Тот самый...

‒ Здравствуйте, ‒ встречающая на входе девушка вежливо поклонилась, показывая рукой на мужской зал. Танцпол обычно устраивали в нем. Убирали столы для освобождения пространства, устанавливали сцену с микрофонами. А в женском зале делали шведский стол с закусками. Выпивку, как всегда, можно было получать за барной стойкой. В этом году, видимо, ничего не изменилось, все в духе лучших традиций. Ох, как бы я был всему этому рад, если бы не одно НО. Дверь передо мной распахнули, я шагнул внутрь так осторожно, словно боялся наступить на секретную кнопку-ловушку, выпускающую из стены копье. Как в фильмах про расхищение гробниц, в которых, чтобы добраться до сокровища, главные герои проходят лабиринт с препятствиями. Я хотел увидеть Джинки, но мне было страшно наткнуться глазами на него сразу же. Я был не готов. Я весь размяк. Щита передо мной не было. Сердце предательски колотилось и орало «Онью смотри, я здесь! Забери меня к себе!». Ладони вспотели. Я переставлял глаза осторожно, поверх голов, дергающихся под пока не очень громкую музыку. Народу уже было много. Я не искал Онью, я всего лишь собирался пробраться по диагонали к Тэмину в кабинет. Очень аккуратно. Обходя танцующих, я смотрел только вперед, убирал фокусировку из взгляда, чтобы не выцепить случайно шевелюру Джинки в толпе. И я оказался таким наивным! Неужели я и правда думал, что смогу пройти мимо него? Наверное, адекватный старый я и смог бы, а вот в новом влюбленном идиоте мне силы воли не было. Я уже почти дошел до барной стойки, рядом с которой была дверь в служебный коридор, как услышал знакомый смех. Этот звук щипцами выдернул из груди кусок и заодно притянул глаза на владельца смеха. Джинки стоял около стойки вполоборота, если бы он повернул голову еще чуть правее, то увидел бы меня. На нем была белая рубашка. Чуть ли не такая же, как и на моем дне рождения. Его лицо излучало свежесть и… Нежность. Твою мать. Нежность! Потому что он стоял не один! Я сразу узнал эту дамочку, которая не понравилась мне с самого первого взгляда! Угрюмая Юнсо! И это ей он дарил нежность. Не только взглядом. Его рука лежала на ее талии. Блять. Ей, значит, нежность, а мне – камни на моем же празднике? Почему Юнсо? Почему ОНА? Да лучше бы Сэми или Масако, в конце концов. Или еще кто-нибудь! Но только не это мрачное создание! Ревность разъела меня кислотным фонтаном, аж в горле запершило. И опять стало больно, потому что все потеряно безвозвратно. Это не было показательным выступлением при моем появлении. Он не знал, что я здесь, когда обнимал ее. Но теперь он узнал. Потому что его голова почти повернулась ко мне, и я почти успел встретить его взгляд, вовремя отвернувшись и резко дергаясь с места вперед. Оказывается, я не двигался, пока разглядывал парочку. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу! Я сосредоточенно смотрел вперед, пока двигался по коридору, ощущая в вибрирующих руках дикую потребность что-нибудь сокрушить или разбить. А еще хотелось сыпать проклятиями. Да я согласен даже проплакаться! Яростными слезами. Лишь бы из меня вышла эта мерзкая горечь! Я резко распахнул дверь, стукаясь об нее ладонями, со всей дури захлопывая ее за собой. Сбоку что-то прошуршало. Наверное, отвалилось от удара со стены. Тэмин испуганно вскинул на меня глаза поверх ноутбука. ‒ Дай мне… Дай... ‒ я подошел к нему, ‒ что-нибудь ненужное. Мне надо… Взгляд зацепился за пару пустых листов бумаги на углу стола. Я тут же смял их и яростно разодрал в клочья, представляя Юнсо на их месте. Или Джинки. Или их обоих. Или себя. Последний вариант был самый подходящий. Разорвать бы себя. Вскрыть ребра, раскурочить грудь и выковырять оттуда и ревность, и любовь, и горечь, и досаду, и отчаяние. Вытащить душу, постирать и аккуратно положить ее, уже очищенную, обратно. Желательно сделать то же самое и с памятью. Клочки осели вниз. Я, тяжело дыша, как после пробежки, смотрел на мини-беспорядок. ‒ Хен, ‒ тень от стола двинулась ко мне, пока не показались Тэминовы ноги, ‒ ты чего? ‒ очень тихо и испуганно спросил донсен. ‒ Там, ‒ я показал себе за спину, ‒ там… Я не мог произнести это вслух. Сказать, что «Джинки нашел себе пассию». Во-первых, от этой фразы, скрепленной словами, станет еще больнее, а во-вторых, от нее веяло детским садом. Бурные разборки дошкольного возраста. Кто с кем держится за ручку! Я горько усмехнулся сам себе. В какую размазню я превратился, с мышлением, как у маленького ребенка! Горячая слеза все-таки потекла по правой щеке. Вот, Кибом, хотел поплакать? Так давай. Лучше сделать это один раз, здесь. При своих. Пока никто чужой не видит. ‒ Хен, присядь-ка, ‒ Тэмин поднес мне стул под колени, легко надавил на плечо, я послушно сел. Ноги только и ждали, когда можно будет сбросить с себя мой вес. Донсен опустился передо мной на корточки. Я почти не различал его лица, оно плыло сквозь слезную пелену, которую я старался удержать. Все еще по инерции строил из себя сильного и независимого. Будто, если сейчас прольется еще одна капля, то старый привычный я будет похоронен окончательно. «Он и так уже мертв». Твою мать. Я моргнул, слезы сбежали вниз. На их место пришли новые. ‒ Да господи, ты можешь толком объяснить, что случилось? ‒ чуть ли не плача сам, выпрашивал Тэ, ‒ хен. Ну что такое? Я не выдержал. Сколько можно храбриться? Любовь, злорадствуй, ты выиграла. Сука. Я потянулся вперед, Тэмин сразу же вскочил. Он обвил меня за шею, направляя голову вперед и утыкая меня лицом к себе в живот. Как только я спрятался там, слезы хлынули вниз. Я зажмурился. Старался расслабиться и не дергаться в беззвучных рыданиях, просто позволяя соленой жидкости пропитывать одежду донсена. ‒ Я не могу без него, ‒ заявил я, осознавая, что это сущая правда. То есть я могу, но очень плохо, как несмазанная шестеренка. Кручусь еле-еле, заедаю и скриплю. Я слабо обнял Тэмина за пояс: ‒ Я увидел его там, в зале. Кажется, он начал встречаться с Юнсо. И мне больно на это смотреть. От горячих отчаянных слов я чуть не задохнулся. Опустился чуть ниже, проезжаясь лбом по пиджаку так, чтобы нос мог вдыхать воздух свободно. ‒ Прости, хен. Я не знал, что они… Все-таки, я не должен был звать тебя сюда. Ты бы тогда не увидел ничего. Прости, пожалуйста… ‒ Нет, ‒ я поднял голову, ‒ все хорошо. Может, оно и к лучшему. Мне будет проще его забыть. «Браво, Ким Ки! Ты реально на это надеешься?». Я постараюсь это сделать! Мне ПРИДЕТСЯ! Я не хочу жить всю жизнь с ножами в сердце! Тэмин печально вздохнул. И почему мне показалось, что этим вздохом он говорил то же самое, что и мой внутренний голос? На затылок надавила ладонь, я опустил голову, снова утыкаясь лбом в живот. ‒ Если хочешь, можешь поехать домой. Или оставайся, тут хотя бы есть люди. Я могу не звать тебя на сцену. Тэмин каждый год представлял меня гостям, как идейного вдохновителя, рассказывал, что если бы не я, то хост-клуба бы не существовало, благодарил за это. ‒ Нет, зови, ‒ буркнул я, шмыгая носом и проглатывая рыдания. Должен же я начинать жить, как раньше. И пусть Онью видит, что он не смог сломать меня. «Смог». Что мне насрать. «Ему насрать, что тебе насрать». Иди в жопу! Я пытаюсь хоть как-то удержаться на плаву, а ты меня топишь! Я отлип от Тэмина. На его животе красовалась мокрое пятно. ‒ Черт, у тебя теперь тут... Прости, ‒ я попытался промочить рукавом, заранее зная, что это бесполезно. ‒ Ой, ничего, я переоденусь. Есть во что, ‒ отмахнулся Тэмин, ‒ ты точно уверен, что пойдешь? ‒ Да, ‒ заверил я Тэ, звучно шмыгнув носом. Я должен смочь. Сейчас, только надену на лицо непроницаемую броню и разбужу актерское мастерство, спящее глубоким сном. Вставай, лентяй, совсем уже расслабилось! *** Через полчаса все было готово к началу. Мы с Тэмином пошли из кабинета в зал. Донсен должен был открыть вечер приветственной речью, вслед за этим, по сценарию, он позовет меня на сцену. Я, крадучись, пробрался мимо барной стойки, Джинки там уже не было. Но где-то он, определенно, присутствовал. Справа в толпе. Даже не видя его, я ощущал мощное излучение с той стороны. Теплое. Или это просто моя фантазия? Может, он на самом деле уже ушел? Увидел меня, ему стало противно, и он сбежал? Да сколько можно на нем циклиться. Все, это тупик. Я шел, шел и так и не дошел до Джинки. Лестница оборвалась. Я проиграл. Я снова злился на себя, прислоняясь к стене и наблюдая, как Тэмин поднимается на сцену и здоровается с залом. Главное, не пропустить мою очередь, как на том собрании! Качели ухнули назад. В воспоминания, когда все еще было хорошо и все только начиналось. Впереди были еще целые недели общения с Онью. А ведь я уже тогда был влюблен в него. Да я был влюблен сразу. Пустота, образовавшаяся в тот день, когда я только зацепился за него взглядом, сразу же заполнилась чувствами к нему. Не каким-то там азартом, не интересом и не маниакальной жаждой его заполучить. «Да все это тоже было». Ладно, пусть было. Но, кроме этого, туда ворвалась любовь. А если подумать еще лучше, все было наоборот. Любовь выгрызла во мне дыру, а все сопутствующие ей мысли, эмоции и стремления хлынули туда единым потоком. Чувства, услышав, что про них подумали, вилами принялись вспарывать мне душу. Противными писклявыми голосами въедчиво говорили, что все кончено, и я уже больше никогда не посижу с Джинки за столом в хост-клубе, не побываю у него дома, не поболтаю с ним по-японски, будь то в чате или наяву. Ничего из этого больше никогда не будет. Отчаяние медленно ковыряло своим тупым ножом. Сволочь. Даже не трудилось заточить его, чтобы было не так, блять, больно! Я прикрыл глаза, терпя боль, скрестил руки на груди. Спрятаться от своих же собственных эмоций этим способом было нельзя, но можно было создать видимость, что я их сдерживаю. Не даю выбраться наружу в любом виде. ‒ …А теперь я хочу позвать сюда того, без кого это замечательное место не появилось бы. Ким Кибом! Я услышал призыв, толпа радостно загудела. Большинство из присутствующих меня знало. Особенно хосты. Особенно те, кто работает здесь давно. Особенно один… Я нацепил улыбку на лицо, почти натурально растягивая губы, и поднялся на сцену. Все зааплодировали. Тэмин радостно протягивал мне микрофон. ‒ Спасибо, ‒ легко поклонился я, когда аплодисменты закончились, ‒ Действительно, именно я надоумил донсена открыть это заведение. До сих пор помню, как мы сидели вечером в нашем узком кругу с другими нашими друзьями. Тэмин-щи сказал, что ему скучно. Идея пришла очень внезапно. Я же маркетолог. Такое со мной бывает нередко. Выстреливает, и я сразу озвучиваю. Я игриво подмигнул толпе. Некоторые засмеялись. Все то время, что я говорил, мои глаза, как собаки-ищейки, рыскали среди людей. Я ненавидел их за это, но они силились найти одно-единственное лицо. Важное. Яркий свет над сценой ослеплял и усложнял задачу, потому что над толпой царил полумрак, контраст был очень сильным. Где же ты, Ли Джинки? ‒ Тэмин-щи идею поддержал. Вот так мы все и оказались здесь. Сплоченные одним делом: доставлять людям радость. И я очень благодарен другу, что он согласился на открытие. Если бы не это место, я бы не встретил… Тебя, Ли Джинки! ‒…и не познакомился с замечательными людьми. Я не знаю каждого из вас лично, но я говорю спасибо всем. И работникам, которые усердно трудятся, и вам, дорогие гости, за то, что приходите к нам. Вместе мы, как одна большая семья. Спасибо вам. Спасибо! ‒ Тебе спасибо, хен! ‒ прокричал сбоку Тэмин, так, чтобы все слышали. ‒ Да! Ким Ки-бом! Ким Ки-бом! ‒ начал кто-то в толпе, остальные стали подхватывать, пока вся толпа не стала скандировать мое имя. Но я почти их не слышал. Я оказался в кадре сопливой мыльной дорамы, когда главный герой находит свою любимую в толпе. Звук медленно приглушается, изображение вокруг замедляется… Я увидел Онью. Он был почти с самого противоположного края от того, где я поднимался на сцену. И он был единственным, кто молчал. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда наши взгляды встретились: мой, непонятно какой, и его – ровный и холодный. Секунда, две… И он просто отвернулся. Так равнодушно, словно до этого он смотрел не на человека, которому полвечера рассказывал свое горе, с которым спал почти в одной постели, а на блоху. Я стиснул микрофон, всей душой желая запустить его ровно в лоб Джинки. Толпа еще пару раз проскандировала мое имя и радостно загудела. ‒ Спасибо, ‒ я очень постарался, чтобы это прозвучало в тон общей приподнятой атмосфере. Теперь все. Пошло все к черту. Я не могу здесь быть. Я сунул Тэмину микрофон и сбежал по лестнице вниз. И еще дальше. Дальше. Расталкивая всех. На улицу. Вытащил по дороге телефон из кармана, написал донсену, что пошел домой. Как я сейчас был благодарен себе за то, что догадался поехать сюда на мотоцикле. Я застегнул шлем, завел мотор, поддал газу и ринулся с места. Мотоцикл зло ревел вместо меня, озвучивая всю мою боль, пока я стачивал зубы в крошки в приступах отчаяния. *** Стоя перед зеркалом в ванной комнате, я подносил жужжащую машинку для стрижки к голове. С каждым состриженным волосом я представлял, что отстригаю свои чувства. Это, безусловно, ни фига не помогало. Идея пришла по дороге домой. Я заскочил за осветлителем и красками в ближайший магазин профессиональной косметики. Я отстриг шевелюру до короткого ежика, еще час осветлял волосы, а потом тонировал их в разные цветные пятна. Пусть хотя бы на голове будет ярко. Может и душе с ее унылой темнотой полегчает. И вообще, любые перемены в таком состоянии должны быть полезны. Я должен проснуться с утра другим человеком. Я просто обязан это сделать. «Ты и так каждый день просыпаешься сопливой размазней. Явно другой человек». Значит, еще более другим! Тем, каким я был раньше! Новый – это хорошо забытый старый! «Именно, что хорошо забытый». Нет, чтобы поддержать! Дело было сделано. На голове красовалась разноцветность. Я крутился около зеркала, стоя с другим зеркалом в руках, разглядывал в получившийся туннель отражений заднюю часть новой прически. Я был доволен результатам. Очень красочно. Часы в спальне показывали почти час ночи. Я решил даже не смотреть фильм и просто залечь спать. М-да, громко сказано. То есть ворочаться еще часа два. Я выключил свет и пробрался под одеяло. Так, значит, Джинки решился завести отношения? Ему стало легче после того разговора? Я вспомнил руку, лежащую на талии. Мягкую и теплую руку. Как же я завидую Юнсо. Самой иссиня черной, горькой и болезненной завистью. Сердце хлыстнуло досадой, из раны потекла кровь. Я цокнул языком и перевернулся на другой бок, потому что на левом стало больно лежать. Лежащий рядом на кровати телефон завибрировал. Кого несет нелегкая? Джонхен: 0:57 «Сюрприз!» Какой, на хер, сюрприз среди ночи? Я нахмурился и положил телефон обратно. Опять Джонг со своими шуточками… …Я не мог уснуть. Было душно, жарко и плохо. Меня скручивало в жгут, завязывало в узел тоски. Я скучал по Онью. Боже, как же я скучал. Готов был выть на луну. Мелодия дверного звонка в тишине прозвучала, как набат. Слишком внезапно. Я аж подскочил на месте, сердце рухнуло в пятки от испуга. Кто это? Может, ошиблись? Я закрыл глаза обратно, пытаясь унять сердцебиение. Но мелодия заиграла еще раз. И потом еще. Да кто это, совсем там что ли долбанулись? Я включил свет, набросил халат, валяющийся рядом на стуле, и пошаркал в коридор, смотреть в камеру. Кто там страх потерял, так шутить? Я подошел к дисплею и… Внутри отвалилось все, что можно, а потом обратно с хлюпаньем прилипло к своим местам. Сердце забилось в голове, глаза вылезли из орбит. Там стоял Джинки, как воплощение моего кошмара. Может, у меня начались галлюцинации или я все-таки уснул и вижу бредовый сон? Я сдавил кончиками пальцев нежную кожу на внутреннем стороне запястья. Ничего не изменилось. Но если это и правда он, тогда что ему нужно? Может, случилось что-то совсем плохое, раз он посреди ночи прискакал аж ко мне домой? Дрожащей от волнения рукой я надавил на дверную ручку. Дверь резко распахнули внутрь, чуть ли не сшибая с ног. В квартиру почти влетел Онью. Его глаза метали бешеные искры. Я был схвачен за ворот халата, резким толчком приставлен к стене, больно ударившись лопатками. Пи-лик. Это закрылся электронный замок, оставляя меня наедине с Джинки. В моей же квартире. Ли натягивал ворот халата, давя на грудь. Его учащенное дыхание со слабым запахом алкоголя обдавало лицо. Он был так близко. Взбеленившийся и разъяренный. Я мог разглядеть каждую ресницу на его веках и каждую трещинку на губах. И чересчур блестевшие от слез глаза. И я не знал, как реагировать на происходящее. Все замерло, даже время. ‒ Ненавижу тебя! ‒ его голос срывался, ‒ почему... ну почему после всего, что со мной произошло, я должен был влюбиться именно в тебя?! В бесчувственного эгоиста, которому насрать на чувства других!