7. Игра вслепую
16 мая 2020 г. в 13:21
Я вижу поле, усеянное цветами. В высокой траве тут и там мелькают разноцветные головки: одуванчики, крохотные маки, белые зонтики тысячелистника. И две светлые макушки, почти скрытые разнотравьем. В одной из них я безошибочно узнают Пита — он, почувствовав мой взгляд, привстаёт и смотрит на меня, улыбаясь такой счастливой улыбкой, что в груди разливается, звенит счастье. Оно проникает в каждую клеточку тела, и я вытягиваю шею, чтобы рассмотреть того, второго, рядом с ним. Но солнце горит слишком ярко, слепит глаза, а зелёно-голубая дымка затопляет всё вокруг.
Просыпаюсь с чувством чего-то светлого, так и оставшегося в сердце. И этот свет связан с Питом, только сколько ни силюсь, не могу вспомнить деталей этого сна. Пытаюсь удержать это чувство, но оно ускользает, только колючий песок, чесотка по всему телу и жгучее солнце. Сегодня мне придётся умереть, чтобы Пит выжил, а я всё ещё не могу заставить себя поверить в это. В то, что для меня нет будущего. Мне семнадцать, кто по доброй воле согласиться умереть, когда жизнь только начинается? Когда только-только начал чувствовать, что такое настоящее счастье?
Нехотя открываю глаза — все уже встали и смотрят, как с неба опускается новый парашют. Опять хлеб, на этот раз двадцать четыре булки. Делим, остаётся восемь, но шутить о том, кому достанется остаток, больше не хочется. Двое суток вместе связали нас сильнее, чем кого-то могут связать годы под одной крышей. Пока мы союзники, но кто знает, когда придётся начать убивать? Пока с этим вполне удачно справляется арена, но я уверена — Сноу не упустит возможности, чтобы стравить нас вместе и показать, что любой союз против системы заранее обречён на провал. Что, если спасение Пита, которым все заняты, лишь попытка лишить нас бдительности? Что, если нам пора бежать, пока есть возможность?
Он сидит на берегу, вытянув ноги, смотрит на воду. По слепящей бирюзе разбегаются солнечные зайчики, лениво плещутся волны, верхушки деревьев на том берегу слабо качаются под ветром. Идиллия. Обманчиво прекрасная и смертельно опасная. Опускаюсь рядом, жую свою булку и смотрю куда угодно, только не на Пита. Наш вчерашний поцелуй, а после — мой сон, смущают. И от его близости в животе что-то трепещет, нежное и волнующее. Это всё тот же Пит, но в то же время — другой человек. Волнующий, таинственный, притягательный. Бросаю на него короткий взгляд, невольно задерживаясь на губах, и тут же отворачиваюсь, чувствуя, как шею заливает краской. С трудом расправляюсь с булкой — кусок в горло не лезет, и тяну Пита к воде.
— Идём, я научу тебя плавать!
Надо увести его подальше, туда, где никто не может услышать. Вон, Джоанна уже смотрит в нашу сторону недоверчиво и с подозрением. Финник плетёт новую сеть, Бити возится с проводом, с которым не расставался с самого начала. Я показываю несколько основных движений и наблюдаю за тем, как Пит повторяет их, смешно размахивая руками. Если бы пришлось учить его по-настоящему, я попросила бы его снять спасательный пояс, а теперь он приподнимает его над водой, делая похожим на нелепую каракатицу. Не выдерживая, фыркаю и тут же прячу улыбку — не хочу, чтобы обиделся.
Корка ранок размякла, и теперь её легко можно стереть песком. Что и делаю, наблюдая, как взгляду открывается нежно-розовая кожа. Подзываю к себе Пита, и мы вместе начинаем приводить себя в порядок. Говорю тихо-тихо, боясь, что услышат, о том, что пора уходить. Пора бросить союзников и попытаться выжить самим. Про себя думаю, что если они все погибнут, я просто уйду ночью в лес и умру там. Как — не важно. Пит молчит, раздумывая над моими словами, взвешивая все за и против.
— Думаю, надо дождаться, пока умрут Брут с Энорабией. Кажется, Бити знает, как их убить, — говорит он спокойным, будничным тоном, словно рассуждает о погоде. Так и должно быть — чужая смерть на арене не должна волновать. Каждая смерть приближает тебя к жизни. — А потом мы уйдём, обещаю тебе.
В его словах есть резон: уйди мы сейчас, и охотиться за нами станут сразу две команды. И ещё неизвестно, где Рубака. Не хочется думать о том, что остальным придётся умереть. К Финнику так я точно привязалась. Но у меня только одна цель — спасти Пита, и если я готова пожертвовать собой, то какое вообще может быть дело до других?
Подзываю к себе Финника, и вместе мы начинаем очищать кожу от корки болячек. Вскоре к нам подходит Бити, оказывается, он действительно придумал, как избавиться от профи в джунглях. Финник подзывает Джоанну — не хочет, чтобы она взбесилась и думала, будто мы замышляем что-то против неё. Словно её способно что-то взбесить, она и так бешеная! Но возражать не собираюсь, ведь, если подумать, мне тоже было бы неприятно, если бы обсуждали что-то за моей спиной.
Бити быстро рисует круг и объясняет план: мы прикрепим проволоку, которую он носит с собой, к дереву, в которое бьёт молния, а другой конец надо будет опустить в воду. Когда молния ударит, пройдёт ток, и все, кто будет находиться на пляже, погибнут. Кажется, он уже прибегал к чему-то подобному в Играх, в которых победил. В этот раз тоже может сработать. После недолгих споров и рассуждений, мы все решаемся — терять всё равно нечего. Если сработает, погибнут профи. Если нет — будем искать новые способы их убить.
Для начала надо дойти до дерева, и приходится покидать лагерь. Пит и Финник по очереди несут Бити, которому соорудили нечто наподобие набедренной повязки из травы. Следом идёт Джоанна, я прикрываю. В джунглях сразу обрушивается духота, влажная, она облепляет кожу, затрудняет дыхание, вызывает моментальную жажду. Я иду и мечтаю о стакане сока со льдом, о горных ручьях и холодном душе. Почему им мало нас просто убить, почему надо заставить страдать перед смертью?
Весь день мы бродим по джунглям, перебираясь от сектора к сектору, охотимся и наскоро едим. К вечеру приходит пора возвращаться на пляж, и раз уж мы вскоре покинем его навсегда, можно устроить пир. Финник с трезубцем охотится на рыб и устриц, а потом мы втроём с Питом чистим их.
— Смотрите! — Пит вдруг протягивает руку, на которой блестит прекрасная, гладкая жемчужина. — Знаешь, — он оборачивается к Финнику, — при сильном давлении уголь превращается в жемчуг!
— Чушь! — фыркает Финник. Я, не сдержавшись, прыскаю в кулак. Уголь, от страданий превращающийся в прекрасный жемчуг, — именно так Эффи представила нас в первых Играх.
Пит протягивает жемчужину мне, и я беру, не раздумывая. Единственный подарок от него, который могу позволить себе принять. Последний подарок перед моей смертью.
— Медальон не подействовал? — тихо спрашивает Пит, не обращая внимания на Финника, который явно всё слышит.
— Подействовал, — я безмятежно смотрю прямо в его глаза, и он отвечает тем же, словно силится прочесть мои мысли.
— Но не так, как мне бы хотелось, — с горечью отвечает он и за весь вечер больше не смотрит в мою сторону.
К ужину вновь доставляют булочки, двадцать четыре штуки, из Дистрикта-3. И бутылку красного соуса. Мы пируем от души, так, что потом даже вздохнуть сложно. Остатки еды выбрасываем — не хотим, чтобы доставались соперникам. А после садимся на берегу ждать. Пит сидит рядом, держит за руку, но ничего не говорит, даже не делает попыток придвинуться ближе. Всё уже сказано вчера. Он понимает, что его речь не возымела должного воздействия. Я не хочу спорить. Только касаюсь пояса на талии, думая, что теперь там лежит его жемчужина. Крохотное напоминание о коротком счастье.
Приходит время возвращаться в джунгли, и когда мы снова достигаем дерева с молниями, еле дышим — плотный ужин никому не пошёл на пользу. Финник и Бити обматывают вокруг дерева проволоку, сплетая сложный золотистый узор, а после Бити говорит о том, что нам с Джоанной, как самым быстрым и проворным, надо вернуться к берегу и бросить конец проволоки в воду.
Пит вызывается пойти с нами, но Бити отговаривает — он нас задержит. По лицу Пита вижу — затея ему не по душе. Мне тоже не нравится, что придётся остаться наедине с этой сумасшедшей, но времени на споры уже нет. Быстро целую Пита и, не дожидаясь возражений, поворачиваюсь к Джоанне. Мы скрываемся в джунглях, но сердце не на месте. Хоть я и доверяю Бити, кто знает, что может выкинуть Финник? Что, если он захочет убить Пита?
Пробираемся сквозь джунгли и успеваем пройти несколько десятков ярдов, когда катушка в руке дёргается, и в следующую секунду проволока обрывается. Мы переглядываемся — хватает мгновения, чтобы понять, что кто-то её перерезал. Я не успеваю схватить лук, как получаю катушкой по виску, а прихожу в себя уже на земле. Джоанна сидит сверху, крепко придавливая коленями мои руки, и достаёт нож. Ловким движением вспарывает моё предплечье, и я кричу, захлёбываясь от боли.
— Лежи спокойно, — шипит она и быстро встаёт. Я остаюсь одна. Плечо горит, кровь заливает пальцы, в теле стремительно разливается слабость. Шаги раздаются совсем рядом, слышу голос Брута:
— Она уже почти покойница, идём.
Энорабия проходит мимо, я могу разглядеть шнурки на её ботинках. Мысли в голове ворочаются с трудом, острая боль путает их, мешая сосредоточиться. Джоанна решила разорвать союз, может, сговорилась с Финником, и теперь он уже убил Пита… Пит! С трудом поднимаюсь, шатаясь от боли. Кровь течёт по руке, капает на землю — при желании мой путь легко проследить. Ковыляю с трудом, возвращаясь к дереву, то и дело спотыкаюсь, думая лишь об одном: только бы успеть. Только бы убить Финника и Бити раньше, чем они убьют Пита. А я уже точно не жилец. Кажется, Джоанна распорола мне вены, иначе от чего слабость растекается от ног вверх так быстро?
В животе всё сжимается, стоит посмотреть на рану на руке. Я падаю на колени и избавляюсь от ужина, сплёвываю желчь. Надо собраться. Может, Финник не знает о планах Джоанны, в любом случае, пушка ещё молчит. Нахожу знакомый мох, прикладываю к ране, плотно перевязываю, иду дальше и почти натыкаюсь на Финника.
Он выскакивает из кустов, выкрикивая наши с Джоанной имена, проносится мимо — я едва успеваю спрятаться. Бреду дальше, словно в тумане. Темно, стрекочат насекомые, под ногами лианы. Путаюсь в одной из них и падаю, тут же вкладываю стрелу, натягиваю тетиву и оборачиваюсь — пусто. Это не ловушка Финника, а обрезанная проволока, значит, я совсем близко. И гроза тоже близко. Грохочет пушка — кто-то умер. Только бы не Пит.
Приходится идти, стараясь не наступить на проволоку — гроза совсем близко, молния вот-вот ударит. Зову тихо Пита, надеясь, что он услышит. Но в ответ раздаётся тихий стон Бити. Он ранен несильно, но лежит без сознания. Вокруг кольца проволоки, в его руке — нож, обмотанный ею сверху донизу. Нож Пита. Что они с ним сделали? Где он? Я трясу Бити, как грушу, не думая о том, что для раненого это может быть не слишком хорошо. Плевать. Мне нужен Пит, нужно найти его!
Осматриваюсь — над Бити мерцает прореха в силовом поле, сейчас она видна совершенно чётко. Снова смотрю на Бити, пытаясь понять: чего же он хотел? Вспоминаю, что прежде чем они с Финником начали обматывать дерево, Бити отрезал кусок проволоки и прикрутил её к ветке, которую сломал. Он хотел пробить поле? Но в чём смысл? Чтобы все мы погибли и не было победителей?
Стрёкот насекомых затихает, и я пытаюсь перевести дух и успокоиться. Повязка из мха пропитывается кровью, знаю, что скоро не смогу держаться на ногах, знаю, что наше с Питом время на исходе. Время вообще на исходе, сейчас финальный аккорд игр. Наверняка все прильнули к экранам и делают ставки.
— Китнисс! — звучит в кустах. Я замираю — Пит не успеет добраться до меня. Но они успеют добраться до него.
— Я здесь, Пит! — кричу громко, задыхаясь, надеясь, что остальные поблизости, что они захотят убить меня прежде, чем Пита.
Сработало. Слышу, как они ломятся через джунгли ко мне. Ноги подкашиваются, приходится присесть, перенести вес с тела на пятки. Прицелиться я ещё могу, но выстрел будет только один. Финник и Энорабия выскакивают чуть в стороне, слева. Я успею убить Эннорабию прежде чем Финник меня достанет. А потом ударит молния, и он поджарится вместе с Бити. И со мной.
Два раза бьёт пушка. В джунглях Рубака, Джоанна и Брут. Теперь остался лишь один. Пит, я верю в тебя, ты справишься с врагом. Просто верю, потому что ты должен. Поднимаю лук, целюсь в Энорабию и вдруг застываю. Что-то здесь не так. Не могу понять что, мотаю головой, разгоняя туман. Враг. Враг. Враг.
«Там, на арене, вспомни, кто твой настоящий враг». Голос Хеймитча врывается в сознание. К чему он это сказал? Как будто заранее знал. Догадывался, что придётся убивать своих. Пытался подтолкнуть? Но к чему?
Враг. Мой настоящий враг один. Тот, кто отнимает моих любимых. Тот, кто отнимает мою жизнь.
Рука с луком опускается. Нет, я не буду стрелять по Энорабии. Не она мой враг. Оглядываюсь — времени остаётся всё меньше. Замысел Бити становится очевидным — пробить защиту в силовом поле. Наматываю проволоку на стрелу, пальцы липкие от крови, дрожат, — я боюсь ошибиться. Поднимаю голову, пытаюсь отыскать место, куда уже бил Бити. И вижу её — прореху. Времени на раздумья нет, я просто выпускаю стрелу, а в следующую секунду в дерево бьёт молния.
Меня отбрасывает в сторону с такой силой, что кажется — переломаны все кости. Боль слепит, и только спустя несколько мгновений понимаю — это вспышки взрывов. Вокруг меня, надо мной, подо мной — арена рушится, и я в эпицентре. Это даже не страшно. Только очень обидно. Обидно, что не удалось попрощаться с Питом. Не получилось в последний раз заглянуть в его глаза. Хочу дотянуться до жемчужины, но руки не слушаются. Я изломанная кукла, которой самое место в печке.
В воздух взлетают фонтаны грязи, в небо хлещут лианы, словно пытаются поймать падающие звёзды. Я смотрю на фейерверки вокруг, почти не чувствуя боли — кажется, моих нервных окончаний уже не существует. Интересно, выжил ли Пит? И была ли изначально задача оставить победителя? Что, если я своим выстрелом разрушила всё, лишила Пита надежды вернуться?
Физическая боль мне сейчас недоступна, но от душевной никто не спасёт. В глазах нет слёз, кажется, что-то со слёзными протоками. Но я плачу глубоко внутри, глядя, как надо мной зависает планолёт и выпускает металлические когти, подхватывая меня под спину. Не могу кричать, не могу даже пошевелить пальцем, лишь малодушно надеюсь, что успею умереть до того, как меня начнут пытать. До того, как в назидание всем дистриктам Огненную Сойку-пересмешницу будут резать на куски. В изощрённом уме Капитолия нет сомнений.
Но долгожданное забытье не приходит. Даже тело меня предало. Беспомощно смотрю на Плутарха Хэвенсби — кто бы сомневался, что за мной прилетит сам главный распорядитель Игр! После того, во что я превратила его арену, он первый хочет меня убить. И даже тянется, чтобы это сделать, но вместо этого двумя пальцами прикрывает мне веки.
Кровь шумит в ушах, вытекает из них тонкими струйками, теряясь в волосах, чувствую, как проваливаюсь в черноту и лишь успеваю прошептать, чтобы поблагодарили Джоанну Мэйсон за отличный удар.
Прихожу в себя на мягком столе. В левой руке покалывает. Худшие опасения подтверждаются — меня хотят оживить, чтобы потом убить. Соображаю плохо, но оставаться здесь не могу. С трудом сползаю на пол, трясу рукой, чтобы сбросить трубочки, которые впиваются в руку. Истошно кричит аппаратура, меня укладывают обратно, снова проваливаюсь в темноту.
Когда прихожу в себя в следующий раз, в глаза бьёт свет. Он слишком яркий, ненастоящий. Руки стянуты и привязаны к столу. Теперь бежать некуда. Оглядываюсь и вижу Бити — он лежит неподалёку. Хочется кричать, чтобы хотя бы его оставили в покое, но горло сдавило, сухой воздух режет глотку. Бьюсь затылком о стол со всей силы, на которую способна, и снова проваливаюсь в темноту. Когда вновь прихожу в себя, Бити всё ещё здесь. Тело не слушается, оно горит огнём, в котором я плавлюсь снова и снова. Но мозг начинает работать: где остальные? Выжил ли Пит? Что всё это значит? Почему я здесь? Сознание снова уплывает, пытаюсь его удержать — бесполезно. Кто-то хочет, чтобы я непременно выжила. Кто-то очень сильно этого хочет.
Когда просыпаюсь в следующий раз, никаких пут нет. Бити по-прежнему без сознания, остальные кровати по-прежнему пусты. Необходимо найти Пита. Найти и убить, чтобы они не пытали его. Чтобы не мучили. А потом будь что будет, меня всё равно не оставят в живых. Пошатываясь, иду к Бити, вижу несколько шприцов на тумбочке рядом с его кроватью. Прячу один из них в рукав больничной сорочки — найду Пита, пущу воздух в его вены. Он не будет страдать. Он заслужил покой. Застываю над Бити, раздумываю, не убить ли сначала его, но потом с сожалением отступаю — его мониторы запищат, это привлечёт ненужное внимание. Я ещё вернусь за тобой, друг. Вернусь, и облегчу твой уход. Обещаю.
Пошатываясь, выхожу в коридор — там пусто. Ни одного охранника, ни одного окна. Мы где-то под землёй, скорее всего, на нижних уровнях Тренировочной башни. Может, где-то под дворцом Капитолия. Впереди слышатся голоса, и я, шатаясь от стены к стене, бреду туда, слабо представляя, что буду делать. В голове лишь одна мысль, бьётся в виски, не давая покоя: убить Пита. Убить Пита, чтобы он не мучился. Убить, а потом будь что будет.
— В Седьмом, Десятом и Двенадцатом дистриктах нарушены коммуникации. Зато в Одиннадцатом под контролем транспорт. По крайней мере, есть надежда подбросить им немного еды.
По-моему, это Плутарх Хэвенсби. Впрочем, я лишь однажды с ним разговаривала. Хриплый голос задает какой-то вопрос.
— Нет, извини. В Четвертый я тебя переправить не могу. Но дал особое распоряжение, чтобы ее вернули при первой возможности. Большего я пообещать не могу, Финник.
Финник? Моё изумление можно потрогать. На смену ему тут же приходить ненависть — предатель! Я с самого начала в нём не ошиблась, ему нельзя было доверять! Но голос Финника такой тихий, хриплый, звучит с таким отчаянием, что невозможно не поверить — человек сломлен. Может, его обманули? Может, он не знал о планах Бити и выпросил прощение? Мысли снова путаются, я устала строить догадки.
— Не глупи. Это худшее, что ты мог бы сделать. Тогда ее точно убьют. А пока ты жив — будут охранять как наживку, — отвечает Хеймитч.
Хеймитч! Мозг прошибает током, я толкаю дверь и несусь к нему, не обращая внимания на остальных, заношу руку со шприцом, целясь в глаз, в горло — куда угодно, только бы убить. Ненависть придаёт сил, но даже их недостаточно. Хеймитч легко перехватывает мою руку и сжимает запястье, заставляя выпустить шприц.
— Что, надоело себя калечить, солнышко? — спрашивает раздражённо, но тут же подхватывает на руки — силы покидают, я оседаю на пол. — Решила бороться с Капитолием с помощью шприцов? Вот поэтому тебя и не допускают к серьёзным планам.
Он сажает меня за стол рядом с Финником. Тот поднимает на меня взгляд, едва заметно улыбается, но в глазах столько боли, что я невольно отшатываюсь, пытаясь угадать, что с ним сделали. Выглядит Финник явно лучше меня, значит, до пыток дело не дошло. По крайней мере, пока.
— Поешь, — мягко говорит Плутарх, ставя передо мной тарелку с мясной подливкой и кладя булочку.
— Я всё тебе расскажу, только обещай не перебивать. — Это Хеймитч.
Я заторможено киваю, стараясь не упустить ни одного слова. Обещала молчать, но никто не мешает глушить эмоции, а они как раз поднимаются волной, когда узнаю, что заговор о том, чтобы вытащить нас с арены действительно существовал. Что половина дистриктов сговорилась, и об этом знали многие трибуты. У Бити, например, было задание пробить силовое поле. А Финник знал, что булочки — это послание. Дистрикт-3 – отсек, из которого нас заберут. Двадцать четыре — время, во сколько прилетят. Сейчас мы в Дистрикте-13, он действительно существует. А по всему Панему полыхает восстание.
Хеймитч замолкает, а я стараюсь держать себя в руках, чтобы не закричать. Чтобы не опрокинуть на них стол, не запустить стулом, не расцарапать лицо. Внутри меня бушует пламя, которое не потушить мягкими увещеваниями и уговорами. Я снова стала пешкой, теперь в чужой игре, но вновь пешкой! Пока мы пытались выжить на арене, взрослые люди в мягких креслах безопасных кабинетов решали, как, когда и кого будет выгоднее спасти.
— Почему вы не сказали? — это всё, что я могу себе позволить, но даже в этих простых словах дрожит едва сдерживаемое возмущение.
— Тебе и Питу мы не стали говорить, боялись, что после взрыва силового поля вы станете первой мишенью.
— Первой мишенью? Но почему?
— По той же причине, что мы защищали тебя, — терпеливо и устало объясняет Финник. — По той же, по которой все игроки согласились пожертвовать собой ради твоего спасения.
— Джоанна хотела меня убить! — напоминаю я.
— Она вытащила из тебя следящее устройство, а потом отвлекла на себя Брута и Энорабию, — поясняет Хеймитч.
Я трясу головой, пытаясь всё это переварить. Не бред, а чей-то замысел, в котором мне вновь поневоле отведена главная роль.
— Мы не могли тобой рисковать, Китнисс, — тихо вклинивается Плутарх. — Ты — пересмешница, наш символ. Пока ты жива, живо и дело революции.
Птица, брошка, песня, ягоды, часы, крекер, вспыхнувшее платье. Я — пересмешница.
Уцелевшая вопреки планам Капитолия. Символ восстания.
Это не укладывается в голове. Все мои разговоры о восстании, насмешки Хеймитча, попытки выжить, страх и ненависть — всё, что меня ломало изо дня в день… Всего этого можно было избежать. Скажи мне сразу. Я бы согласилась. Согласилась бы, правда? Сердце пропускает удар.
— Пит… — шепчу еле слышно.
— Мы защищали его, — кивает Хеймитч, хотя лицо его вдруг приобретает землистый, жуткий оттенок. Словно вся краска сходит с него разом. — Ведь если бы он погиб, ты могла отказаться от любых союзов. А тебя надо было защищать.
— Где он? — мой голос сел, и вопрос звучит усталым хрипом, потому что я знаю ответ.
— Его забрали вместе с Джоанной и Энорабией в Капитолий.
Хеймитч опускает голову и отводит глаза.