Тот самый...

‒ Чего тебе неловко? ‒ я навис над ним, упираясь по обе стороны от головы и с хлюпаньем выходя из него. Интересно, что именно его смущает? Сам факт первого секса с мужчиной или то, что он не знал, что даже от первого секса с мужчиной можно получить удовольствие получше, чем от секса с женщиной? Он сглотнул. Сейчас еще и лицо покраснеет такими темпами. ‒ Я никогда раньше так… не кричал, ‒ вторая рука сбежала с моей головы и теперь лицо Ли пряталось под обеими ладонями. А я знал, Ли Джинки, что ты будешь в шоке. Гордость за свое умение поначалу задрала нос, но потом я вспомнил, насколько быстро меня настиг первый оргазм. Намного раньше, чем положено. Такого никогда не было. Разве что только в подростковом возрасте по неопытности, но это можно не брать в расчет. В возбужденной горячке я не обратил на это должного внимания, был занят кое-чем другим. Но сейчас, с более-менее охладевшей головой я начал медленно осознавать: насколько сильно я любил Онью, хотел его, жаждал всего полностью без остатка, что мое собственное тело не выдержало. Все системы заглючили, сдались и полетели. Секс-машина Ким Кибом сломалась. ‒ Ну, если тебя это успокоит, то я тоже никогда раньше не кончал так быстро. Снаружи я пытался шутить, чтобы сбить градус неловкости у Джинки, показывая, что не один он ошарашен произошедшим, но внутри мне было совсем не смешно, и шутка получалась натянутой до такой степени, что в итоге лопнула. Я лег обратно на Онью и приложился губами к внешней стороне его ладони: ‒ Так что, мы с тобой квиты, ‒ я закончил фразу уже совсем серьезно. Приподнялся и стал ждать, не отрывая очень многозначительного взгляда от спрятанного лица. Такого многозначительного, что Ли должен быть чувствовать его даже через руки. И, наверное, подействовало. Ладони соскользнули вниз, и на меня уставился дико смущенный Онью. Видно было, как он силился не отводить глаз: ‒ И…звини, ‒ проронил он еще неожиданное слово. И тут я не выдержал. Сначала прыснул, а потом в голос засмеялся, задрав голову. Ну какой же он милый! ‒ Никогда тебе этого не прощу, ‒ ответил я ему шутливо угрожающим тоном между смешинками, ‒ пойдем, посидим в моей шикарной джакузи. Мне срочно нужно было полежать в теплой воде и успокоиться. Вчерашний, плавно перетекший в сегодняшний, день был настолько насыщенным, что не знаю, как я до сих пор нормально функционировал. Внутренний тремор никуда не исчез. Так может, вода сумеет своей спокойной гладью убаюкать клокотавшие чувства? И сигареты. Обязательно сигареты. Я поднялся с кровати, увлекая Джинки за собой, он поднялся следом и побрел за мной. Его немного шатало, впрочем, как и меня. Устойчивость в ногах так и не появилась, я чуть не шарахнулся об угол перед поворотом, за которым была дверь в ванную. Не рассчитал расстояния. Еще и глазомер повредился! Я зажег свет в ванной комнате. Одно из моих любимых мест в квартире. Я обожаю валяться в водичке, особенно после тяжелых рабочих дней. Около стены стояла огромная джакузи. При желании туда могло влезть человек восемь по кругу. Зачем мне нужна была такая большая? Сам не знаю. В ней кроме меня никто никогда не купался. Я никому не позволял. Это была моя святыня. Мог бы разрешить только близким друзьям, но они тоже были богачами, дома у всех повально стояли такие же джакузи. Это не было для них диковинкой, и желанием сидеть там они особо не горели, и в случае ночных посиделок просто лазали в душевую кабину. А уж те, кого я водил к себе домой для утех ‒ тем более были лишены этой привилегии. Но Джинки ‒ это совсем другое. Особенное. «Он тебе и друг, и любовник, и опора, и много еще чего…» ‒ вспомнились слова Минхо. Теперь я понимал их значение. Когда все твои планеты начинают крутиться вокруг одного человека, то все, чем ты пользуешься, автоматически, даже без твоего ведома, начинает принадлежать и ему тоже. Это получилось так незаметно и естественно, что, оставь я Джинки у себя дома одного, я бы абсолютно не напрягался. Он мог бы делать здесь все, что захочет, как полноценный хозяин. Я подошел к кранам в стене и пустил воду: ‒ Залезай, ‒ махнул рукой, приглашая Онью сесть. Я удовлетворенно отметил, что на бортике джакузи лежала спасительная пачка сигарет. Хорошо, что за недели страданий я успел рассовать их во все углы квартиры. Ли перешагнул через бортик и уселся вниз, согнув и подтянув колени к груди, обхватывая ноги руками. Я присоединился к нему, садясь не рядом, а так, чтобы можно было его видеть. Вытянул ноги, нащупал пачку и достал оттуда сигарету с зажигалкой. Спасительный дым заполонил легкие. Я выдохнул струю наверх, и начал созерцание своего соседа и инспекцию себя. Сосед – красивый, ничего не скажешь. Сидел смотрел на меня полунастороженно полулюбопытно. А вот во мне порядок так и не навелся. Видимо, уже не наведется. Я успешно прошел посвящение в клан влюбленных… идиотов? Язык уже плохо поворачивался так называть людей, попавших в любовные сети. Мне теперь были понятны их мытарства. И что же теперь будет дальше? Я вспомнил сцену из хост-клуба: лежащую руку на талии Юнсо и дикую животную ревность, готовую разодрать девушку в клочья. А ведь он все еще действующий хост, и когда-нибудь пойдет на работу. И будет там мило общаться вот с такими Юнсо! А я буду умирать от ревности. Я знаю, что буду. Она сожрет меня. Господи! Курение превращалось в нервное. Рука подрагивала около рта, зажимая между пальцами сигарету. Я смотрел на Онью, чувствуя, как во мне начинается митинг против отпускания Джинки куда-либо. «Если не против быть прикованным навечно с кем-то наручниками, то, значит, это оно. Даже не то, что не против. А есть такое желание.» Сегодня день воспоминаний изречений, которые били теперь точно в цель, емко описывая все, что на меня свалилось. Я готов был приковать Онью к себе и вообще никогда не отпускать. Зацеловывать каждую минуту. И даже в таком случае мне не стало бы легче. Чувства опять проливались на меня мощным водопадом, прибивая к земле и не давая подняться и нормально вдохнуть. Я вновь захлебывался. Помогите… Ли Джинки, из какого же теста ты сделан, что у тебя получилось свести меня с ума и лишить равновесия? Выбить почву из-под ног и еще много других эпитетов, которыми можно описать крах моего старого «я». Дрожащей рукой просовывая сигарету между губ, и судорожно вдыхая дым в сторону, я безмолвно задавал Онью этот вопрос, сверля карие глаза. ‒ Я думал, ты не куришь, ‒ тихо сказал он. ‒ А я долгое время и не курил, ‒ еще одна затяжка, ‒ начал опять две недели назад из-за кое-кого. Вода уже набралась до конца, краны с щелчком выключились и повисла тишина. Слышно было только легкое плескание еще покачивающейся водяной глади, пока ее бултыхание не стало совсем активным. Джинки подтягивался ближе ко мне. Неотрывный и сочувствующий взгляд, который по мере приближения превращался в сосредоточенный и серьезный. Онью уселся рядом вплотную, прижался к боку, положив на меня ноги поперек: ‒ Я теперь здесь, с тобой ‒ вжик, сигарета исчезла из руки, Ли окунул ее в воду, гася огонек, и там же бросил, ‒ не нужно больше заниматься этой гадостью. ‒ Ты просто не знаешь, что творится со мной. Если я не буду курить, тебе придется собирать мои ошметки. Потому что я взорвусь. Джинки поджал губы, но все равно не удержался от смущенной улыбки. ‒ Вот тебе смешно, ‒ незло возмутился я, ‒ а мне нет! ‒ Я и не смеюсь. ‒ Разулыбался он! ‒ Я просто радуюсь. Конечно, он радуется! Забрал мою крышу себе и доволен. ‒ Пф, ‒ фыркнул я, отворачиваясь. Онью нежно прижался подушечками пальцев к моей щеке, поворачивая обратно к себе, ища мой взгляд, и я поплыл. Захотелось закрыть глаза и потереться об эту теплую и мокрую ладонь. Пропасть прямо в ней. Айщ, я же говорил, нет у меня больше крыши. Зато у Ли их теперь целых две! ‒ Я рад, потому что мечтал об этом, ‒ начал он, ‒ я не хотел об этом мечтать и все равно мечтал. Хоть и знал, что ты вряд ли влюбишься в меня. Ты же был против всего этого. Я ехал сюда и мечтал, чтобы ты меня полюбил. И рвал на себе волосы. И на тебе хотел рвать волосы. А оказалось, что даже рвать уже не за что, ты все отстриг, ‒ он огладил мою голову, ‒ а теперь мне хочется бегать по улице и кричать каждому прохожему, что меня полюбил Ким Кибом! Я сам хочу взорваться от своих чувств. Но я держусь. ‒ Просто ты опытный, ‒ вырвалось у меня, ‒ а я не могу. Я готов порваться сам и тебя заодно порвать. Искусать и исцарапать. И все равно легче не станет. Он улыбнулся уголком губ: ‒ Не волнуйся, в этом ты не одинок. ‒ В смысле не одинок?! Кто-то еще тебя порвать решил? Я ему порву! ‒ я обвил его за пояс. Он обнял меня за плечи в ответном жесте: ‒ Я про себя. Я готов порвать тебя и порваться сам. От того, как тебя люблю. Сердце прыгнуло вверх и забилось, как пойманная в клетку мелкая пташка. Джинки поймал его. ‒ Скажи это еще раз, ‒ прошептал я. ‒ Что именно? ‒ Последнее. ‒ Я тебя люблю, ‒ со всей серьезностью заявил Онью. Вкупе с таким же серьезным выражением лица и скользящими пальцами по моей щеке, это производило такой мощный эффект, что я готов был застонать только от этих слов. ‒ А еще раз? ‒ еле слышно прошептал я. ‒ Я люблю тебя. Он говорил тихо, но сами звуки будто кричали. Такие густые и значимые. Я закусил губу, пытаясь унять сердцебиение. Мои пальцы непроизвольно сжались на крепких мышцах талии Онью, удерживая от полета наверх. Или от падения. Или размазывания по джакузи. ‒ А как же Юнсо? ‒ уже в бреду шептал словно не я, бегая зрачками по губами, которые произносили признания мне в любви, ни о каком контроле над собой не было речи. ‒ А что с ней? ‒ у Онью тоже сел голос. ‒ Я видел вас вместе. ‒ Мы расстались, даже толком и не начав. Я не смог обманывать ни ее, ни себя. Сбежал к тебе. Притяжение ко мне было настолько сильным? Счастье от того, что я все же выиграл у всех его поклонниц и наверняка имевшихся поклонников, вырвалось в виде судорожного выдоха. Неужели Онью говорил о том же, когда имел в виду, что его распирает от радости, и он хочет всем кричать о том, что я полюбил его? Хотел ли я сам этого? Да, хотел. Готов был начать прямо сейчас. Разразить ванную истошным воплем «Меня любит Ли Джинки! Выкусите все!» ‒ Джинки-щи… ‒ Хен. Я вопросительно поднял брови. ‒ Зови меня «хен». Я открыл было рот и с щелканьем зубов о зубы закрыл обратно. Попробовал представить себе, как я его так называю. Слово «хен» на языке не умещалось, да и в голове тоже. Его нужно было укладывать на язык осторожно, чтобы оно улеглось правильно, и его получилось произнести вслух. Я же так привык, что мы всегда были на равных, практически в противостоянии. Отношения хен-донсен никогда не были про нас. Если я так назову его, мы перейдем на другой уровень. Более глубокий. Станем…роднее. И я редко называл так кого-то. Большинство близких друзей были младше меня. ‒ Джинки…хен. Как же это странно звучит! ‒ Хен, ‒ я попробовал еще раз. ‒ Да, мой милый донсен? ‒ ласково спросил он, улыбаясь своей фирменной широкой улыбкой. Довольной улыбкой. ‒ Хен… я люблю тебя. Я вложил в слова всего себя. На, Ли Джинки, держи. И чувства мои к тебе тоже держи. Пожалуйста, обращайся с ними бережно, это моя первая в жизни любовь. Ты во мне ее вызвал. Мне страшно, и я не знаю, что с ней делать. Сделай ТЫ с ней что-нибудь. Умоляю. Наверное, все мысли пропечатывались у меня на лбу, потому что улыбка Джинки медленно померкла. ‒ Кибом-а, ‒ он придвинулся ближе. Мои губы были захвачены в самый сладкий плен. Онью целовал меня так, как никто никогда не целовал. Бережно. Медленно и нежно водил по губам своими. Теплым языком словно аккуратно их очерчивал: в одну сторону, потом обратно. Отпускал, вновь мягко влажно обволакивал. Я сидел в теплой воде, и это было невозможно физически, но мурашки побежали даже по пяткам. Я позволил себе только немного высунуть язык, чтобы дотронуться до манящей нежной кожи, но не более того. Я хотел, чтобы Джинки был ведущим, а я ведомым. Хотел растаять у него на языке. И он успешно меня расплавлял. Его чуть шершавый язык прошелся между губ. Мое сердце стучало уже в ушах. Воздуха не хватало. Поцелуй был неторопливым, но я реагировал на него так, будто он был самым страстным в моей жизни. Я вцепился к Джинки в волосы, настойчиво огладил шею, прощупывая позвонки, опустился на широкую спину, сжал пальцы, смял кожу. Ниже на бок, сдавливая мышцы. Сладкие губы чувственно и томно ухватили мою нижнюю губу в тиски, пальцы опустились мне на шею. Прикосновения чувствовались так остро, будто нервы вывернули наизнанку. Я оцепенел от удовольствия. Сейчас я был кроликом, а Джинки – удавом. Что творилось со мной! Если бы сейчас кто-нибудь подошел ко мне сзади и полоснул ножом, я бы этого не заметил. Хен поглощал меня собой… Хен. Хен… Было так хорошо между влажных губ, что я блаженно простонал. И готов был кончить. Да, если это сейчас случится, то побивать антирекорды уже не придется. Их попросту не останется. Этот будет последним. Тело, прекрати, пожалуйста, я не хочу превращать этот поцелуй в пошлость… Онью закончил поцелуй, напоследок цепляя губы языком. Его дыхание тоже было учащенным. Он положил лоб мне на плечо, щекоча волосами шею. Я прикрыл глаза, стараясь успокоиться и унять эрекцию. Потом приоткрыл и решил проверить, один ли я тут такой чувствительный, как неопытный девственник? Нет, не один. Член Джинки красноречиво торчал вверх под водой. Тяжесть с плеча исчезла, на ее месте губы Онью поставили горящий отпечаток. Еще один ближе к шее. И еще один. На шее прибавился язык. Мурашки уже не просто бегали, они катались с меня, как с горки, ухая вниз. ‒ Х-хен, если ты сейчас же не прекрати-…ииишь… Мой член плотно сжала ладонь Джинки, вырывая из меня томный звук. Чувствительная плоть благодарно отозвалась на желанное прикосновение, тело почти свело судорогой. Господи, да что же это такое! Рука заскользила вверх-вниз, сразу ритмично, резко. Так, как было нужно. Я вцепился мертвой хваткой в плечо Джинки, почти прокусывая себе губу. Онью продолжал ошпаривать шею поцелуями, еще быстрее унося меня в пестрящие приближающиеся волны оргазма. Очень резво приближающиеся! Мягкая рука двигала по всей длине, еще пару раз задела головку члена, и я не выдержал. Поджал ноги, дернулся бедрами наверх. Внутренности сладко сжались, а потом пружиной расслабились, выпуская струю спермы в воду. Мышцы шеи напряглись, громкий и протяжный стон вырвался изо рта. Я подался еще раз в сжатую ладонь и обмяк. Весь. Отпустил Джинки и прислонился к его макушке щекой. Закрыл глаза. ‒ А ты еще что-то говорил про неловкость, ‒ обессиленно промолвил я, ‒ да я просто ее образец. Онью тихо усмехнулся мне в шею: ‒ Тебе же, наверняка, такое уже делали. ‒ Делали. Но я никогда не возбуждался вот так от поцелуя. Это все из-за тебя, ‒ бормотал я еле шевелящимся языком. Все, что я делал до этого, было без чувств, просто блеклой имитацией. Предыдущие поцелуи с другими сексуальными партнерами меня тоже возбуждали, вызывали вожделение, но это было обычной физиологической реакцией организма. А здесь все подпитывалось чувствами к Онью. Он вызывал реакцию не только в теле, но и отклик в душе, и возбуждение подпитывалось еще больше. Я понимал все это, и все равно не понимал! Хен убрал такую удобную подушку из-под моей щеки, поднимая голову. Он улыбнулся без тени насмешки или злорадства и чмокнул меня в губы. Так быстро, что я даже не успел понять. ‒ Так тебе понравилось? ‒ смущенно уточнил он. ‒ А по мне разве незаметно? ‒ Хорошо, что у меня получилось. Я мелко облизнулся, пропадая в темных глазах: ‒ Очень получилось. Онью клюнул меня в щеку: ‒ Может, пойдем спать? ‒ Стой, ‒ я остановил его за руку, ‒ а ты как же? ‒ А? ‒ Тебе сделать приятно? ‒ Не надо, ‒ засмеялся он, ‒ я хотел доставить удовольствие тебе. Мне этого достаточно. ‒ Но так нечестно? ‒ Кибом-а, все нормально, ‒ он взял мою ладонь в свою и потянул меня наверх, ‒ пойдем. ‒ Ты уверен? А то я могу… ‒ Не сомневаюсь, что ты можешь. Но не сейчас. У нас еще много времени впереди, пойдем спать. Мы устали сегодня, ‒ он тепло улыбнулся и предпринял еще одну попытку вытащить меня из джакузи. Я поднялся за ним. Сказав, чтобы он шел вперед, я нажал на кнопку спуска воды. Подобрал сиротливо плавающий окурок и выкинул его в унитаз. А по дороге в спальню хотел подобрать до сих пор валявшуюся в коридоре одежду, но ее там не оказалось. Джинки? Так и оказалось. Мой халат и его рубашка были сложены на кресле. Как и вся остальная одежда. Сам Онью обнаружился на кровати поверх одеяла, лицом в подушку. На МОЕЙ кровати. Той самой, где еще пару часов назад я не мог уснуть от тоски по нему. А теперь он почти по-хозяйски на ней развалился. Когда я подошел ближе, он повернул голову, сонно взглянув на меня: ‒ Где мне спать? Справа или слева? Я прыснул: ‒ Крест-накрест! Лежи уж, где лежишь. Лягу слева. Мой взгляд скользнул по его голому заду: ‒ А одеваться ты не будешь? ‒ Не-а, я обычно сплю голым. Вот это да. ‒ Что? ‒ спросил он, увидев мое удивление. Я надел на себя трусы и обошел кровать: ‒ Ну ты, хотя бы, под одеяло спрячь красоту всю, а то я за себя не ручаюсь, ‒ я лег рядом с Онью, приземляя голову на соседнюю подушку. Джинки тихо посмеялся и забрался под одеяло. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я выключил свет. Протянул руку с намерением нащупать ладонь хена в темноте, но внезапно столкнулся по пути с его рукой, которая, по-видимому, пыталась сделать то же самое со мной. Я тихо усмехнулся и взял его за руку, переплетая пальцы. ‒ Не кури больше. Это вредно, ‒ полусонное заявление среди темноты. Я повернулся на бок. Хена видно не было, даже намека на силуэт, сколько бы я ни силился напрягать зрачки. Но судя по направлению его голоса, лежал он лицом ко мне. ‒ Если очень захочется покурить, кури меня. Скурить Ли Джинки. Хорошая идея. Обязательно воспользуюсь этим предложением. ‒ Ладно, ‒ посмеялся я. ‒ Ммм, ‒ уже совсем уплывая в царство снов промычал Онью, и затих. Я намеревался всю ночь охранять его сон, слушать, как он размеренно дышит, но стоило мне закрыть глаза, как я, согреваемый и успокаиваемый теплом его пальцев, незаметно для себя уснул. Как будто в голове опустили рубильник… …И спал бы я сладко до самого утра. Мне снился какой-то сон, но я не запомнил его, потому что был резко выдернут из самой середины железной хваткой за плечо. Наяву. Я почти подпрыгнул на постели. Сердце испуганно заколотилось, когда я распахнул глаза, а потом заколотилось еще сильнее. ‒ К-Кибом, ‒ сдавленный зов Джинки слева, шумное, почти хриплое учащенное дыхание, ‒ м-мне страшно.