Публичная бета включена
Глаза распахнулись мгновенно, но видение не таяло ещё несколько минут. Стук сердца отзывался в голове громче звона будильника по будням и терзал уши. Пальцы впились в края одеяла и начинали болеть. Голова раскалывалась. Черепная коробка готова была разлететься вдребезги от невыносимой боли. Кровь, море крови. И нагромождения изуродованных тел. Белые стены покрывались красными брызгами и вскоре полностью меняли свой цвет в угоду обстановке. Они отказывались растворяться в сознании, проецируясь как реальные. Судорожный вдох и резкий выдох, и всё исчезло. Кроме страха, который наполнил её тело до краёв и уже выплёскивался появившимися на глазах слезами. Конечности отказывались повиноваться, мышцы одеревенели. Ощущалась странная тяжесть, затрудняющая движения, а в поле зрения всё мутнело и осыпалось золотистыми искрами. Она села на край кровати и попыталась хоть как-то прийти в себя. Получалось плохо. Она встала и, пошатываясь, на ватных ногах направилась в ванную. Все действия происходили медленно. Вода делу не помогала. Цифры на часах размывались — прошло несколько минут, прежде чем она выяснила, что сейчас пять часов утра. Оцепенение постепенно спадало, но сонливость всё ещё царствовала над её разумом, а глаза предательски слипались. Она вновь легла на кровать и замерла, невидяще уставившись в потолок. Засыпать было страшно. Нэнси уже давно не снились кошмары, она отвыкла, расслабилась. А подобное она видела в первый раз. И искренне надеялась, что в последний. Рука уже по привычке потянулась к телефону, наушники машинально были надеты. Глаза же уткнулись в одну точку на одеяле, пока мысли блуждали где-то далеко. Она всё же отвлеклась от раздумий и включила первую попавшуюся песню на повторение. Ещё в самом её начале она закатила глаза. Почему всё так очевидно?Mama we all go to hell Mama we all go to hell
Так она пролежала около часа, предаваясь не самым радужным размышлениям, которые вновь замыкались на сне. Когда в шесть утра по коридору разнёсся рёв Мага, она поняла, что няня сегодня утром точно не придёт, и, проворочавшись ещё десять минут, не без страха заснула.***
Когда она вновь разлепила глаза, часы показывали без четверти восемь. В этот раз всё обошлось, и снилась ей какая-то несуразица, но осадок в виде более острой головной боли, чем обычно, остался. Одевшись, она неуверенным шагом вышла из комнаты и отправилась в столовую. Плохое самочувствие не отступало, но и не сильно мешало. К счастью для девочки, была суббота, прошла третья учебная неделя. Когда она проходила мимо детской, дверь которой была приоткрыта, голова вновь заныла, и девочка, слегка покачнувшись, дотронулась рукой до лба. Боль распространялась оттуда к вискам. Она часто заморгала, когда всё перед глазами снова начало плыть. Постояв так несколько минут, она продолжила свой путь. Она ещё не успела далеко отойти, когда сзади послышался глухой стук каблуков. Нэнси оглянулась, и ноги её подкосились. При взгляде на няню, которая быстро направлялась в её сторону, её охватил дикий, неподвластный ей ужас. Он холодом прошёлся по её телу. Клочки воспоминаний прошедшей ночи встали перед глазами. Когда Аштарот подошла совсем близко, Нэнси, ладонью зажав рот, отпрянула и ударилась спиной о стену. Плиты врезались в лопатки, но девочка не обратила на это внимания. Смерть. От няни веяло смертью. Что-то тёмное сквозило от неё и сдавливало виски. Боль стала невыносимой, и Нэнси готова была взвыть. Но всё вновь испарилось. Страх постепенно улетучивался из её глаз, дрожь, охватившая тело, медленно прекращалась. На смену всему этому пришло смущение, а позже — стыд. Девочка осознала всю ничтожность своего положения и то, как это выглядело со стороны. Она посмотрела сквозь тёмные стекла прямо в еле различимые глаза гувернантки. Девочка наконец смогла рвано выдохнуть. Аштарот вопросительно вздёрнула бровь. — Мисс, вы плохо себя чувствуете? — Нет, мадам. Я в порядке. Простите, что так вышло. Я не знаю, что на меня нашло… — как можно спокойнее ответила она. И она не лгала. Сейчас она чувствовала себя вполне сносно. Няня хмыкнула, и на лице её отобразилось недоверие. Она сняла одну из чёрных перчаток и дотронулась двумя пальцами до лба девочки. Её кожа была тёплой. А у Нэнси кончики пальцев почти всегда были ледяными. Секундой позже няня убрала руку и сразу же надела перчатку. — И всё же? — уже с лёгким нажимом спросила она. — Я правда прекрасно себя чувствую, мадам. На этот раз приподнялись обе брови, а руки скрестились на груди. — Ну что ж, тогда отправляйтесь в столовую. Вы сегодня припозднились. После этих слов женщина быстро направилась дальше по коридору. Теперь пришла очередь Нэнси провожать её взглядом.***
Нэнси была не в силах найти кого-то, кто будет как она тащиться от Майлса Гендона в одиннадцать лет. Она вообще удивилась тому, что, когда она решила спустя три года вновь пройтись по страницам «Принца и нищего», этот персонаж из нравящегося стал обожаемым. Она не запомнила момент, когда, в который раз засмотревшись на его изображение в книге, она поняла, что влюбилась. Когда растрёпанные русые волосы, острая бородка и аккуратные усы стали чем-то боготворимым, а буйный нрав и благородство окончательно покорили её сердце. Влюбиться в персонажа вместе с иллюстрацией в случайной книге. Ну да, как раз в её стиле. Но она была счастлива, когда среди новых лиц нашёлся человек, который мог вместе с ней тащиться по Брайану Молко. У них с Клэрити быстро завязался разговор, что было в новинку для Нэнси. С «Placebo» они на удивление быстро перешли к обсуждению собственных имен, которые, как выяснилось, не нравились им обеим. А на следующий день они уже ходили почти что за руки и сидели вместе на всех уроках. И вот сейчас Нэнси сидела на скамейке в саду и любовно разглядывала иллюстрации с Майлсом, вновь и вновь проводя взглядом по чертам его лица. Рядом в кустах копошился садовник Франциск. За этот месяц их отношения сдвинулись на новый уровень. Помимо вежливых кивков, они теперь могли изредка разговаривать о книгах. В основном о тех, которые читала Нэнси. Они блуждали в своих беседах от Диккенса к Конан Дойлю и обратно, изредка сворачивая с протоптанной дорожки. Девочка больше слушала, нежели говорила. Франциск был замечательным рассказчиком, хоть иногда и откровенно занудничал. Всё случилось слишком неожиданно и резко, отчего ещё более странно и непонятно. Нэнси лишь помнила, что мисс Аштарот вышла из дома и, хрустя гравием, проследовала мимо них с Франциском, задержавшись у одного из кустов. А дальше у девочки закружилась голова и вновь перед глазами замелькали огоньки. Затем всё потемнело, и она ощутила лишь тонкие пальцы, что крепко удерживали её за плечи, чтобы она не свалилась с лавки.***
Она проснулась третий раз за день. И третий раз за день ощущала себя весьма отвратительно. Когда дымка перед глазами спала, она увидела лицо няни, склонившейся над ней. — Нэнси, ты меня слышишь? Девочка слабо кивнула. — Ты можешь встать? Нэнси осторожно приподнялась. При этом её попытался поддержать Франциск, но от его прикосновения Нэнси стало настолько больно, что, не сдержавшись, она негромко вскрикнула и сильно прикусила губу. Больше садовник до неё не дотрагивался. До спальни она дошла в сопровождении няни, что мягко придерживала её за плечи. Головная боль мешала полностью вернуться сознанию. Нэнси шла как в тумане. Наконец, когда она легла на кровать, стало немного легче. Женщина отошла на несколько минут и вернулась с тёмным пузырьком и ватой в руках. Отщипнув кусок и смочив его жидкостью из флакона, она поднесла его к носу девочки. Резкий запах всё же пробудил её разум. — Лучше? — Да, спасибо. — Не благодари. После этого она уже хотела отложить вату, но увидела взгляд, которым Нэнси проводила её. — Хочешь ещё? — слегка удивлённо уточнила женщина. Нэнси кивнула. Бровь няни вновь скользнула вверх из-под очков. — Что это? — Нашатырный спирт. Поэтому я и удивляюсь, что ты всё ещё в состоянии его нюхать. — Мне нравится, — невинно ответила девочка. — Теперь у меня пополнилась коллекция любимых запахов. Няня хмыкнула.***
Через некоторое время к ним присоединился Пират. Аштарот почти не отходила от Нэнси весь вечер. Пёс устроился у неё в ногах и мирно посапывал, пока та напевала очередную мелодию, проводя пальцами по волосам уснувшей девочки.