Тот самый...

Взгляд Джинки бегал из стороны в сторону, от одного моего глаза к другому. Он ждал ответа на вопрос. Будто с такой размытой постановкой на него можно было сходу ответить. Я примерно догадывался, к чему он клонит, но… ‒ Это над кем же? ‒ я повел бровью. ‒ Над Масако-сан. Смотреть противно, как ты с ней флиртуешь. Так я и знал. ‒ Интересно, а с каких это пор флирт начал считаться издевательством? ‒ спокойно спросил его я. ‒ Твой ‒ был издевательством всегда. Сейчас затащишь ее в постель, а потом кинешь, так ведь? Кажется, Онью начинает наступать на минное поле. Таких разговоров даже Минхо со мной не заводил. Пока Ли не задевал мины, но был очень близок к этому. Еще пара таких выпадов в мой адрес, и какая-нибудь из бомб взорвется. ‒ Джинки-щи. Я. Никогда. Никого. Насильно. Никуда. Не. Тащу, ‒ я твердо и пока еще сдержанно произносил каждое слово по отдельности, чтобы не заводиться сразу, ‒ все происходит обоюдно и по доброй воле. ‒ Неважно. Я не так выразился, ‒ он тоже мало-помалу начинал раздражаться, судя по резкости его голоса, ‒ как попадают в твою постель – не имеет значения. А вот то, что происходит потом – имеет! Бедные девушки в тебя влюбляются, а ты их просто используешь и сбегаешь! ‒ Это их проблемы, что они в меня влюбляются! Их никто об этом не просит! Специально я эти чувства ни в ком никогда не вызываю! Они мне на фиг не нужны! Одна маленькая мина уже подорвалась. ‒ Какой же ты… ‒ он поморщился и разжал пальцы, освобождая руку и отступая на полшага назад, ‒ ты что, не понимаешь, о чем я говорю? Ты, заранее зная, что они в тебя влюблены, все равно делаешь то, что тебе хочется! Плюешь на чувства другого и удовлетворяешь свою похоть! Он что, пытается разбудить во мне совесть? Так вот, не получится. Она была согласна с моими убеждениями и на такие провокации не поддавалась. ‒ Ты не имеешь никакого права так говорить, ‒ я тоже начал хмуриться и говорить громче и жестче, ‒ потому что все они так же заранее знают, на что идут! ‒ Ты так в этом уверен? Можно подумать, ты их предупреждаешь перед процессом! ‒ А их и не нужно предупреждать! Они все прекрасно были осведомлены о моих убеждениях! Неважно как, от меня ли, или от других! И все равно они со мной спали! ‒ Допустим, даже если они и знали, хоть мне сложно в это поверить, но у тебя же должна быть голова на плечах! Или ты думаешь другим местом?! И поэтому не можешь взять себя в руки и отступить сразу?! Не доводить до постели! Но нет, ты знаешь, что им будет потом больно, и все равно лезешь напролом! Пользуешься тем, что они соглашаются! Раздражение уже начинало закипать во мне. Котел опасно бурлил, грозясь вылить содержимое прямо на Джинки, который решил отчитать меня, как маленького ребенка. За плохое поведение. Он хочет заставить меня краснеть? Не выйдет. Я потер лоб подрагивающей рукой, шумно через губы выпуская струю воздуха, пытаясь остудить раздражение. Поднял взгляд обратно на Онью. Летящие из его глаз кирпичи уже превратились в бетонные плиты. ‒ А почему это я не должен пользоваться? Они дают – я беру, ‒ голосовые связки умоляли прибавить громкости, но я сдерживался, отчего голос почти вибрировал, ‒ они ЗНАЮТ, что им будет больно, и ВСЕ РАВНО идут на это. Я нарочно выделил эти два слова, повторяя за Онью и переиначивая его же фразу. Доказывая, что ответственен во всех случаях был не только я. Если кто-то предупрежден о том, что ему может быть больно или плохо, но при этом все равно делал что-то, что вызывало негативные последствия, то только ли я был виновен в этом? Люди так же курят сигареты, пьют алкоголь, заведомо зная, что они приносят себе вред. Да можно привести кучу таких примеров! По какой причине они это делают? Кто-то считает, что в меру можно, кто-то думает, что его пронесет и побочных негативных эффектов не будет. А кто-то в принципе не думает и просто мимолетно ловит кайф, закрывая глаза на то, что может произойти потом… Но эти подробности меня уже не интересовали. Я получал согласие, и это главное. Хорошо, что запущенных случаев, когда кто-то влюблялся в меня по самые уши и закатывал мне потом истерики, было мало. Некоторые из них наверняка думали, что смогут привязать меня к себе через постель. Я был почти уверен в этом. Естественно, им этого не удавалось. Джинки сжал кулаки. Словно он собирался мне врезать. ‒ Ты просто эгоист, ‒ ядовито почти что выплюнул он. И от этой летящей в меня бетонной плиты красноречивого укора я увернуться не смог. Онью наступил на бомбу. На очень необычную бомбу. Я даже не знал, что такая есть в моем арсенале. Я сдавленно и скептически хмыкнул, отвернувшись в сторону. Но тут же прогнал ухмылку подальше и устремил жесткий взгляд на Джинки. Еще немного и полетят искры из глаз. У обоих. Я указал пальцем на себя, немного наклонившись вперед: ‒ Это я-то эгоист? ‒ говорить таким же ядовитым тоном, как Онью, не получалось, вместо яда выходила просто горечь, ‒ я? А ты посмотри на себя. Сомневаюсь, что ты не знаешь, что большая часть клиенток в тебя влюблена. И, наверняка, они признавались тебе. И что ты им отвечал? Так же, как и мне? «Отвалите, я никого любить не планирую?» Взгляд Онью дернулся, потоки яда ослабели. ‒ Что, я прав? ‒ я давил дальше, ‒ Ну и чем ты лучше меня, а? Я хотя бы даю людям возможность прикоснуться к себе! А ты даже шанса никому не оставляешь! Обложился своими дурацкими принципами! Бегаешь от любви так же, как и я! Так же делаешь всем больно! Разве ты сам - не эгоист?! Боже, что я несу? Что? Я же просто должен был сказать, что «это не твое дело» или «ты говорил, что не будешь навязывать мне свою точку зрения»! А что я выпалил вместо этого? Где логика во всем сказанном? В голове было темно, сродни заколоченному чулану. Логика ушла, выключив за собой свет. Во внутреннем кипящем котле содержимое волшебным образом изменилось. Как вместо бурлящего возмущения там оказалось что-то похожее на… отчаяние? Даже последние сказанные мною слова были окутаны его дымкой. Будто я говорил не от имени тех отвергнутых клиенток. Будто мне самому было обидно. Будто мне самому нужна была любовь от него… Какой бред. Но мне так хотелось ужалить его в ответ. Так сильно. Все сказанное словно говорил не я. Я смотрел на себя со стороны. Стоял рядом и наблюдал, как Ким Кибом сейчас несет чушь. И одновременно видел, как взгляд Джинки застыл. Остекленел. Стал… никаким. Неживая маска проявилась на его лице. Он сглотнул: ‒ Ты… даже не знаешь… почему… я так делаю… ‒ его голос был таким же мертвым. ‒ Так РАССКАЖИ мне! ‒ воскликнул я, напрочь забывая о том, что в коридоре могут быть люди и что они могут нас слышать. Во мне орало все то же отчаяние. Ему нужно было знать, по какой причине Джинки отправлял всех за борт. «А точнее, по какой причине ТЕБЯ отправляют за борт» Заткнись. В уголках глаз Ли стремительно собирались слезы, скатываясь одновременно по обеим щекам, а его взгляд все еще оставался неподвижным: ‒ Моя будущая жена умерла у меня на глазах. Разговаривала со мной, а через секунду ее не стало, ‒ сдавленно шептал он, ‒ я не хочу еще раз. Не хочу… Не хочу никого терять. Нет… Он мелко замотал головой, смотря в никуда. Было чувство, что на меня с гигантской высоты упала огромная ледяная глыба, разбиваясь о голову и скатываясь ледяными кусками по телу. Лед проник под кожу, все охватилось морозом, больно дернулось и оборвалось. Рухнуло в пятки. Кровь перестала течь по венам. …Хотел ужалить и ужалил. В самое больное место. На тяжелых ногах, - в пятках все еще был груз от упавших туда внутренностей, ‒ я шагнул вперед. Медленно. Готовился к любому исходу, даже кулаку, летящему в лицо. Но Онью просто неподвижно стоял посреди раздевалки. Слезы лились по его щекам. Я подошел совсем близко и последние полшага сделал быстро и резко. В следующий миг я уже крепко обнимал его. Подбородок Ли оказался на моем плече. Я все еще был готов к тому, что мне прилетит удар. Что он меня оттолкнет. Но я не планировал его отпускать, даже если он будет брыкаться. Что же я наделал? Отчаяние уже приняло другую форму. Оно стало невыносимым и душераздирающим, тупой болью отдававшимся в груди. ‒ Прости меня, прости, ‒ шептал я ему на ухо. Мои руки бродили по верхней части спины, пальцы сминали ткань. Одна из ладоней поползла на затылок, зарылась в волосы. ‒ Прости, пожалуйста, прости, ‒ говорил я уже куда-то в район шеи, ‒ я не знал. Ты мне ничего не говорил. Почему ты молчал? Джинки-щи… Я бормотал абсолютно без разбора. Я не знал, как загладить свою вину. По-моему, ее нельзя было стереть ни одним ластиком в мире и не замазать ни одной замазкой. Она будет проявляться каждый раз. Возвращаться обратно. Я хотел провалиться под землю. Рассыпаться в прах, разлететься по воздуху. Исчезнуть. На мои плечи легли ладони Онью. Я зажмурился, сжимая руки еще крепче. Сейчас оттолкнет. Но его пальцы сначала силой сжали мою рубашку, так, что ткань натянулась на спине. А потом ладони передвинулись на лопатки, вцепились в рубашку уже там и остались в таком положении. Он спрятал лицо у меня на плече. Кожа сразу же намокла от просочившихся слез. Онью подал признаки жизни, судорожно дыша и тихо всхлипывая. Он продолжал плакать, но теперь уже у меня в руках. Я не понимал, что значит этот жест. Я не знал, как можно его утешить. Я никогда никого не утешал в таких ситуациях. Меня и мое ближайшее окружение еще не постигала участь потерь дорогих людей. Я безудержно и не переставая гладил его по голове: ‒ Тише… Тише… Все… ‒ я осекся, хотел добавить «хорошо», но это стало бы самой глупой вещью, произнесенной за всю мою жизнь, ‒ ну не плачь, пожалуйста. Айщ! Профессиональным утешителем мне явно не быть. Но он не прекращал. Наоборот, кулаки на спине сжались еще крепче, Джинки тихо проскулил сквозь сжатые губы. Этот звук отдался болезненным эхом в душе. Мне начали представляться жуткие картины того, как если бы Онью вот так тоже внезапно взял и… Меня опять окатил ледяной душ. Стало так страшно, что крик уже собирался в легких, почти рвался в горло… Зачем я представил это? Зачем? Почему именно его? Дабы срочно заглушить шуршащий ползающий ужас, нашептывающий кошмары, и как-то, хоть как-нибудь разогнать боль Онью, я в порыве, не помня себя, дрожащими пальцами отодвинул волосы с виска Джинки и прижался губами к гладкой теплой коже около уха. Когда я понял, что именно сейчас сделал, то поспешно отвернулся, но объятий не размыкал и затаился. Мой здравый смысл точно взял отпуск. А иначе как объяснить мои необдуманные поступки? Но… произошло чудо. Джинки перестал всхлипывать и тоже замер, шмыгнув напоследок. Наверное, я его шокировал. Но хотя бы смог отвлечь от мрачных мыслей. И себя в том числе. Тепло его кожи все еще горело на губах. ‒ Прости, ‒ брякнул я. Я уже не знал, за что именно я просил прощения. Может и за этот поцелуй тоже. Я боялся, что он захочет отстраниться, и когда мы встретимся взглядами, в его глазах будет омут осуждения, где мне будет суждено утонуть. Навсегда. Из-за этого я сжался еще сильнее. Стремился превратиться в маленькую точку, осесть у Джинки на плече, чтобы он не смог меня видеть. Но при этом я бы мог быть рядом с ним. ‒ Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше? «Что мне сделать, чтобы ты меня простил?» Этот вопрос я озвучивать не стал. ‒ Я хочу домой, ‒ еле слышно и хрипло сказал он мне в плечо и откашлялся, ‒ отвези меня, пожалуйста, домой. Он просил меня. Ме-ня. Может уровень его злости не настолько высок? И это наименьшее, что я вообще мог для него сделать. Хоть прямо сейчас. У него еще не кончилась смена, но и дураку было понятно, что в таком состоянии развлекать гостей не выйдет. И эту проблему я мог решить очень легко. Тэмина сейчас здесь не было, значит все обязанности руководителя сегодня выполняет его заместитель и финансист в одном лице. Я просто поставлю его перед фактом, что забираю хоста с собой. Он прекрасно знает, кто я, поэтому никаких вопросов не возникнет. ‒ Конечно отвезу. Сейчас и отвезу, ‒ я еще раз погладил его по голове, прижимаясь щекой к щеке, ‒ только я предупрежу всех, что мы уходим. Подожди пока меня тут. И собирайся заодно. Я мигом. Я разжал объятия, руки Джинки ослабленно соскользнули со спины. Он спрятал глаза под густой челкой, отходя назад к шкафчикам и открывая свой. Сердце противно дернулось. Все-таки ненавидит? Я выскочил из раздевалки. Сначала коротко предупредил девушек, чтобы не ждали нас. Причины, конечно, не объяснил, на что был одарен недоуменными взглядами. Парню, замещавшему Тэмина, как и планировал, сказал о том, что смена Джинки на сегодня закончена. Он просто кивнул, даже не стал ничего спрашивать. И, вернувшись в раздевалку, я обнаружил, что Джинки так и не переоделся. Он сидел на лавочке, опустив голову и обнимая свою сумку. Когда я подошел к нему, он, наконец, взглянул на меня…. И я даже не успел понять, что выражал его взгляд, потому что он уже поднялся, снова отворачиваясь, и молча пошел к двери. До машины мы не проронили друг другу ни слова. ‒ Наберешь адрес? ‒ я протянул Джинки мобильный, когда он пристегнул ремень. Он молча принял телефон, отметил в навигаторе точку, и мы выехали со стоянки. Джинки молчал. Мы ехали уже десять минут, а он все молчал. Молчал, молчал и еще раз молчал. Эта тишина резала меня ножом. На душе скребли не кошки, а нечто сродни гигантским ревущим динозаврам. С когтями. Клянусь, если он не скажет что-нибудь через минуту, тогда открою рот я. Не знаю, с какими словами, но за минуту я обязательно придумаю… ‒ Извини, пожалуйста, что наговорил тебе. Я не должен был, ‒ подал голос Джинки. Это заявление было настолько неожиданным, что я аж вздрогнул. Будто на меня кто-то выскочил из-за угла. Сердце подскочило. ‒ Но то, что я прошу прощения, не значит, что я поменял свое мнение. Мне все так же не нравится, что ты… ‒ он запнулся, ‒ черт. Опять. Я же обещал не навязывать... Я посмотрел на него. Он спрятал лицо в ладонях и глубоко вздохнул. Джинки заговорил. Облегчение влило немного белой краски в черноту безысходности. Если бы он презирал меня на все сто процентов, то не стал бы такое говорить. Но мне сейчас было абсолютно неважно, что он думает о моих методах. Пусть хоть двести раз их терпеть не может. Первая часть нашей стычки осталась очень далеко, там, где она не имела никакого значения. Самое главное сейчас – чтобы он не ненавидел именно меня. «Вот ты смешной, Ким Ки. Ты и твои поступки – это одно целое». ‒ Я… В смысле… Не сержусь на тебя. Тебе не за что извиняться, правда, ‒ я еле выталкивал слова наружу перед тем, как прямо спросить самое главное. Я отвернулся обратно к лобовому стеклу, ‒ ты… ты ненавидишь меня теперь? Хорошо, что мы встали на светофоре, потому что сосредотачиваться на дороге как следует я бы не смог. Я весь обратился в одно большое ухо, ожидающее ответа. Прошло несколько секунд между тем, как вопрос повис в воздухе, и тем, как его развеяли, но для меня они стали пыткой. Динозавры принялись терзать меня особенно активно. ‒ Я бы может и хотел тебя возненавидеть, но у меня не получится. Я резко повернулся к нему. Ли встретил мой взгляд. Без враждебности. Ее, действительно, там не было. Цунами облегчения накатило на меня, смывая почти все тревоги. Внутренние органы, до сих пор испуганно сжимающиеся по углам, расслабились. Мне казалось, что я растекусь по сиденью, настолько все обмякло. Значило ли это, что я, все-таки, хоть как-то, но стал ему дорог? Где-то вдалеке, дразня, забрезжила надежда. Я положил руку на грудь: ‒ Прости меня, пожалуйста. Правда, ‒ я вкладывал в слова всю искренность, транслировал ее через взгляд, по невидимым туннелям вливал ее в глаза Джинки, ‒ я не знал, что у тебя…. «Такое горе». Он грустно вздохнул, протянул ко мне руку, легко сжал локоть. И кивнул. Я заметил в боковое окно за спиной Онью, как машины из соседнего ряда тронулись. Признак того, что загорелся зеленый, и нам тоже нужно ехать дальше. Но я завис. Вместо того, чтобы отправляться вперед, отнял руку от руля и так же легко сжал ладонь Ли. Успел до того, как он ее убрал. ‒ Спасибо, ‒ я думал, у меня начнет заплетаться язык, но нет, я смог нормально выговорить. Было чувство, будто я сегодня покатался на самых страшных в мире американских горках, только что слез с них, и от пережитого испуга у меня не было сил ни на что, даже на то, чтобы нормально проговаривать слова… Больше сжимать ладонь я уже не мог. Сзади начали гудеть нетерпеливые водители. Да и я не планировал делать это долго, вот только сами пальцы слишком неохотно отлеплялись от горячей ладони. Но я со скрипом смог вернуть руку на руль и нажал на педаль газа. На локте остался невидимый след от прикосновения. След, который был доказательством того, что Онью меня простил. Даже после того, как Джинки отправится к себе, этот отпечаток будет греть меня всю дорогу до моего дома… Оставшийся путь мы ехали молча. Когда я бросал короткие взгляды на Джинки, он просто смотрел вперед, устало прислонившись к стеклу. Мы доехали до небольшого дома в четыре этажа. Вдоль стены поднималась лестница с дверью в дом на каждом лестничном пролете. Видимо, на каждом этаже жили разные семьи, и Джинки снимал здесь одну из квартир. Я остановился перед этим домом посреди узкой улочки. Теперь, когда мы оказались тут, меня пронзало желанием никуда не пускать Онью. Я не мог его отпустить. Мне нужно было поговорить с ним. Не о произошедшем, нет. Я хотел поговорить о чем-нибудь отвлеченном. На любую тему. Убедиться еще раз, что мы не отдалились друг от друга! Господи, как же я этого хотел! Но я просто молча смотрел перед собой на пустую улицу через стекло, крепко сдавливая руль до судорог в мышцах. Ожидая, пока Ли попрощается со мной и последнее, что я услышу от него на сегодня – это звук захлопывающейся двери… Я смиренно ждал. Даже головы не поворачивал. Нельзя. А то, правда, не отпущу никуда. Но Джинки все не уходил. В салоне стояла тишина. Я не выдержал и посмотрел на него. Он смотрел туда же, куда и я секунду назад. Просто прямо. Как-то напряженно. Его профиль хорошо подсвечивался уличным фонарем. Ли прикрыл веки, демонстрируя ряд ресничек, сглотнул и сказал то, чего я точно никак не мог ожидать. Только не сегодня и не после всего, что произошло. ‒ К… Кибом-щи, я знаю, что ты… сейчас точно неправильно меня поймешь. Но… Не мог бы ты сегодня остаться у меня на ночь? Вторую часть предложения он протараторил так быстро, что я думал, что за кашей из слов, я неправильно понял их смысл. ‒ Ч…Что? ‒ только и смог тупо переспросить я. Джинки открыл глаза и уставился на меня. Я воочию наблюдал войну со смущением, происходившую в его взгляде: ‒ Останься, пожалуйста, со мной сегодня.