Останусь пеплом на губах

                    Проходит ещё год, прежде чем нам удаётся увидеться с мамой. Мы с Питом приезжаем в Дистрикт-4 на рассвете. Туманная дымка стелется по земле, путаясь в стволах деревьев, когда мы идём по улице, застроенной одинаковыми уютными домиками, теряющимися в тени фруктовых садов. Да, здесь даже воздух другой, не такой, как дома. Здесь вообще ничего не напоминает о Дитрикте-12, и я прекрасно понимаю, почему мама решила остаться. Для неё наш дистрикт — память о прошлом и боли. Для меня — новая жизнь и любовь. Крепко стискиваю руку Пита, когда мы подходим к крыльцу. В одном из окон горит свет: недавно у мамы закончилась ночная смена. Глубоко вздыхаю, прежде чем занести руку над дверью и постучать. И когда вижу высокого мужчину с шапкой густых седых волос, невольно отступаю — вдруг ошиблась?       — Простите, — говорю хрипло, голос перестаёт слушаться. — Я думала, здесь живёт миссис Эвердин. Наверное, мы ошиблись.       — Китнисс? — он щурится, вытягивает шею, и вдруг его лицо озаряет добродушная улыбка. — И Пит Мелларк. Точно? Я вас узнал. — Мужчина потягивает руку и трясёт мою ладонь. — А я Магнус Уэррли. Проходите, вы не ошиблись. — Он оборачивается и кричит вглубь дома: — Линн, дорогая, посмотри кто к нам пришёл!       Мы с Питом невольно переглядываемся — мама не говорила о том, что у неё кто-то есть. Как давно она начала новую жизнь и почему не сказала об этом мне? Мама появляется в дверях кухни, и сердце щемит от боли: только сейчас понимаю, как же соскучилась по ней. В её глазах застывает настороженное ожидание, но я уже не та девочка, которая чуралась любых проявлений чувств и запирала их на замок. Срываюсь с места и бегу к ней, обнимаю так крепко, насколько хватает сил, вдыхаю родной запах и не стесняюсь слёз, которые непрерывно катятся по щекам. Она оживает и осторожно обнимает в ответ. Тихо выдыхает в мою шею, шепчет сдавленно:       — Китнисс.       — Наверное, надо было предупредить о нашем приезде, — говорю виновато, отстраняясь. Жадно рассматриваю её, с удивлением замечая, что мама изменилась. Глаза горят давно забытым мягким светом, и даже скорбные морщинки вокруг губ будто стали меньше. Она слегка поправилась, но ей это даже идёт.       — Это прекрасный сюрприз, — мягко отвечает мама и нежно гладит меня по щеке, повторяя мои мысли: — Так изменилась. — Она смотрит поверх моего плеча и кивает Питу, тепло улыбаясь. Потом переводит взгляд на Магнуса и снова смотрит на меня, теперь с тревогой. — Это Магнус. Но вы, как я понимаю, уже познакомились…       Мама мнётся, явно не зная, что ещё добавить, и я прихожу ей на помощь, ободряюще сжимаю её плечо и говорю:       — Уверена, он замечательный.       Облегчённо улыбнувшись, мама выдыхает и улыбается так радостно, что я не могу не улыбнуться в ответ.       — Мы познакомились полгода назад, в госпитале. Я накладывала гипс на его ногу.       — Неудачно упал с лестницы, — добавляет Магнус, незаметно подходя к нам и уверенно обнимая маму одной рукой. — У неё удивительный дар — лечить не только тело, но и душу.       — Только в этот раз вылечил мою душу ты, — парирует мама и смотрит на него таким влюблённым взглядом, что мне становится неловко. Непривычно видеть её такой… умиротворённой. На миг в груди вспыхивает обида. Остро. Ярко. Я не могу дать ей определение, но чувствую с отчётливой ясностью. Это то, чего мы с Прим были лишены все годы, которые прошли после смерти отца. Жили с тенью, которая, оказывается, прятала внутри живого человека, умеющего любить и радоваться каждому новому дню. Осознавать это больно.       — Мы рады, что у вас всё хорошо, — звучит голос Пита за спиной. Тёплые руки ложатся на плечи, поглаживают медленно, успокаивающе, и я чувствую, как напряжение, сковавшее внутренности, отпускает.       — Я переживал за вас, — серьёзно говорит Магнус. — Рад, что вы смогли выбраться из того ада. И рад, что вы вместе.       Тишину, повисшую в холле, можно резать ножом. Мама вдруг спохватывается, с фальшивым воодушевлением произносит:       — Что же мы стоим в дверях! Проходите. Вы надолго к нам?       — Завтра уедем, — отвечаю через силу. Эта встреча была нужна нам обеим, чтобы понять — мы давно стали чужими настолько, насколько вообще это было возможно. Связующее звено — Прим, давно рассыпалось в прах, и у каждой из нас теперь своя дорога. Об этом я говорю Питу, когда мы, оставив вещи и позавтракав, отправляемся погулять по городу. Он тяжело вздыхает и останавливается под раскидистым клёном, шелестящим резными листьями высоко над нашими головами.       — Она — твоя мама, Китнисс. Ты можешь не общаться с ней, не видеться, но уверен, она любит тебя и волнуется.       — Я не говорю, что не любит. — Вздыхаю, отводя взгляд. Через дорогу от нас детский сад. Куча ребятни в одинаковых комбинезончиках играет во дворе. Все эти дети — желанные, долгожданные, может, выстраданные. В своё время мама ради папы бросила сытую размеренную жизнь и ушла в Шлак. Она хотела меня, хотела Прим и тоже была счастлива. А сейчас она выстраивает новую жизнь, так же, как это делаю я, как это делают все вокруг. Так кто я такая, чтобы судить?       — Я не против того, что она теперь с Магнусом, — отвечаю наконец и смотрю в глаза Пита. — Если она смогла найти в себе силы, вернуться к нормальной жизни, отпустить боль — я рада за неё, правда. Просто, когда думаю, чего была лишена всего этого: её тепла, её ласки… Это сложно, понимаешь? Раньше казалось, что это нормально. Но сейчас… Она другая, совсем другая.       — Ты тоже теперь другая, — улыбается Пит, кладя руки мне на талию и притягивая к себе. — Между Китнисс Эвердин и Китнисс Мелларк лежит целая пропасть.       Обнимаю его, прислоняясь щекой к груди, слушаю, как бьётся его сердце и прикрываю глаза. Пит как всегда умудряется подобрать слова, которые дарят успокоение. Обратно мы возвращаемся, держась за руки. Иногда нас узнают, останавливаются и смотрят с удивлением, а провожают с улыбками. Маму и Магнуса находим на кухне — они заняты готовкой, и видно, что делают это не в первый раз, так слаженно всё получается. Прислоняюсь плечом к дверному проёму, смотрю на них и кожей ощущаю тепло и уют, исходящие от них. Мама чувствует мой взгляд, оборачивается, смахивая волосы, упавшие на лицо.       — А где Пит?       — В саду. Сказал, что хочет сделать пару набросков, пока не село солнце. Может, дома они станут настоящими картинами.       — Я хотел бы иметь картину от Пита Мелларка, — хмыкает Магнус.       — Как там сейчас? — тихо спрашивает мама.       — Хорошо, — отвечаю честно. — По-другому. Как и везде, наверное, — усмехаюсь. — Ярмарки, много новых людей, новая школа и даже кинотеатр. Шлак решили не восстанавливать, теперь там строят большой стадион, говорят, будут учить детей играть в волейбол и футбол. Кто-то откопал записи игр, которым несколько веков. Говорят, они хранились в Дистрикте-13. Не знаю, что из этого выйдет, но звучит интересно.       — И правда, — улыбается мама. — Может, когда-нибудь мы приедем в гости.       — Было бы отлично, — искренне отвечаю я, хотя понимаю, что навряд ли это случится. Не в ближайшее время точно.                     Снова приходит жара, и в доме становится нечем дышать. Джоанна и Хеймитч уехали в Дистрикт-5, к морю, а мы собираемся уйти в лес на несколько дней — уверена, что гуси, которых Хеймитч оставил на наше попечение, сами себя прокормят. Обычно у них отлично это получается. А если он не досчитается пары-тройки, то сам виноват.       На рассвете, взвалив за спины рюкзаки, мы углубляемся в лес. За прошедшие годы Пит стал неплохо в нём ориентироваться и даже научился ходить бесшумно. Правда, охотиться так и не научился, зато готовку всегда берёт на себя. Мы идём молча, прислушиваясь к шорохам леса и звонкому пению птиц. Здесь меня всегда охватывает чувство полной свободы, которое, наверное, останется со мной навсегда. Поднимаю руку, заставляя Пита остановиться, и вскидываю лук, прицеливаясь в зайца, сидящего впереди на камне. Мы не брали с собой мясо, только овощи — зачем, если всегда можно поохотиться или поймать рыбу? Стрела со свистом рассекает воздух, серая тушка падает на землю, а я довольно улыбаюсь, подмигивая Питу.       — Попала в глаз? — он вздыхает и закатывает глаза. — Теперь я должен признать, что ты у нас самый меткий стрелок Панема?       Эта игра нам никогда не надоест: стоит мне подстрелить дичь на глазах у Пита, и он тут же делает вид, что его жутко раздражает моя меткость, и говорит, что я хвастаюсь. Подхожу к зайцу и поднимаю его за уши — из глаза действительно торчит стрела.       — И приз уходит Китнисс Мелларк! — провозглашает Пит, поднимая руку со сжатым кулаком вверх.       — А что за приз? — я приподнимаю бровь, глядя на него.       — Потом узнаешь. — Пит подмигивает и забирает у меня зайца. Выдёргивает стрелу, отдаёт её мне и кладёт добычу в рюкзак.       — Почему не сейчас? — делаю вид, что разочарована, хотя заранее знаю ответ.       — Потом что в прошлый раз, миссис Мелларк, когда ты затребовала немедленной награды, я вытаскивал иголки из твоего зада. — Он подходит вплотную и крепко сжимает мою ягодицу, притягивая к себе. Губы опаляет его дыхание, и я подаюсь навстречу, но Пит лишь шепчет в приоткрытый рот: — Терпение порой высшая добродетель.       Фыркаю, легонько толкаю его в грудь, заставляя отступить, и перекидываю лук через плечо. Глаза Пита смеются, а на губах — самодовольная усмешка.       — Когда-нибудь я просто скажу тебе нет, — с нотками высокомерия говорю я, вздёргивая подбородок.       — Когда станешь старенькой бабушкой, а я попрошу помассировать мне поясницу? — смеётся Пит. Мы снова шагаем по лесу, а впереди уже блестит озеро.       — Когда ты захочешь заняться со мной любовью, — отвечаю, искоса поглядывая на него. Пит знает — устоять перед его уговорами невозможно. Знает и бессовестно этим пользуется.       — У тебя выдержки не хватит, — говорит он и вдруг резко подаётся ко мне и целует в шею чуть ниже уха. — Даже сейчас, когда делаешь вид, что злишься, на самом деле почти бежишь, чтобы оказаться на месте, сбросить рюкзаки, снять одежду и…       — И пойти купаться, — осаждаю я, отпихивая его рукой. Пит отлетает на пару шагов, спотыкается о корень и смешно взмахивает руками, но всё же удерживается от падения. Я прыскаю от смеха и качаю головой:       — Карма, как говорит Эффи.       — После того, как из Тринадцатого привезли старые книги, твой словарный запас начинает меня пугать, — хмыкает Пит, поправляя лямку рюкзака, сползшую с плеча.       Вскоре мы выходим на берег и как всегда останавливаемся, впитывая природу, окружающую нас. В воздухе стоит звон, стрекозы порхают над водой, едва задевая её лапками, в траве стрекочат кузнечики, а над цветами жужжат пчёлы. На небе ни облачка, день обещает быть жарким, даже сейчас воздух подрагивает. Наше любимое место уже ждёт: пологий спуск к воде, окружённый высокими соснами, в чьих корнях мы обычно ставим палатку. Два небольших поваленных ствола Пит притащил из леса пару лет назад, между ними чернеет след от кострища — частенько с нами приходят Хеймитч и Джоанна, и тогда разговоры, песни и смех до утра разносятся над озером.       Бросив рюкзак на землю, я снимаю ботинки с носками и подхожу к воде, зарываясь пальцами во влажный песок. Рубашка прилипла к спине, и я стаскиваю её через голову, не глядя отбрасываю в сторону и принимаюсь расстёгивать штаны. Слышу, как шуршит одеждой Пит и невольно улыбаюсь — тело охватывает дрожь предвкушения. Но сейчас мне действительно просто хочется освежиться, поэтому, полностью избавившись от одежды, я захожу в воду, невольно вздрагивая, и, подпрыгнув, ласточкой ныряю, проплывая несколько футов под водой. Когда вновь оказываюсь на поверхности и оборачиваюсь к берегу, вижу, что он пуст. Пит выныривает рядом и тянет руку, чтобы поймать, но я уворачиваюсь и отплываю от него, плеснув напоследок водой. Наша игра в догонялки длится недолго, вскоре мы ловим друг друга на мелководье, и Пит тут же притягивает меня к себе, не давая вырваться.       — Попалась! — Он дышит тяжело, шумно, с волос капает вода, а в глазах затихает азартный огонь.       — Я поддалась, — отвечаю, отбрасывая волосы за спину. — К тому же, кто-то обещал мне приз.       — Ты всегда всё помнишь, — отвечает он, хитро прищурившись, и тут же шипит сквозь зубы, когда моя рука под водой обхватывает его и начинает медленно поглаживать. Плоть в моей ладони твердеет, а зрачки Пита расширяются, медленно заполняя голубую радужку. Он тянется ко мне и влажно целует, вода, оставшаяся на губах, смешивается с его вкусом. Свободной рукой притягиваю его голову, обхватываю ногами, и Пит отрывает меня от земли, выходя на сушу.       Приподнимаюсь в кольце его рук, зарываюсь пальцами в мокрые волосы. Короткий стон слетает с губ, когда он погружается в меня, продолжая стоять, но тут же укладывает на спину. С удивлением понимаю, что мы лежим на покрывале. Пит ловит мой взгляд и с улыбкой отвечает:       — У тебя очень предусмотрительный муж.       Больше мы не разговариваем. Двигаясь навстречу друг другу, ловим губы, переплетаем ноги, наслаждаемся музыкой сдвоенных стонов, тяжёлого дыхания и влажных шлепков, с которыми соприкасаются наши тела. Пит перехватывает мои руки и заводит их над головой, удерживая одной рукой. Вторая ныряет под мою поясницу, впиваясь пальцами в кожу. Движения резкие, напористые. Чувствую волны наслаждения, расходящиеся от низа живота по телу. Ноги начинают дрожать, я подаюсь к нему, выгибая спину, подставляю шею под беспорядочный град поцелуев, поворачивая голову к озеру, и вдруг замираю — на том берегу стоит мужская фигура. И прежде, чем разум успевает рассыпаться на сотни осколков, а тело начинает содрогаться, я узнаю Гейла. Глаза закрываются, я замираю, растворяясь в ощущениях, которые дарит Пит, а он продолжает двигаться, опираясь на руки, протяжно стонет, откидывая голову назад и крепко закрыв глаза. Когда я снова смотрю на другой берег, там пусто, но мысль, что я действительно видела Гейла, не отпускает.       Говорить это Питу конечно же не стоит. Даже если бы я была уверена, это не то, о чём стоит рассказывать. А я совершенно не уверена. Мы не виделись уже семь лет, достаточный срок, чтобы тысячу раз обдумать атаку на детей Капитолия и понять, что в смерти Прим он виноват косвенно. Но всё равно виноват. Однако я больше не могу на него злиться и порой понимаю, что даже скучаю по другу. Хотя знаю, что у нас никогда ничего не получилось бы. Наверное, потому что нас развели Игры, развели по разным берегам, может, именно поэтому мой разум подкинул это видение сегодня?       Больше к этим мыслям я не возвращаюсь — Пит прилагает все усилия, чтобы я забыла об этом, пусть даже не подозревает, что именно меня тревожит. Мы проводим пять восхитительных дней, поглощённые друг другом. Иногда рыбачим с надувной лодки, или ныряем, но чаще просто нежимся в тени, вытянувшись на берегу, или любим друг друга до полного изнеможения. А когда жара начинает спадать, возвращаемся домой.       — Китнисс, а ты никогда не думала о том, чтобы завести собаку? — вдруг спрашивает Пит, когда мы сворачиваем к деревне.       — Что? — я моргаю. Лютик уже год как лежит в дальнем конце нашего двора, под клёном. Да и не могу я сказать, что заботилась о коте, скорее, он заботился о себе сам и просто приходил переночевать и выпросить у Пита что-то вкусненькое. Но собака… — Тебе не кажется, что это слишком ответственно?       — Не попробуем — не узнаем. — Пит легко пожимает плечами. Потом останавливается прямо посередине улицы и говорит: — Представь, у нас появится существо, о котором мы будем заботиться вместе.       — Мы заботимся друг о друге, разве тебе мало? — не знаю, почему простое предложение завести питомца вызывает раздражение, но сейчас чувствую, как оно нарастает.       — Ладно. — Он подозрительно легко соглашается, отворачивается и шагает к дому.       — Ладно? — фыркаю я, догоняя его. — Вот так, просто? Даже спорить не будешь, уговаривать?       — А тебе это нужно? Чтобы я уговаривал? — Пит смотрит на меня, качает головой и как-то криво усмехается.       — Нет. Мне хочется понять, почему ты решил завести собаку, но при этом так легко отказываешься от этого решения.       — Ты не хочешь собаку, а я не хочу спорить. Это плохо?       Мы уже дошли до дома и теперь стоим у крыльца, но подниматься не спешим.       — Я не говорила, что не хочу, — возмущаюсь, и голос срывается на верхние ноты. — Я сказала, что не знаю, зачем нам это нужно. Мы есть друг у друга, разве тебе этого недостаточно?       — А я не понимаю, почему простое предложение вызывает столько вопросов. Не хочешь — не надо.       — Знаешь, мне кажется, что это ты уже не хочешь, а я пытаюсь тебя уговорить! — Глупый спор ни о чём, из-за пустяка! Я поднимаюсь к двери, Пит идёт следом, по-прежнему ничего не говоря. Неужели обиделся?       — Ладно, — вздыхаю, сбрасывая рюкзак на пол. — Я обещаю, что подумаю над твоим предложением. Хорошо?       Оборачиваюсь и в темноте коридора вижу, как блестят его глаза, а на губах расплывается довольная улыбка.       — Ты с самого начала знал, что так будет, да? — прищуриваюсь, упирая руки в бока. — Что я сначала скажу нет, а потом почувствую себя виноватой и в конце концов соглашусь?       — Ты ещё не согласилась, — с улыбкой говорит Пит и отступает к кухне, пятясь.       — Манипулятор, — ворчу, качая головой, и начинаю на него наступать. — Когда ты перестанешь так делать, Мелларк?       — Как? — брови Пита взлетают вверх, и весь он сейчас — сплошная невинность и удивление.       — Вот так, как ты делаешь. Заставляешь меня постоянно принимать решения, которые тебе выгодны! — мой палец упирается в его грудь, я вся дрожу от возмущения.       — Китнисс, — проникновенно говорит он, заключая моё лицо в ладони, — неужели ты ещё не поняла: если ты не хочешь, тебя невозможно уговорить. Так было и будет всегда. А я, — он склоняется, опаляя мои губы своим дыханием, — просто порой подталкиваю тебя к решению, которое ты и так примешь. — Пит коротко меня целует и улыбается. — Я просто сберегаю твоё время.       — Ну конечно, — ворчу, всё ещё до конца с ним не соглашаясь, но всё же тянусь к нему за новым поцелуем, когда в дверь стучат.       — Хеймитч наконец научился манерам? — бормочет Пит, нехотя отстраняясь.       Я возвращаюсь к двери, открываю её, и сердце стремительно летит вниз, в пустоту. На пороге стоит Гейл, робко улыбается и жадно смотрит на меня. За спиной появляется Пит, его рука тут же ложится на мою талию, не спеша притягивать к себе, просто давая понять, что он рядом.       — Здравствуй, Китнисс, — тихо говорит Гейл, потом переводит взгляд на Пита. — Мелларк.       — Хоторн. — Пит кивает и первым отступает, тянет меня вглубь коридора. — Проходи раз пришёл, что стоять на пороге.       Мы молча проходим на кухню, и по пути я лихорадочно думаю, о чём говорить, с каждым шагом понимая, что нам больше нечего сказать друг другу. А ещё понимаю, что это действительно был он, там, на озере, и от этого открытия по спине скользит что-то липкое, неприятное, сворачивается змеиным клубком в желудке.       — Я уже думал, что не увижу тебя до отъезда.       Гейл заговаривает первым, демонстративно не обращая на Пита никакого внимания. Но ему, кажется, всё равно. Я чувствую, что Пит полностью расслаблен, словно к нам заглянул Хеймитч за солью. Он спокойно разбирает наши рюкзаки, доставая остатки одежды и посуду, которую мы брали с собой, потом вытаскивает одежду и смотрит на меня:       — Пойду загружу стирку и приму душ.       Пит уходит, и Гейл невольно провожает его взглядом, на лице застыло удивление. Мне внезапно становится смешно: а какой реакции он ждал? Что Пит набросится на него с кулаками? Или что я начну обвинять? В душе пусто. Когда я смотрю на него — совсем пусто, словно и не было этих лет дружбы. Гейл уже чужой человек, он сделал свой выбор. Мог остаться, мог вернуться со мной в Дистрикт-12, хотя сейчас думаю, что он с самого начала понял: это бесполезно.       — Как ты? — снова заговаривает он, и я пожимаю плечами — находиться рядом с ним странно. Как осколок никому не нужного прошлого.       — Нормально.       — Видел ваше интервью. Рад, что у вас с Мелларком всё хорошо. — Гейл неопределённо усмехается и пытливо рассматривает. — Ты счастлива?       — Очень. — Я даже киваю, но думаю, Гейл и так всё понимает.       — А я собрался жениться. Знаешь, она хорошая девушка. Совсем не похожа на тебя.       — И ты приехал попросить моего благословения? — усмехаюсь.       — Нет. — Гейл смущается, видеть это необычно. — Ты ведь знаешь, я видел вас там, на озере. А сейчас… Просто хотел убедиться, что ты счастлива.       — А если бы это было не так, что тогда? Бросился бы меня спасать?       — Не знаю. — Гейл опускает глаза и тихо вздыхает. — Наверное.       — У меня всё хорошо, Гейл. И если ты хотел в этом убедиться, то теперь знаешь точно. И… — я прикусываю губу, понимая, что ему необходимо это услышать, — я не держу на тебя зла. Ты не виноват в смерти Прим. По крайней мере, прямо. Ты не мог знать, что она будет на площади. А жертвы… Это было ужасно, но, может, в чём-то оправдано.       — Ты правда так считаешь? — в его глазах, когда он вскидывает их на меня, светится надежда.       — Правда. — Вздыхаю, чувствуя, как сильно измотал этот короткий разговор. — И если это всё, что ты хотел сказать и услышать…       — Да, — он кивает. — Тогда… Я пойду?       — Иди. — Улыбаюсь ему, провожая до двери. У выхода он порывается меня обнять, но я мягко отстраняюсь, качая головой. — Желаю тебе всего хорошего. И пусть удача…       — Всегда будет с вами, — договаривает он с улыбкой.       Наверху шумит душ. Я сбрасываю ботинки, раздеваюсь и захожу в ванную, становлюсь рядом с Питом и обнимаю его со спины.       — Он ушёл? — слышу сквозь шум воды.       — Да, — отвечаю, целуя его между лопаток.       — И что теперь?       — Теперь мы заведём собаку.