Нечаев

Авдотка любила гулять по ночам. Шагая за руку с Таней, она подпрыгивала на ходу и постоянно показывала на небо. Авдотка знала созвездия и умела по ним ориентироваться, но называла каждое на латыни. Семён переводил, а Авдотка, увлечённо повторяя, даже не замечала ни пугающе опустевших, заросших подворий, ни разбитых домов, ни воронок, в которых вода стояла даже в самый засушливый день. Черныш подбегал к чёрным дырам в заборах, к дебрям сорняков, недоверчиво нюхал воздух — вынюхивал притаившегося врага. Тётя Люба удивлялась, боялась, а когда Авдотка назвала одну из звёзд «Дьяволом» — и вовсе, сплюнула через плечо: — Чур тебя! Хотя и сама всех удивила — села в седло и ехала верхом на Моцарте. Вспомнила прадеда Родиона Перебейноса и жалела, что норовистый скакун слушается только Семёна — Вы не бойтесь, Любовь Андреевна, — улыбался Семён и крепко держал поводья, чтобы Моцарт не вздумал вставать на дыбы. — Дьяволы на звёздах не сидят. В древности люди не понимали, что Алголь — это тройная звезда: у них не было таких телескопов. Вот и придумали дьявола. Кстати, яркий пример: «опиум для народа» наносит катастрофический вред развитию личности, а значит и всего коллектива! — Всё равно, страх, — отказалась тётя Люба. — Маленькая совсем, а в голове — жуть жуткая делается! Забудет ведь, товарищ Семён? — Нет, что вы, Любовь Андреевна, не нужно товарищу ничего забывать, — с улыбкой возразил ей Семён. — Авдотье Мартыновне учиться надобно, и лучше — в Москве. Верно, Танюша? Семён подмигнул, а Таня смутилась. В Москве… Зачем он заговорил про Москву? Таня неловко замешкалась, а Семён продолжал: — И вам тоже, Танюша, нужно доучиваться, вы же хотели? — Верно, верно, нечего тут сидеть, — соглашалась с ним тётя Люба. — Тем более, товарищ Семён пособит. Таня неуверенно, пространно кивнула. Она же хотела… Неужели Семёна отзывают в Москву? И оттуда — снова под пули? Учёба, учёба — учёба забылась. Таня соображала, как ей выпросить у Матвея Аггеича бумагу, с которой Семёна спишут из СМЕРШа и оставят в тылу. Грунтовка змеилась, уводила к туманному тёмному лесу. Фонари разгоняли мглу — видно хоть, куда ногу поставить. А вот и родные подворья. В доме Семёна в окошке дрожит огонёк: это Феликс не спит. А чуть дальше — родная тёти Любина хата, тепло и тускло горит окошко в спальне у малышей. Таня знала, что Меланка читает им на ночь сказку, «Конька-Горбунка». Сегодня её очередь, вчера Нюрка читала. Семён поравнялся со своими воротами и вдруг спохватился: — Товарищи! — Чего уже приключилось? — тётя Люба заволновалась, стала оглядываться. Черныш громко гавкнул, а Семён прыгнул к калитке, откинул засов. Таня глядела с тревогой, как он настежь распахнул её и обернулся — перепуганный какой-то, взъерошенный. — Совсем позабыл, а дело-то срочное! Семён суетливо завёл Моцарта во двор, привязал к столбику дурацким пухлым узлом. Помог тёте Любе спуститься и унёсся к дому вприпрыжку. — Товарищи, я на минуточку, а вы подождите меня во дворе! — крикнул он на бегу и скрылся за дверью. Тётя Люба и Таня удивлённо переглянулись: и чего забыл на ночь глядя? — По делу чего-сь, — тётя Люба пожала плечами. Таня сделала пару шагов по чисто подметённой мощёной дорожке. У Семёна удивительный двор. С одной стороны грядок нет, а насыпан белый озёрный песок и аккуратно разложены круглые камни. Разные: побольше, поменьше. Разложены так, будто бы движутся к центру — большому булыжнику — и вокруг каждого граблями проведены окружности, линии, выложены тропинки из плоских речных голышей. Авдотка на цыпочках прошла по одной, влезла на булыжник, постояла и спрыгнула. Она зашагала обратно от камня к камню, показывала на них и называла: — Меркурий — дом совы, Венера — дом крылатого змея, а Земля — это наш дом… Надо же, сколько раз Таня здесь побывала, но не замечала, что Семён превратил грядку в Солнечную систему. — Глядите! — возле одного из камней Авдотка остановилась. Камень, поменьше других, Семён поставил как-то… не так. И «орбиту» начертил ему длинную-длинную. — Кошачья комета! — радовалась Авдотка. — Дядь Семён про неё не забыл! И верно: маленький камень — комета, у неё даже есть длинный хвост. «Кошачья» — Сентябрьская комета восемьдесят второго — она на вальке и на крынке. Тётя Люба опять напугалась, а Авдотка подошла к ней и обняла. — Знаешь, бабуль, в Велеграде я очень скучала по нашей Мурёнке, — Авдотка задёрнула носом: помнит кошку, жалеет. — Царь ужей мне сказал, что на небе ей весело, потому что она стала кометой. Я не поверила, и тогда царь ужей показал в телескоп, какая Мурёнка теперь красивая. Тётя Люба гладила её по голове, да шептала заговор от ужей: — На той яблоньке — три конышка, на трех тех конышках — три гнездышка… Таня никак не могла отогнать недоброе чувство: «Царь ужей» — не змея, он — Эрик, друг отца… А друг ли? Можно ли вообще дружить с «ужиным царём»? Возня отвлекла, Таня подняла голову. На крыльцо выбрался Феликс с тяжёлой треногой, а за ним и Семён, тащил телескоп. — Товарищ Куликов, поторопитесь! — Семён подгонял его, а Феликс зевал. — Не сидится ж товарищу! — покачала головой тётя Люба, а Авдотка обрадовалась, что у Семёна тоже есть телескоп. — Мурёнка улетела к созвездию Кошки, — сказала она. — Покажу вам, где оно — может, там и Мурёнку увидим. Феликс завозился с треногой, установил её перед крыльцом. Семён укрепил телескоп, направил в небо и заглянул в окуляр. — Мы совсем забыли, что не знаем, где находится созвездие Кошки, — бормотал он, подкручивая винты. — Я думаю, Авдотья Мартыновна нам подскажет. Авдотка так и ходила вокруг телескопа, нетерпеливо заглядывала Семёну через плечо. Тот всё вертел и вертел ручки — настраивал. Но наконец-то выпрямился и улыбнулся: — Готово! — Надо же, — фыркнула тётя Люба. — Про какую-то Кошку забыл, а на уши поставил, будто на нас немцы прут! — Не попрут: поколотили гадину, Любовь Андреевна, — Семён махнул рукой, чтобы все подошли. — Пора разыскивать небесную Кошку! — Валдаев, чёрт окаянный, — тётя Люба заворчала, узнав его телескоп. — Фропессор кислых щей, от него один вред. Авдотка прищурила глаз, заглянула в окуляр, повернула слегка телескоп и радостно взвизгнула: — Небесная Кошка! — А ну-ка, — Семён тоже взглянул и тоже обрадовался: — Невероятно: Felis domestica! — Вот только Мурёнки не видно, — загрустила Авдотка. — Наверное, спряталась где-то у небесной Кошки. — Вот что, — решил Семён. — Любовь Андреевна, Таня, зовите-ка подрастающее поколение. Авдотья Мартыновна подарила нам с вами возможность наблюдать отменённое созвездие! — Как — отменённое? — тётя Люба совсем растерялась. — А вот об этом мы и прочитаем интересную лекцию! — Семён поднял указательный палец — и стал неуловимо похож на профессора Валдаева. — Давайте, товарищи, зовите! А мы с товарищем Куликовым обеспечим безопасность мероприятия!

***

Дети сгрудились вокруг телескопа, но не галдели, не рвались вперёд. Профессор Валдаев никогда не подпускал к нему близко — а вдруг, поломают? Все прибежали смотреть на небесную Кошку, даже Меланка и Нюрка. Меланка задирала голову, но не понимала, где среди мерцающих огоньков могла притаиться Кошка. А Нюрка — та скорее прыгнула к Тане и зашепелявила в ухо: — Ну, что, Таньк, «Ужаля» отловили? — Да байка же, Нюр! — отмахнулась Таня — не хватало ещё, чтобы неугомонная Нюрка подалась с двустволкой на еланку, или в подвал. Она это может, «товарищ начоперот». Нюрка недовольно фыркнула носом — не терпелось узнать, кто же царь у ужей. — Так, товарищи, в очередь, — Семён построил всех в ряд. — Командование нам с вами поставило сверхзадачу, разыскать небесную Кошку! Дети перешёптывались: какие могут быть кошки на небе? Даже громкая Дашутка притихла, смотрела большими глазами. Семён её первой поставил, как самую любопытную. — Сперва нам нужно её начертить! — Семён поднял тонкий прутик и отдал Авдотке. — Товарищ Ампелогова, приступайте. — Есть! — звонко засмеялась Авдотка и принялась выводить на песке кружки. Она соединила их в узенький ромб, добавила хвостик и на конце у него — тоже кружок. — На мышь больше похоже! — прыснула Дашутка. — Нет, это Кошка, — Авдотка посерьёзнела и покачала головой, точно как тётя Люба. — А на хвосте у неё — туманность Призрак Юпитера. — Всё верно, — согласился Семён. — Товарищи, мы с вами узнали, как выглядит искомый объект. Начать поиск! Дети подходили к телескопу по очереди. Руками не трогали, и заглядывали, затаив дыхание. — Надо же, Кошка, — шептались, прикрывая ладошками рты. — Авдотка знает, где Кошка. — Любовь Андреевна, ваша очередь, — Семён и тётю Любу к телескопу подвёл. Та чуралась, отнекивалась, но всё-таки, глянула. Да так и осталась стоять с разинутым ртом. — Чур меня, — смешно фыркнула тётя Люба, но от телескопа не отошла. — Вот это вам и Валдаев! — Тёть Люб? — позвала её Дашутка и хотела дёрнуть за юбку. Но Семён приложил палец к губам. — Понравилась тёте Любе небесная Кошка, — он кивнул, приглашая детей сесть на скамейку. Дети ёрзали да толкались, и никак не прекращали шептаться. Даже Нюрка с Меланкой — вроде бы, взрослые — а тоже не могли усидеть. Один только Димка уныло топтался возле забора. — Ну что ж вы, товарищ Иванов? — Семён это сразу заметил. — Товарищ Семён, а ваш змей ещё летает? — пробормотал Димка, глядя вниз, на стоптанные отцовские сапоги. — Так точно, — Семён согласился, но вопросительно поднял бровь. Димка пинал камешек и бормотал: — Помогите мне папке письмо отправить со змеем. — Не, так не пойдёт, товарищ Иванов, погодите в небо писать, — отказался Семён. — Ложку доделали? — Культяпки одни получаются, — повесил нос Димка. — Покажите-ка результат, — Семён требовательно протянул руку за ложкой. — Вот, — Димка уныло вынул из кармана новую ложку, отдал ему и отвернулся. Плохая. Корявая. Ложка — «культяпка». — И к чему, товарищ Иванов, пораженчество? — возмутился Семён, повертев ложку в руках. — Прогресс налицо, ваше дело — стараться и совершенствоваться. Энтузиазм — двигатель прогресса, а вы тут заныли. А хотя новая ложка вышла получше: не такая грубая да и почти не косая. Но Димке она не нравилась, не верил — всё равно ведь, «культяпка». Не вернётся его папка домой. — Возвратится, — Семён не позволял Димке ныть. — Матвей Аггеич что вам сказал: вырезать ложку, как в магазине! Первый экземпляр сохранили? — Так точно, — Димка со вздохом показал ему ложку, которую вырезал самой первой. Вот та уж точно культяпка: вся в заусенцах и сколах, кривая, а ручка толстая и короткая. — Сравнили? — хитро осведомился Семён. Димка кивнул ему и повеселел: прогресс, а значит, надежда. Папка-то не погиб, а пропал без вести — нужно верить, найдётся. — Прошу занять место в аудитории — лекция начинается! — объявил Семён, подняв обе руки. Он походил на фокусника, собравшегося начинать представление. Не лекции у него, а настоящее волшебство. Таня ждала, когда он заговорит про небесную кошку. Но Семён всё молчал, дожидался, пока Димка пристроится с краю лавки и запихнёт обе ложки в карманы, пока усядется тётя Люба, и Нюрка прекратит шепелявить про «ужиных царей». Наконец, тишина. Сверчки стрекотанием объявили выход небесной Кошки. Семён приосанился — ну точно на кафедре. И прутик взял, как указку. — Почти сто пятьдесят лет назад жил на свете один волшебник, — начал он и приблизился к белой мазаной стене летней кухни, поднял уголёк. Вот она небесная Кошка с диковинным пушистым хвостом выпрыгнула на стену, и рядом с ней вспыхнули таинственные звёзды-кружки. Кошка ловила их лапками, переворачивалась на спину и снова — прыгала, прыгала по небосводу, в ста пятидесяти градусах по небесному экватору. Дети затихли: маленький гномик-волшебник полночи не мог заснуть и вышел на крышу своей башни-обсерватории. Он заглянул в телескоп, и… дети вновь зашептались — волшебник заметил игривую Кошку. Он схватил растрёпанный пухлый блокнот, где всегда рисовал созвездия и принялся старательно зарисовывать Кошку с планетарной туманностью на хвосте, царапающую небосвод. — Волшебника звали Жером Лефрансуа Лаланд, и он обожал кошек, — Семён подрисовал Кошку поярче и показал на неё прутиком. — И поэтому предложил занести Кошку в небесную карту под названием «Felis domestica», или «Домашняя кошка»! — А почему её отменили? — спросила Дашутка. — Мне тёть Люба сказала, что отменили. — Сильно царапалась, — шутливо ответил Семён. — Ну, а если быть точным, по мнению Первой Генеральной ассамблеи Международного астрономического союза, в созвездии Кошки не имелось значимых звёзд, и его разделили между двумя большими: созвездиями Насоса и Гидры. — Тьфу ты, пропасть! — тётя Люба обиделась за Кошку. — Насос какой-то приделали, а наша Кошка, им видите ли, не значимая! — Не расстраивайтесь, Любовь Андреевна! — Семён поднял раскрытые ладони. — В Международном астрономическом союзе заседают очень скучные ворчуны. Да ещё и с седыми бородками! Согнувшись в три погибели, Семён прошёлся мимо скамейки смешной шаткой походкой, помахивая прутиком, как посошком. Приставил руку к лицу, будто бы у него и впрямь есть плешивая бородёнка. — Но мы-то с вами знаем, что небесная Кошка никуда не исчезла, — продолжил он, выпрямившись. — И можем за ней наблюдать. — Чудесная лекция, товарищ Семён! — Таня захлопала, и вместе с ней принялись хлопать и дети. — А вы ещё расскажете, дядь Семён? — Дашутка аж прыгала. Семён взглянул на офицерский хронограф. — У, товарищи, задержались мы с вами после отбоя! — протянул он, увидав, что до полуночи остаётся десять минут. — На базу пора. Составим график лекций, а вам, товарищи, ещё одна сверхзадача: предлагать интересные темы! Тётя Люба уводила детей, а они не особо хотела на базу. Всё гомонили, как стрекотали, да останавливались у камней на диковинной грядке. Меланка снова поднимала голову вверх, но без телескопа видела одни огоньки. — Попортила нашего Яшу небесная Кошка, — вздохнула она. А Таня молча обняла её за плечи. Не знала, что делать: жалеть Яшку, или винить? «Божий ребёнок», — все говорили. А он оказался злодеем. Нюрка подкралась, как мышка, и выглядела какой-то унылой. Таня подумала, что про «царя ужей заговорит», но она тихо попросила Семёна: — А вы можете на эту… на вашу туманность направить? — она кивнула на телескоп. — По дядьке Сидору очень соскучилась, свидиться очень охота. — А чего бы не свидиться? — согласился Семён и отправился к телескопу. — Сейчас и на Крабовидную туманность вам наведу! — Здравствуй, дядь Сидор, — бурчала Нюрка, прижавшись к окуляру. — Как тебе там?.. Авдотка задержалась у камня — «Кошачьей кометы». — Жалко, что ты улетела, — зашептала она, присев. — Не показала мне тебя небесная Кошка. — Товарищ Ампелогова, бабуля волнуется, — подошёл к ней Семён. На плече у него цеплялась за гимнастёрку белая Мурка. Смешная, взъерошенная — вертела коротким хвостом. — Felis domestica! — обрадовалась Авдотка и отцепила её, непослушную, царапучую. Мурка ловила лапками её пальцы и урчала, урчала. — Чего ты так долго? — шёпотом пожурила её Авдотка. — Ты должна была вернуться через шестьдесят дней! — Понравилось быть кометой, — пошутил Семён. — Слезать не хотела. — Там интересно, — Авдотка взглянула на небо, а потом — серьёзно — на Семёна. — Но ты ведь тоже вернулся. — Соскучился, мамзель Одетт, — он улыбнулся, а Авдотка обняла его за шею и шепнула на ухо: — Я никому не скажу, что это ты превратил Мурёнку в комету, потому что теперь ты — мой дядя Семён. Обняв его, Авдотка побежала всех догонять. — Бабуль! — радовалась она. — Мурёнка вернулась — поэтому мы в телескоп её не увидели! Сашка подобралась к Семёну, потёрлась о его ногу и тихо мяукнула — отпускала Мурёнку. Семён погладил её: умница, приютила кошку-комету. Но теперь пора ей домой, к хозяйке — к Авдотье, царевне ужей. Феликс дремал на завалинке, а Семён пихнул его в бок. — Поднимайся, товарищей провожать! Феликс заворочался, взглянул волком. Процедил еле слышно, сквозь зубы — Семён понял, что «шайзе». Он потащился провожать этих «товарищей» только затем, чтобы Семён не сломал ему шею. «Выжил» — равно «Победил». Проиграл: Меланка сюда приходила, а он так и не решился к ней подойти.

***

Все скрылись в сенях — Димка зашёл последним. Чуть не споткнулся, переступая высокий порог: всё разглядывал ложку. Таня задержалась возле крыльца, сказать Семёну «спасибо». — А у меня для вас сюрприз есть, — улыбнулся Семён. Таня и спросить не успела — он ловко скользнул ей за спину, и на глаза Тане легла лёгкая ткань. — Что за сюрприз? — она вертела головой, пыталась хоть что-то хоть как-то увидеть. — Не скажу, — Таня услышала таинственный шёпот, ощутила на шее дыхание. — Вы сами увидите! Семён взял Таню за плечи и развернул, как будто бы в «панаса» играл. Таня наступила на камень, качнулась, но Семён её поддержал. Сердце билось быстрее — от радости, от восторга. Семён повёл её, но Таня замешкалась: тётя Люба совсем разволнуется. — Отпустила нас тётя Люба. Я видел, она нам махнула. Раз отпустила — то можно. Таня сделала шаг. Семён куда-то её уводил, мягко поддерживая, чтоб больше не спотыкалась. Таня чувствовала его тёплые руки. Восторг — и нет больше никакого смущения. Впереди только светлое счастье. — Мы на месте, мамзель Тати, — услышала она его шёпот. — Три, два один! Ткань исчезла, оставив на носу лёгкий холодок и щекотку. Таня распахнула глаза и воскликнула: — Это ж тандем! Велосипед стоял у сарая, огромный такой. Семён нарастил раму сваркой, приделал ещё один руль и седло. Добавил педали, а обычную цепь превратил в сложный механизм для двоих. — Я ж говорил, что переделаю, — Семён с поклоном изобразил, будто открывает дверцу автомашины. — Прошу на борт, мамзель Тати. Таня присела на заднее седло не без опаски: никогда раньше не ездила на тандеме. Удобно… когда на лапке стоит. Семён сел впереди, поставил ногу на педаль. — Поднять сол… — начал он и осёкся, комично задумался, сморщив нос. — Что-то не так? — забеспокоилась Таня. Слова Матвея Аггеича больно резанули: «Апартаменты метр на два». — Вы знаете, мамзель Тати, какая беда, — Семён повернулся с самым серьёзным видом. — Мы не сможем с вами поднять солнечный парус: солнца-то нет! Он снова шутит, а Таня как на иголках. Как же подмывает её спросить его о ранении. Но выпытывать некрасиво — так же, как про Марину, как про свечку у него на окне. Захочет — расскажет. А нет — не надо его бередить. — Предлагайте альтернативный вариант двигателя, мамзель Тати! — Семён переживал почти что, по-настоящему. — А то не полетит наш звёздный фрегат. Но в глазах у него плескались смешинки — вот же сказочник! Таня задумалась, вспоминая все лекции. Что там Сан Саныч про двигатели говорил? — А что, если поставить униполярный генератор Тесла? — предложила она с такой же смешинкой. — Магнит! — обрадовался Семён. — Отличный вариант! А если добавить накопительную катушку — будем с вами работать по сверхъединичному типу — не забывайте, чему нас научил Зеноб Теофил Грам! Держитесь, мамзель Тати, мы взлетаем! Семён нажал на педали, осторожно выводя тандем со двора. Таня тоже крутила — вдвоём легче, чем вести велосипед самой. Её руль не вертелся: Семён управлял, а она только держалась за ручки, обмотанные изолентой. Выехав на грунтовку, Семён хулигански свернул, да не к дому, а куда-то, неизвестно куда — по ухабам и кочкам. — Куда вы? — опешила Таня. — Ой, а это тоже сюрприз, — озадачил её Семён. — Жаль, не могу вам глаза завязать: свалитесь за борт. Семён вертел педали быстрее. Тандем нёсся, расшвыривал мелкие камешки. Мимо фонарей и подворий, мимо густой темноты — в звёздную бесконечность. Ночная тишь превратилась в озорной ветерок, зашевелила одежду и волосы. Высокий ухаб — тандем подпрыгнул, аж звякнул звонок. — Ничего не бойтесь, я у штурвала! — крикнул Семён и на миг отпустил руки. У Тани сердце в пятки ушло, но Семён заверил: — Не бойтесь! Как вам тандем? — Как звёздный фрегат! Скорость и озорство заставляли Таню смеяться. Страх растаял, наоборот, Таня увереннее крутила. — Скоро в поезд его переделаю! — веселился Семён и уезжал всё дальше и дальше. — На девять «вагонов»! «Семерых детей настрогать», — вспомнилось Тане. — Семерых для начала! — Семён повернулся и подмигнул. — А там — как пойдёт! Таня притворилась, будто смотрит по сторонам, пряча вмиг вспыхнувшие щёки. — Ой, да куда ж мы заехали! Велосипед выпрыгнул на остаток площади перед клубом, затрясся на выбитой мостовой. Мелькнул разбитый фонтан, заплетённый вьюном. — Включаем поворотный магнит! — смеялся Семён, лихо объезжая по площади круг. — И — разгон до сверхсветовой! Тандем аж подпрыгнул, вылетев назад, на грунтовку. Таня крепче схватилась за руль, даже пригнулась, чтобы удержаться в седле. — Куда же мы едем? — её голос дребезжал из-за тряски. — Космические ямы, прошу извинить, — Семён ворчал так же, по-дребезжащему. — И вы знаете, у нас снова беда. — Шутите? — Таня знала, что подловила: Семён опять сочиняет. — Ни капельки! — Семён мотнул головой, а сам вертел педали быстрей и быстрей. — Мы с вами так разогнались, что оказались в состоянии квантовой суперпозиции! — Быть такого не может! — Таня смеялась, а мимо проносились кусты, мальвы, какие-то тёмные дебри — и оставались далеко позади. — И даже я не знаю, куда мы теперь приедем, — Семён совершил новый вираж, повёл тандем на пригорок. — Попали в мультивселенную, знаете ли. А это, мамзель Тати, вам не шутки! Заросли расступились, и Таня сразу же узнала, куда приехал Семён. Пригорок у самой околицы с детства у Тани — тайное место. Вот тут, под раскидистым дубом, спрятавшись в дрёме и тихих щекочущих мятликах, Таня любила мечтать. Когда-то на дубе висели… Качели! Качели дремали на толстом суку — на том самом, где их давным-давно повесил отец. — Быть… не может, — шепнула Таня. В оккупации качели сломала поганая немецкая гнида. Гадкий носатый шутце срезал их ножиком и выкинул прочь. Семён затормозил как раз напротив качелей, с треском выдвинул тугую «лапку» и подал Тане руку. — Может, мы же попали в мультивселенную, мамзель Тати, — напомнил он тихо, загадочно. Таня приблизилась к неподвижным качелям. А вдруг, и правда, попали? Отец сделал качели из крепких досок, которые нашёл у тёти Любы на чердаке. Таня до сих пор помнила чудные вырезанки: кто-то когда-то умело вырезал звёзды, цветы и… небесную Кошку! Теперь Таня уверена, что и она там была. Она тронула спинку — а ведь это те же качели: небесная Кошка поднималась над морем цветов. Таня повернулась к Семёну, а он улыбался, кивал, чтобы она села кататься. — Я вас подтолкну, — он снова кивнул на качели. — Их немец сломал, — Таня почувствовала… как дыхание обрывается. — Как вы узнали, что тут были качели? — У тёти Любы справился, мамзель Тати, — признался Семён. — Садитесь, не бойтесь: я крепко приделал. Таня уселась на твёрдую сухую доску. Она и не знала, что тётя Люба сохранила качели. А вот, Семён даже смог их починить. — Ну что, надумали про учёбу в Москве? — осведомился Семён и несильно толкнул качели, раскатывая. — Диплом защитите, сможете пойти по стопам профессора. Не оставляйте мечту. Качели раскачивались легко и бесшумно. Таня взялась за толстую верёвку, перевитую вдвое. Мечту. В груди защемило: до войны Таня мечтала войти в группу Сан Саныча вместо отца. Но сейчас, но после всего… — Я не хочу строить синхротронные пушки, — вздохнула она. Как же обидно и горько: Пелагея рассказала ей правду. Нет никакого квантового бессмертия, и про бабочку всё — чепуха. — Ну что вы, мамзель Тати? — Семён раскатывал и раскатывал. — Совсем необязательно строить пушки! В качелях Семён что-то здорово переделал. Раньше они катались с трудом — отец специально повесил их так, чтоб высоко не поднимались. Но теперь качели взлетали, как самолёт, с них видать даже озеро и туман над водой, как он серебрится в свете луны. — Я уверен, что существуют общественно полезные способы применения синхротрона, — рассуждал он. — Вы же изучали этот предмет, предлагайте! Качели несли к небесам. Там, среди россыпи звёзд, тётя Римма говорила с Сан Санычем. С её ресниц сыпалась звёздная пыль, а Сан Саныч перебирал струны гитары и напевал: «Вы сможете заглянуть в саркофаг, не вскрывая его». Со каждой струны сыпалась звёздная пыль. — Способ номер один! — Семён хорошенько толкнул качели. Звёзды приблизились, стали огромными. Тётя Римма съехидничала по-французски: «Авантюрист от науки…» А Сан Саныч ухмыльнулся в ответ: «Исследовать ткани, опять-таки, не вскрывая саркофаг…» — А вот и способ номер два! — Семён ещё крепче толкнул. Высоко-высоко, к самой небесной Кошке! Но Таня совсем не трусиха да и не глупая. — Выделить состав вещества на молекулярном уровне! — повторила она последнее, что слышала от профессора тем тихим вечером воскресенья. — Третий! — обрадовался Семён. — Я знаю, что вы у нас тоже авантюрист! — Нет, что вы? — Таня замотала головой, и озорной ветерок сорвал с головы косынку, растрепал короткие волосы. — Авантюрист! — весело настоял Семён. Авантюрист! Таню тянуло спрыгнуть с качелей — так же, как в детстве, да и постарше, на первом курсе. Её захватывала невесомость и чувство полёта. И — Таня всегда приземлялась на ноги. Как Кошка. Она катнулась сама, выпрямив ноги… Но Семён схватил качели за спинку и остановил. — Зачем? — Тане стало досадно, что не вышла её «авантюра». — Мы с вами в одном звездолёте, мамзель Тати, — Семён плюхнулся рядом с Таней, крепко взял её за руку. — Взлёт! — скомандовал он и оттолкнулся ногами. Качели взмыли, а Семён оттолкнулся ещё раз и зацепил сапогом высокую ветку. — Осторожней, Семён! — засмеялась Таня. — От вашего энтузиазма с дуба листья сыпятся! Листья кружились, медленно опускаясь. — Помните, мы с вами включили поворотный магнит? — начал он, задумчиво глядя вверх, где ловила звёзды небесная Кошка. Высоко-высоко, там же, где профессор Валдаев напевал тёте Римме про синхротрон. К ним подошёл «Принц» — Эрик? — и взял гитару из рук профессора. «Разгон выше скорости света даст шанс опровергнуть теорему о запрете клонирования и достичь квантового бессмертия», — спел он на какой-то странный мотив, похожий на… африканский? Или вовсе, птичий какой-то? — А вот и четвёртый способ, — тихо согласился Семён. — Теперь мы с вами в мультивселенной. А посему — катапульта! Задорно выкрикнув, Семён разогнал качели до «сверхсветовой» и скомандовал: — Сброс! Значит — прыгаем! Таня мгновенно сгруппировалась и сорвалась с сиденья. Полёт, невесомость — на сверхсветовой! Семён приземлился «на лапы», как кот и подхватил Таню, не дав ей оступиться. Таня цеплялась за его плечи, и оба с размаху уселись в траву. Оба смеялись, смеялись, пока не устали. Метеор прочертил по небу огненную полосу и исчез за верхушками близкого леса. — Успела! — воскликнула Таня Семён помог ей подняться и вопросительно улыбнулся. — Загадала желание. А вы? Небо — как бесконечный океан, наполненный светлыми звёздами. И месяц — волшебный челнок под парусами из серебристого света. — А мне больше не нужно загадывать. Моё желание уже сбылось. Здесь всё по-особенному, невероятно и сказочно. Не кусты бузины, а таинственный лес, не шелест листвы, а шёпот маленьких фей. И не стрекочет сверчок, а играет волшебный оркестр. Семён отстранился и взял Таню за руку. — Нам просто необходимо успеть на почтовый поезд. — Но… Зачем? Удивительно, правда — зачем? Почтовый поезд идёт послезавтра, аж в четыре утра. — Только нам с вами предстоит решить самый важный вопрос, мамзель Тати. Таня заморгала: какие вопросы? А Семён слегка тронул её пальцы губами и встал на колено. — Мамзель Тати, согласны ли вы стать женой председателя? Вопрос — самый важный. До дрожи, до крика — в самое-самое сердце. Таня присела напротив Семёна. — Да, — прошептала она, прижимая к груди его руки. Сверчку вторили соловьи, заскрипела невдалеке коростель, малиновка ответила переливчатой трелью. Таня всех узнавала по голосам. Невероятный маэстро показался и превратил нестройные голоса в магический хор. Семён медленно встал, и неожиданно подхватил Таню на руки, закружил, танцуя подобие вальса. Стремительно, даже подпрыгивал, насвистывая, как разбойник. Вальс-фантазия, но… для разбойников! Таня так тоже пыталась, но не особо умела свистеть. Семён замедлялся и свистел тише, напевней. И наконец, замер, умолк. Он отпустил, Таня встала на ноги. Её руки лежали у него на плечах. — Так зачем нам на поезд? Спрашивать можно только шёпотом, ведь у пюпитра Невероятный маэстро. — В Еленовские поедем, — и отвечать можно всего лишь шёпотом. — Нас распишут без очереди — я справился, товарищ Нечаева. Метеор прочертил по небу… Семён мягко дотронулся до её подбородка, а Таня совсем не смутилась. Её тянуло к нему ещё ближе. Таня решилась легонько погладить его по щеке — там, где тоненький шрам тянулся к верхней губе. Семён наклонился к ней, Таня прикрыла глаза. Какое же светлое, светлое счастье. И такое простое. Просто, вдвоём тут, на пригорке, под защитой удивительной Кошки. Наверное, это и есть — любовь. Любовь… У них с Семёном какая-то совершенно неземная любовь, невероятная, как квантовое бессмертие.