***
Два долгих дня Геральт и Йеннифэр пытались вычислить местонахождения Юлиана. Но ни через полицейские станции, ни через мобильных операторов, ни через GPS, ничего не выходило. Сигнал пропадал за пределами парка, возле узкой дороги. А дальше хаотично скакал, не позволяя отследить телефон. Когда они снова попытались позвонить, телефон уже был выключен. Они прошли от того места, где должна была состояться встреча до точки исчезновения сигнала, но не нашли ничего. Собака тоже ничего не учуяла. — Он убегал, — глухо сказала Йеннифэр. — Но кто его тут мог найти, как? — Теперь она понимала, почему полицейским нельзя вести дела, так или иначе затрагивающие их лично. Хоть она и пыталась сосредоточиться на фактах и думать, в голову упорно возвращался крик информатора. Напротив парка, там, где пропал сигнал, стояли небольшие жилые дома, и Геральт сам дотошно опросил всех. Все благодаря Весемиру, который смог выбить им разрешение действовать от имени полиции. Геральт был бесконечно благодарен наставнику и стыдился того проницательного взгляда, которым он посмотрел после слов Геральта: «Это мой… друг». Домой Геральт попал один раз, чтобы взять что-то из вещей Юлиана для поисков. Квартира душила его. А гитара, которая так и стояла нетронутая, казалось, могла растоптать одним своим видом. Расследование шло, но без Геральта и Йеннифэр. Коллеги не сговариваясь, не спрашивали, что происходит. Даже Эскель молчал, взяв на себя еще больше работы, фактически заменив сержанта на рабочем месте. За эти два дня они почти не спали, изнуряя себя по сути пустыми поисками, тыканиями в пустоту. К исходу второго дня Геральт ощутил тотальное бессилие. Они не знали, где мог быть Юлиан. Не знали где его искать. Геральт хотел снова пойти в «Парадиз» и допросить там всех, кого сможет, но Йеннифэр не позволила. Если кто-то из похитителей будет там и сможет связать их с Юлианом, того могли убить. Искать надо было так, чтобы похитители не поняли, кто именно его ищет. Но полицейские уже испробовали все. На исходе вторых суток с момента похищения, когда оба уже были готовы впасть в отчаяние, у Геральта зазвонил телефон. Увидев незнакомый номер, Геральт кивнул Йеннифэр и та сразу вбила цифры в программу. — Слушаю. — Добрый день,— спокойно произнесла женщина с той стороны телефона. — Меня зовут доктор Роуз Киттон, больница Бон Секорс Коммьюнити. Геральт онемел, все самые страшные подозрения мгновенно пролетели в его голове, и он сказал глухо и испуганно: — Да? — К нам поступил пациент, не сказал имени, но написал этот телефон. Вы знаете… — Он жив? — перебил полицейский. — Жив,— сухо ответила доктор и добавила уже сочувствующе: — Состояние тяжелое, но стабильное. «Жив, — забилось в мыслях простое, короткое, но важное слово. — Он жив». — Он сказал что-то еще? Что значит тяжелое, конкретнее, — в голос возвращались стальные сержантские ноты. — Я не могу разглашать данные, в полиции сказали, что если номер верный, вы должны приехать. Геральт и сам знал, что больше ему сказать ничего не смогут. Он осел на стул, тело вдруг стало тяжелым и словно чужим. — Скажите полиции, чтобы приставили офицеров. Он свидетель по делу и его хотят убить. Я скоро приеду. Отчасти, Геральт солгал. Юлиан не был свидетелем, официальным уж точно, но сержанта это мало волновало. Ему хотелось обезопасить, защитить, а разобраться с волокитой, по большей части бумажной, он сможет потом. — Он жив, — сказал он Йеннифэр. И тяжесть, давившая все время поисков, вдруг отступила. Геральт вдохнул и уткнулся лицом в ладони. Голова кружилась от облегчения. Он не сомневался, что безымянный пациент – Юлиан. Больше просто некому быть. — Больница Бон Секорс Коммьюнити. Не помню такой. По лицу Йен скользнула тень, девушка не была уверена, что в больнице был именно Юлиан, но сказала только: — Это в Порт-Джервисе. Два часа езды.***
Весемиру пришлось ехать с ними, чтобы разобраться с передачей данных дела в департамент Нью-Йорка, сержантских полномочий для этого все еще было недостаточно. Но Геральт едва ли был способен решать какие-либо бюрократические вопросы, а потому был благодарен. Всему, чему только мог за то, что его мир сегодня не рухнул. Маленький городок встретил их ясной, еще по-летнему теплой ночью, так несоответствующей всему, что происходило, что становилось тошно. А бежевое здание в четыре этажа больше походило на санаторий с приветливым персоналом. Его не пускали внутрь около часа. Два дотошных, въедливых офицера местной полиции, несмотря на поздний час, долго вникали в детали. И конечно, были правы, но их профессионализм вызывал в Геральте лишь гнев. Когда же Геральт оказался перед дверью палаты, то не мог решиться войти. Сердце опять замерло, пропустило удар, и Геральт побоялся, что умрет прямо здесь, в коридоре пригородной больницы, если не войдет. Собирая все мужество, на которое был способен, он открыл дверь. Его огорошило непонимание – Геральт не узнал человека, лежащего на кровати и испугался, что это был не Юлиан. В палате было тускло, но не настолько, чтобы не узнать родного человека. До пояса пациента закрывало легкое одеяло. Руки до самых плеч затянуты в плотные повязки, на кистях виднелся гипс. Торс скрывала больничная рубашка, но везде, где было хоть немного открыто пространства, всюду были бинты. Лицо сплошь покрывали компрессы и пластыри, даже один глаз был скрыт под повязкой. Геральт видел лишь кусочек шеи, правое плечо и небольшие островки незакрытого лица. Он осторожно приблизился и, только так, подойдя почти вплотную к кровати, узнал. Из груди вырвался звук облегчения, глаза запекло. Геральт, не касаясь, провел ладонью над лицом Юлиана. Мужчина боялся сделать больно или разбудить. — Прости, — одними губами, беззвучно прошептал Геральт. Долго смотреть мужчина был не в силах. Он подошел к изголовью кровати, взял карту и ощутил волну дурноты второй раз. Фотографии гематом, ушибов и переломов запестрили перед глазами. Привычные формулировки «множественные гематомы», «переломы», «ожоги» и прочее, что часто приходилось видеть сержанту на службе, сейчас пробирали холодом, слишком ярко вызывая в сознании образы и ощущения. Он пролистал дальше и увидел ксерокопию ужасно корявых цифр, которые вообще с трудом определялись как таковые. В них он узнал свой номер. В палату вошла медсестра. Дежурно и буднично, она поздоровалась, забрала у Геральта карту, вписала показания и проверила капельницу. Геральту показалось, что она делает это не неаккуратно, не бережно, словно Юлиан мог развалиться на белые кусочки от неосторожных касаний. — Аккуратнее!.. — рявкнул он полушепотом. И только теперь та по-настоящему обратила на него внимание. Она взглянула своими светлыми серыми глазами, в которых читалось сочувствие, и подошла ближе. — Сэр, с ним все будет в порядке. Доктор был час назад, сказал, что ему становится лучше. Он проспит до вечера, ему вкололи снотворное и обезболивающее. Геральт вдруг почувствовал себя обессиленным, и девушка это заметила. — Присядьте, сэр. Воды? Геральт помотал головой. — Вы можете быть здесь до прихода дежурного офицера. Он вскинул голову, и улыбнулся девушке, благодарный, что та подала ему идею. — Я и есть дежурный офицер.***
Выполнить это на деле, оказалось сложнее, чем сказать. Весемир был не против, но чтобы соблюсти все формальности нужно было вернуться в Нью-Йорк. Местная полиция не слишком обрадовалась, но Геральту было настолько плевать, что он готов был лично пообщаться с каждым, и не самыми дипломатичными методами. Сошлись на том, что местный офицер будет в коридоре, когда Геральт – в палате, но ему необходимо надеть форму. Наверное, местной полиции казалось забавным заставить сержанта надеть офицерскую форму, но Геральт был готов согласиться на любые условия, лишь бы его не трогали и оставили с Юлианом. Когда Геральт вернулся в палату, то застал там Йеннифэр, сжимающую изножье кровати. Вид у нее был задумчивый, отрешенный и безгранично виноватый. Увидев Геральта, она дернулась, словно тот мог ее ударить. Но тот не чувствовал и грамма злости. Он видел человека, может, единственного, кто сейчас понимал его как никто. — Главное, что он – жив, — тихо сказал Геральт. — С остальным мы разберемся. Вопреки ожиданиям, слова словно ударили девушку. Она разжала руки, и, не говоря ни слова, стремительно вышла. К утру Весемир и Йеннифэр вернулись в Нью-Йорк. А Геральт на десятый раз перечитывал показания водителя голубого фермерского пикакапа. Простоватый молодой мужичок за тридцать, который подобрал Юлиана на дороге, постоянно обтирался кепкой из-за жары. Но, не смотря на волнение, в показаниях не путался. Подобрал Юлиана, пока тот шел вдоль трассы 84, от Нью-Йорка. Сам же водитель ехал на фермерский рынок. Минут за пятнадцать до того, как приехать, увидел Юлиана. Благодаря навигатору, удалось установить точные координаты. Полиция прочесала ближайшую округу, но пока ничего не нашла. Нужны были показания потерпевшего. Геральт поправил себя в мыслях: Юлиана. Показания Юлиана. Полицейский взглянул на парня и замер. Тот смотрел на него единственным глазом, молча. Дыхание было спокойным, ни один прибор не выдал, что Юлиан пришел в себя. Геральт осторожно закрыл папку и отложил ее на тумбу, не отводя взгляда, словно боялся, что Юлиан исчезнет. — Юлиан… — голос полицейского звучал хрипло и тихо. В больницах всегда так, словно одна атмосфера заставляла говорить тише. Геральт не подготовил слов. Не знал, что сказать. Не знал, что парень чувствует, хочет ли его видеть. Геральт так виноват, неудивительно, если Юлиан его не простит. Но тот улыбнулся. Едва-едва, насколько хватало сил, и позволяли повязки. Геральт тоже улыбнулся, но нервно, на мгновенье. Осторожно поправил налипшую ко лбу парня челку. А Юлиан так и смотрел, не мигая, улыбался спокойно, словно познал мудрость мироздания, но не мог ее рассказать. — Прости меня, мне жаль… — зашептал Геральт, поправляя без конца уже убранную челку, касаясь невесомо, шеи и плеч, там, где не было бинтов. — Я не должен был… Одинокая, пугающая Геральта, слеза скатилась из голубого глаза, впитываясь в белую ткань. — Тебе больно? Позвать врача? Геральт обругал себя последними словами, потому что должен был сделать это сразу. — Рад… — еле слышно выдохнул Юлиан, — тебя видеть. Не думал… Вина и горечь сжали полицейского в тиски, сдавили горло. Слова словно выжали из парня все немногочисленные силы, его глаз начал закрываться. — Пос… плю, — прошелестел он, мгновенно провалившись в сон. Геральт продолжал осторожно касаться, едва дыша. — Спи, — прошептал полицейский. — Тебя больше никто не тронет.