, хотя кто знает? В любом случае, даже так барон не видит грани собственному счастью, и сейчас он стоит напротив могилы Юнги с, естественно, пустым гробом внутри и улыбается со слезами на глазах, смотря на именное надгробье. — Если бы ты был здесь, — он прикусывает губу и тихо всхлипывает, продолжая улыбаться. — Я уверен, ты бы гордился мной.