Останусь пеплом на губах

                    Верчу в руках голограф и понятия не имею, что с ним делать. Боггс не успел показать, а я ни разу не пыталась разобраться. Джексон недовольно морщится, когда прошу о помощи, но берёт голограф и открывает голограмму. Пытаемся понять, куда идти, но уже ясно — наша информация не полная. Наверняка за дверями уже ждут миротворцы.       — Выходим так же, как и пришли, — вдруг говорю я. Все смотрят, как на умалишённую, на мгновение в комнате повисает тишина, а потом она взрывается возражениями.       — Если волна была мощной, есть возможность, что она поглотила все ловушки на своём пути. — Я пытаюсь перекричать остальных.       Снова тишина. Наконец Кастор соглашается:       — Наверняка и камеры вывело из строя.       Решено — выходим так же, как и пришли. Я жду, когда кто-то пойдёт первым, пока не вспоминаю — теперь я здесь главная. Толкаю дверь в коридор и смотрю на чёрную жижу, залившую пол и стены. Осторожно наступаю — под ногами пружинит, словно это плотный слой геля. И ещё одна хорошая новость — на этом геле не остаётся следов. Иду дальше, замираю перед входной дверью и резко открываю её, ожидая, что сейчас меня зальёт с головы до ног. Но вокруг всё застыло, и только впереди виднеется что-то вроде кляксы, из которой торчит дуло ружья и человеческая рука. Митчелл. Пока остальные выбираются, смотрю на него, позволяя ненависти подниматься удушливой волной. Ненависти к Капитолию, Сноу и всем, кто придумал эти адские ловушки.       Мы начинаем медленно продвигаться вперёд, и вскоре встречаем тельца ос-убийц — первая ловушка, которая предназначалась нам. Видимо, они задохнулись от газа. В следующем квартале рухнул целый дом, который явно мог погрести нас под собой. Проходим ещё несколько кварталов, прежде чем волна начинает ослабевать, и слой геля постепенно сходит на нет. Всю дорогу нас окружает тишина, только стук собственного сердца и лёгкое поскрипывание шагов. Солнце уже начинает садиться, тени удлиняются, острые, резкие, и приходит пора искать укрытие. Невольно на ум приходят Голодные Игры, когда с наступлением темноты надо было забиться в щель и не вылезать до рассвета, чтобы не нашли и не убили во сне. Точно, мы же по-прежнему на арене… Переглядываюсь с Финником — он понимающе усмехается, поправляя Пита, который по-прежнему без сознания и висит на его плече.       Дом в дальнем конце квартала почти брат-близнец того, в котором мы прятались. Гомес взламывает замок, и пока все заходят, я стою на пороге и смотрю на то, как исчезают наши следы. Внутри много зеркал, отражающих каждый наш шаг. Проходим в комнату на втором этаже, по периметру расставлены плюшевые диваны и разбросаны подушки, на которые мы и падаем, пытаясь отдышаться. Гомес кладёт Пита, и Джексон тут же наводит на него автомат. Что мне с ним делать? Что вообще делать с отрядом, как они смогут помочь на пути к Сноу? По-хорошему я пошла бы в Капитолий с Гейлом и Финником, а остальные пусть возвращаются назад. Надо было не поддаваться на уговоры Боггса, у него наверняка была предсмертная лихорадка. Вернуть командование Джексон, а она отвела бы всех в лагерь. Где мне пришлось бы держать ответ перед Койн. Интересно, смогла бы она отдать приказ меня убить, когда я была бы у всех на виду? Что для меня приготовила бы?       Вдруг комнату сотрясает серия взрывов, стены слегка подрагивают, звенят хрустальные капли на люстре.       — Это далеко, — успокаивает Джекосн. — Кварталах в пяти от нас.       — Там, где мы оставили Боггса, — говорит Лиг 1.       Телевизор оживает внезапно, заставляя всех подпрыгнуть с места и схватить оружие. Я даже не замечаю, как успеваю это сделать, лук сам оказывается в руках.       — Спокойно! — тут же кричит Крессида. — Это лишь сигнал опасности, каждый телевизор в Капитолии активируется для него автоматически.       На экранах появляется наш отряд, как раз в тот момент, когда ранило Боггса. Мы наблюдаем за тем, как прорывались вперёд, как Пит бросился на меня, как Митчелл попал в ловушку. Проживаем последние часы снова и снова, не произнося ни слова. Видим, как миротворцы выстраиваются перед домом, в котором мы прятались, и открывают огонь. Звон стекла, грохот падающих камней — дом складывается, превращаясь в груду пыли. Включается прямой эфир, и репортёр, стоя перед горящим зданием, объявляет нас мёртвыми.       Гомес говорит, что нам повезло, и с одной стороны я с ним согласна, но с другой не могу не думать о маме, Прим, Хеймитче, Энни… Все они будут думать, что мы погибли. Лиг 1 говорит об отце, который только недавно потерял одну сестру, а теперь… Фрагмент с обстрелом дома прокручивают снова и снова, упиваясь своей победой над мятежниками и мной. Повстанцы не пытаются прервать передачу, что наводит на мысль, что они тоже поверили. А значит, теперь мы одни, без подкрепления. И что делать дальше?       — Итак, теперь, когда мы мертвы, каким будет наш следующий шаг? — спрашивает Гейл.       — Разве не ясно? — Мы даже не заметили, что Пит уже проснулся. Как долго он смотрел запись? Судя по затравленному выражению глаз, успел увидеть и свой приступ безумия, и гибель Митчелла.       — Наш следующий шаг — убить меня, — спокойно говорит он.       «Пит слишком часто просит о смерти», — мелькает в голове. Где тот парень, который готов был бороться до последнего? Или, наоборот, он до сих пор пытается пожертвовать собой ради меня? Острый ком в горле царапает горло, с трудом удаётся его проглотить.       — Не глупи, — отрезает Джексон.       — Я только что убил члена нашей команды! — срывается на крик Пит.       — Ты лишь оттолкнул его, ты не знал, что там ловушка. — Финник пытается его успокоить.       — Какая разница? Он мёртв, не так ли? — Пит смотрит на нас почти умоляюще, пробегая лихорадочным взглядом от одного лица к другому. Из его глаз льются слёзы, и в приглушённом синем свете от экрана они глянцево блестят, придавая жуткий, неживой вид. — Я не знал, — вдруг шепчет он. — Я никогда не видел себя таким. Китнисс права — я чудовище. Переродок. Сноу превратил меня в оружие. — Он опускает голову, и последние слова удаётся расслышать с трудом: — Вам нужно меня убить. — Его голос крепнет, и решительный взгляд впивается прямо в меня. — Я могу напасть на любого из вас в любой момент. Может, вы думаете, что будет милосерднее оставить меня здесь, но это всё равно, что передать меня обратно в Капитолий. К Сноу. Вы этого хотите? Просто убейте, всем станет проще.       Тихо. Я даже не слышу собственного сердца. Наверное, потому что оно остановилось после этих слов и больше не запустится никогда. Иногда смерть — единственное избавление, мне ли не знать? Но Пит…       — Я убью тебя, если понадобится, обещаю, — твёрдо и серьёзно говорит Гейл. Но Пит качает головой:       — Не пойдёт. А если тебя не будет рядом? Мне нужна таблетка, такая же, как у вас.       Морник. По телу проходит ледяная волна — я снова должна сражаться за нас с Питом, за то, чтобы выжить. Только нужно ли это ему теперь? И не примет ли он эту таблетку сразу, чтобы покончить с собой и необходимостью нашего выбора: убивать или не убивать? Почему Койн не дала Питу морник, боялась, что он убьёт себя до того, как бросится на меня?       — Дело не в тебе, — говорю наконец. — У нас задание, и ты нужен для него. — Я смотрю на остальных. — Как думаете, сможем найти что-нибудь поесть?       Кроме аптечки и камер, у нас только униформа и оружие. И пока часть отряда остаётся охранять Пита, остальные разбредаются по дому. Мессала находит небольшой запас консервов и печенья.       — Разве это законно — прятать еду? — возмущается Лиг 1. Для неё, выросшей в Дистрикте-13, сама мысль о том, чтобы прятать еду, кажется дикой. У нас такая запасливость отвращения не вызывает. Если бы раньше у меня была возможность сохранять хоть что-то из еды, так и делала бы, не задумываясь. Но всё дело в том, что мы всегда съедали всё до крошки, было не до запасов. Пока все разбирают консервы, я пытаюсь найти для себя какой-нибудь суп с треской, когда Пит молча протягивает мне банку. «Рагу из баранины».       В ноздри резко врывается запах дождя и леса. Тепло чужих рук, неумелые попытки флиртовать и маленький кусочек счастья, вызванный небольшой корзинкой с едой, которую нам прислали. Тогда, в пещере, на наших первых Играх, это рагу не просто спасло нам жизнь — оно сделало нас ближе друг к другу, хоть мы этого и не осознавали. Теперь место, в котором я нахожусь сейчас, даже по вкусу напоминает мне арену. Только прежнего Пита нет рядом… Но может, если он вспомнил такую мелочь, ещё есть надежда?       Рассаживаемся по кругу вокруг телевизора, едим и смотрим новый репортаж о нашей смерти. А после появляется Сноу и начинает говорить о том, что Сойка-пересмешница была никем, просто глупой, неуравновешенной девочкой с луком. Он говорит с лёгкой усмешкой, уверенный в своей победе, когда Бити переключает сигнал, и появляется Койн. Она начинает рассказывать о девочке, ставшей настоящим борцом за свободу, восхваляет меня так, как никогда не сказала бы, будь я жива. Это даже смешно. Сигнал возвращают капитолийцам, и Сноу не может сдержать ярости, цедя:       — Завтра, когда мы достанем тело Китнисс Эвердин из-под завалов, вы увидите, кем в действительности являлась Сойка-пересмешница, которая не смогла спасти никого, даже себя.       — Только тела вы там не найдёте, — говорит Финник, глядя в уже потухший экран, озвучивая то, о чём мы все думаем. Надо идти дальше, ведь когда они не найдут ни одного из одиннадцати тел, начнут прочёсывать квартал за кварталом. Нет времени отдыхать, нет времени расслабляться. Внезапно я чувствую себя такой усталой, что не могу даже пошевелить пальцем. Хочу забраться на один из этих роскошных диванов, завернуться в одеяло из заячьего меха и гусиного пуха и лежать, не думая ни о чём. Вместо этого достаю голограф и прошу Джексон научить основам, чтобы уметь пользоваться им, если её не окажется поблизости.       Видимо, мы почти у цели, ведь карта показывает множество ловушек, сквозь которые не пробраться, даже если знаешь о них. Начинаем обдумывать варианты, пока Гейл не предлагает спуститься в подземелье. Вздрагиваю всем телом — ненавижу подземелье. Как и мины, туннели и Дистрикт-13. Я боюсь умереть под землёй, хоть это и звучит глупо, ведь, когда умру, меня всё равно ею засыплют.       — Ладно, — я смиряюсь с неизбежным. — Уходим в подземелья, но надо, чтобы выглядело всё так, словно нас здесь не было.       Мы принимаемся наводить порядок: выбрасываем пустые банки в мусоропровод, рассовываем по карманам полные, взбиваем диванные подушки, стираем с пола кровь. На входной двери сломан замок, но мы закрываем её на щеколду, чтобы хотя бы со стороны всё выглядело нормально. Остаётся лишь уговорить Пита идти с нами, но он садится на диван, отказываясь двигаться с места.       — Я никуда не пойду. Либо раскрою ваше местоположение, либо причиню кому-то вред.       — Люди Сноу найдут тебя, — говорит Финник.       — Тогда оставьте мне таблетку. Я приму её, если в этом будет необходимость.       — Идём с нами, — просит Джексон.       — Или что? Убьёте меня? — Пит криво усмехается. А я давно перестала понимать, какие чувства вызывает во мне его желание умереть. Хочется схватить его за плечи и трясти, пока не замолчит. Обнять так крепко, чтобы затрещали кости, и говорить, говорить, говорить о том, что он потерял и что может обрести, если даст себе второй шанс. Если только поверит в себя снова.       — Мы вырубим тебя и потащим на себе, что существенно замедлит наше передвижение и подвергнет опасности, — начинает терять терпение Гомес.       — Перестаньте играть в благородство! — Пит вдруг срывается на крик. — Мне плевать, если я умру. Китнисс, пожалуйста, неужели ты не видишь, как я хочу покончить с этим?!       Вся проблема как раз в том, что вижу. И не нахожу в себе сил отпустить. Сейчас я ему не нужна, но он нужен мне. Пусть и такой, поломанный, но я должна знать, что он жив. Это настолько эгоистично, что меня начинает подташнивать — я снова ставлю собственные желания превыше его желаний. Пит давно стал частью меня, переплёлся, врос под кожу, стал чем-то болезненным, но необходимым, как воздух. Тяжело сглатываю, прежде чем ответить:       — Мы тратим время. Пойдёшь по своей воле, или нам тебя вырубить?       Пит бледнеет, прячет лицо в руках и некоторое время не двигается, но потом медленно поднимается и кивает, что согласен. Лиг 1 предлагает освободить ему руки, но Пит категорически против. Впрочем, я тоже. Но прошу Джексон отдать мне ключ. Кладу его в карман и больше чувствую, нежели слышу, как он ударяется о жемчужину.       Пробираемся по узким коридорам, созданным для рабочих, обслуживающих коммуникации в центре города. Здесь темно, сыро, воняет плесенью и канализацией. Приходится пройти через несколько квартир, прежде чем появляется возможность спуститься ниже. Поллукс вдруг останавливается и тяжело опирается на руку Кастора, на глазах покрываясь потом.       — Когда он стал безгласым, его послали работать сюда, — поясняет Кастор. — Нам понадобилось пять лет, чтобы накопить денег и перевести наверх. Все эти годы Поллукс не видел солнечного света.       Надо что-то сказать, но все слишком растеряны и подавлены, пытаясь придумать слова ободрения и поддержки. Пит находится первым:       — Ну, тогда ты только что стал самым ценным членом команды.       Кастор смеётся, даже Поллукс пытается улыбнуться. А мне становится тепло на душе, словно солнечный луч скользнул по лицу. Это почти прежний Пит, почти прежнее сочувствие, человечность и умение поддержать в сложной ситуации.       Поллукс действительно оказывается незаменим: здесь, под землёй, голограф практически бесполезен. Множество туннелей, ответвлений, поворотов, скрытых ловушек, и главное — камер, о которых Поллукс отлично знает. Порой нам встречаются крысы, размером с бобров, порой по трубам проносится вода, выливаясь на пол, и только Поллукс уверенно ведёт нас вперёд, сам стремясь выбраться на свободу как можно скорее. Мы продвигаемся быстро, гораздо быстрее, чем шли по верху, за шесть часов проходим несколько миль. Сейчас около трёх часов ночи, по моим подсчётам, отсутствие наших тел обнаружат часа через три. Сутки, как мы на ногах, и когда предлагаю сделать привал, никто не возражает. Поллукс находит небольшую комнатку, заполненную гудящими машинами, рычагами и циферблатами. Он показывает жестами, что у нас четыре часа, после надо будет уходить. Джексон распределяет дежурства, и мы валимся на пол, моментально засыпая.       Кажется, только закрыла глаза, а Джексон уже будит. Говорит, что через час нам надо уходить, и кивает на Поллукса.       — Он тоже дежурит. Не может заснуть под землёй.       Сажусь, пытаясь разогнать туман в голове. Тело гудит, болит каждая клеточка, каждая мышца. Ноги словно залиты свинцом, хочется разуться и опустить их в прохладную воду. А ещё — ощутить дыхание ветра на коже. Смотрю на Поллукса — как он смог сохранить разум, проведя здесь пять лет? Достаю банку картошки с мясом, съедаю без аппетита, просто чтобы поддержать силы. А потом достаю голограф. Мы с Поллуксом несколько минут рассматриваем множество ловушек, которые разрослись в геометрической прогрессии, чем ближе мы подбираемся к Капитолию. Но от сплетения голубых линий и мерцания точек у меня начинает болеть голова, поэтому передаю голограф Поллуксу, а сама прислоняюсь к стене, рассматривая спящих. Хотелось бы знать, кто из них сможет выйти на поверхность, а кто останется здесь навсегда? Перевожу взгляд на Пита, его голова лежит рядом с моей ногой. Он тоже не спит.       Как бы хотелось забраться сейчас в его разум, распутать тот клубок лжи, что ему внушили. Провести к прошлому, к правде. Вернуть. Но мне это не по силам, поэтому просто спрашиваю, ел ли он, и протягиваю банку супа. Пит садится, выпивает суп почти залпом, не жуя, и молча передаёт банку мне. А я вспоминаю кое-что, что крутилось на задворках сознания последние несколько дней.       — Пит, когда ты спросил, что случилось с Дарием и Лавинией, а Боггс ответил, что это правда, ты сказал, что так и думал. Потому что это не было светящимся. Это как?       — Я не знаю, как лучше это объяснить, — начинает он задумчиво. — Сначала всё было беспорядочным, перемешанным. А потом… Я стал замечать, что некоторые воспоминания словно сияют. Или дрожат. Помнишь, как это было, когда нас ужалили?       — Деревья разбивались. Летали огромные цветные бабочки. Я упала в яму, полную оранжевых пузырьков. — Я вспоминаю свои ощущения. — Светящихся оранжевых пузырьков.       — Верно. Но в воспоминании о Дарии и Лавинии этого свечения нет. Наверное, они ещё не давали мне яд тогда.       — Но это же хорошо, правда? — спрашиваю с надеждой. — Если ты можешь разграничить воспоминания, то сможешь понять, что является правдой.       — Да. А если бы я мог вырастить крылья, то смог бы летать. Но вот крылья у людей не растут. Правда или ложь?       — Правда, — говорю я. — Но людям не нужны крылья, чтобы выжить.       — Сойкам-пересмешницам нужны, — устало отвечает Пит. Выглядит он ужасно. Под глазами тёмные провалы, скулы вновь заострились, пальцы слегка подрагивают.       — Ещё есть время, тебе нужно поспать.       Он ложится без возражений, но глаза не закрывает — смотрит на один из циферблатов усталым, пустым взглядом. Беззащитный. Это первое, что приходит мне в голову. Вспоминаю другого Пита, в пещере. Когда он думал, что умирает, и всё равно пытался ободрить, шутить, делал вид, что всё в порядке. Сейчас у него нет на это сил. Или он просто больше не умеет притворятся. Я тянусь к нему медленно, как к раненому животному, осторожно касаюсь волос, убираю их со лба. От моего прикосновения его бросает в дрожь, но он терпит, позволяет погладить. Впервые с арены я прикоснулась к нему добровольно. Потому что действительно этого хочу.       — Ты всё ещё заботишься обо мне. Правда или ложь? — тихо спрашивает Пит.       — Правда, — отвечаю в тон. — Потому что это то, что мы с тобой делаем постоянно. Защищаем друг друга.       Пит засыпает через минуту. А через час уже все на ногах. Продолжаем двигаться по туннелю, и вскоре к привычным звукам примешивается ещё один, похожий на шипение. Я прошу всех остановиться, прислушиваюсь, и вскоре волосы встают дыбом на затылке. Потому что сквозь шипение я отчётливо слышу одно слово. «Китнисс».       Скорее всего, Сноу уже понял, что мы живы. Может, заставил людей копать всю ночь. Может, начал уже тогда, когда мы сидели в квартире и смотрели передачу. В любом случае, по нашему следу уже идут, и надо как можно скорее уносить ноги.       — Китнисс, — слышится совсем близко, и я подпрыгиваю, резко оборачиваясь. В глазах Пита полыхает безумный огонь, их заволакивает тьмой, а губы шевелятся снова и снова, отвечая на призыв невидимых пока тварей. Мне казалось, что он начинает возвращаться, но это было бы слишком просто, не так ли? Пит запрограммирован на то, что меня убить, и сейчас готов присоединиться к охоте. Времени на раздумья нет, выбора тоже. Направляю стрелу прямо в его голову, понимая, что сейчас готова отпустить тетиву.       — Китнисс! — Пит вдруг резко оборачивается ко мне, не замечая ни стрелы, ни моего напряженного взгляда. — Китнисс, беги отсюда!       Я колеблюсь. Его голос встревожен, но вполне нормален.       — Почему? Что издаёт этот звук?       — Не знаю. Знаю только, что он должен убить тебя. Беги отсюда, немедленно!       Медленно опускаю лук и только тогда замечаю встревоженные лица остальных.       — Что бы это ни было, самое время разделиться, — говорю решительно, надеясь, что остальные послушаются. — Оно идёт за мной.       Уходить никто не хочет, даже не знаю, радоваться или огорчаться от этого упрямства. Быстро разделяем оружие, Финник заряжает автомат Пита боевыми патронами и передаёт Поллуксу. Только Пит остаётся безоружным, но сейчас я не могу доверять ему настолько, чтобы позволить всадить пулю в спину. Мы стараемся двигаться быстро, но из-за этой быстроты появляется и неряшливость: неосторожное движение ноги, лязг оружия о стену, плеск воды в лужах под ногами. Шёпот становится громче, проникает в разум, воскрешая образы переродков из первых Игр. Какую форму они примут сейчас?       Через три квартала нас настигают крики. Гортанные, полные боли. Пит поясняет, что это, скорее всего, безгласые — Дарий кричал именно так, когда его пытали. А Лиг 1 добавляет, что переродки явно запрограммированы убивать всех, кого встретят на своём пути. Но те люди всё равно погибают из-за меня. Расстаются с жизнью ради Сойки-пересмешницы.       — Оставьте меня одну. Уведите их. Я передам голограф Джексон, а остальные смогут завершить миссию.       — Никто на это не согласится! — раздражённо обрывает Джексон.       — Тихо! — обрывает Пит. Мы все прислушиваемся. Шепот раздаётся совсем рядом, почти за поворотом. Толкаю Поллукса в плечо, и мы бросаемся вперёд. Проблема в том, что мы планировали спуститься на уровень ниже, но теперь времени уже нет. Мчимся дальше и наконец выскакиваем на Транзит — широкий коридор, по которому обычно возят еду и инструменты работники подземелий. Ловушки здесь нами изучены, и я иду первой, стрелами деактивируя их одну за одной. Гнездо с плотоядными крысами, Мясорубка, землетрясение… Но одну ловушку мы не учли. И ничего не можем сделать. Мессала застывает в ярком луче, беззвучно распахивая рот, а мы только и можем, что наблюдать, как плоть стекает с его тела, словно воск со свечи.       — Ему не помочь! Надо уходить! — кричит Пит, подталкивая всех дальше. Удивительно, что он единственный сейчас сохраняет спокойствие. И что до сих пор не сорвался и не попытался вышибить мне мозги. Перед следующим поворотом он хватает меня за плечо и швыряет в стену, а место, где я только что стояла, прошивает пулемётная очередь. Осторожно выглядываем из-за угла и видим миротворцев, бегущих навстречу. Нас всего шестеро, за спиной Мясорубка, и нам приходится отстреливаться, без возможности отступить. Но когда из отряда миротворцев остаётся чуть больше трети, из другого коридора появляется подкрепление. Так нам поначалу кажется. Ростом с человека, с белой кожей, с четырьмя конечностями. У них выгнутые спины, хвосты, как у рептилий, и выпуклые лбы. Переродки бросаются на миротворцев, вгрызаясь в живых и мёртвых, отрывая им головы. Несколько секунд — мы даже не успеваем понять, что происходит, а всё уже кончено. Припадая на все четыре лапы, переродки начинают ползти к нам.       — Сюда! — кричу, придерживаясь за стену и резко разворачиваясь направо, чтобы избежать ловушки. Как только остальные присоединяются, стреляю в центр, и Мясорубка приходит в движение, а железный механизм перемалывает бетон и плитку. Не знаю, надолго ли это задержит переродков, поэтому хватаю Поллукса за руку:       — Забудь о миссии. Какой самый быстрый выход наверх?       Он ведёт нас вперёд, и вскоре оказываемся в зловонной трубе — это главный коллектор. Ярдом ниже — ядовитое варево из человеческих испражнений, мусорных стоков и химических отходов. По поверхности пробегают огоньки, что-то горит. Лишь один взгляд вниз даёт понять, что если упадёшь туда, уже не выберешься. Осторожно и быстро двигаемся по узкому мостику, на другой стороне которого уже ждёт Поллукс. Он хлопает по лестнице и кивает наверх — вот он, наш путь на свободу.       — Стойте! А где Джексон и Лиг 1? — я оглядываюсь.       — Остались у Мясорубки, чтобы сдержать мутантов, — говорит Гомес.       Я бросаюсь обратно, за ними, но Гомес удерживает, не давая сдвинуться.       — Китнисс, не дай их жизням пропасть зря. Для них уже всё кончено. Смотри!       Из трубы, по которой мы пришли, выползают переродки. Гейл кричит: «В сторону!» и взрывает мостик. В свете пожарища я могу рассмотреть их: странные гибриды человека, ящера и кто знает, кого ещё. Белая, плотная кожа рептилий измазана кровью, руки и ноги украшены длинными ногтями, а лица представляют жуткую мешанину несовместимых черт. Теперь они шипят и выкрикивают моё имя, а их тела извиваются от ярости. Мы начинаем стрелять, но их слишком много. А сквозь густой запах чужой крови пробивается аромат роз, который наверняка пустили специально. Сноу словно напоминает мне, что пора умирать. Тело покрывается липким потом, сердце колотится, как сумасшедшее. Кажется, будто Сноу дышит мне прямо в лицо. Остальные кричат, что надо уходить, но я не могу ответить. Меня буквально отшвыривают на лестницу, пихают, чтобы начала карабкаться. Я ползу, руки скользят по влажным от пота и плесени ступенькам, впереди Пит и Крессида, Поллукс уже ждёт нас наверху. Через несколько ярдов голова проясняется, паника захлёстывает — что я опять наделала? Где остальные? Из-за моего промедления все остались там? Начинаю спускаться вниз, пока не натыкаюсь на что-то твёрдое и не слышу голос Гейла:       — Наверх!       Я снова наверху, затаскиваю его и вглядываюсь во мрак за остальными.       — Нет. — Гейл поворачивает моё лицо к себе и качает головой. Снизу доносится человеческий крик.       — Кто-то ещё жив, — шепчу умоляюще.       Не могу с этим смириться. Направляю луч от оружия Крессиды вниз и вижу Финника, который продолжает сражаться. Три переродка вцепляются в него, он поднимает голову и словно впивается в мой разум. Я будто разделяюсь, вижу то, что сейчас видит он, последние мгновения перед смертью. Мачта лодки, розовое небо, серебряный парашют, смех Мэгз, трезубец Бити, Энни в свадебном платье, волны, разбивающиеся о скалы… А потом — ничего.       Я отстёгиваю голограф, три раза повторяю «Морник, морник, морник». Выпускаю его из рук и съёживаюсь у стены, когда взрыв сотрясает платформу внизу.