Нож в его руках

— Алло, Тём, ну ты где? — Ярик нетерпеливо стучит пальцами по барной стойке, в очередной раз жалея, что вообще согласился на эту встречу вместо работы над новым проектом. Он ждёт уже почти час. — Блин, Ярик, прости, что заставил ждать, но сегодня отменяется. Заказчик, пи… не очень хороший человек, оказывается, перепутал дедлайны и теперь мне надо сделать заказ в ближайшие два дня. — Таким заказчикам жёлтым кирпичом выложена дорога в ад, — он вздыхает, делая глоток пива, которое в ожидании выпил почти полностью. Артём — главный трудоголик в его окружении. Он даже не помнит, когда они в последний раз вместе отдыхали в баре. — Согласен. Короче, давай встретимся дня через три, например. За мой счёт, — говорит Артём. Ярик усмехается. Его до сих пор немного смущают подобные фразы с тех пор, как тот стал мегавостребованным звукорежем, работающим с кучей артистов различного рода, как с ноунеймами, так и с довольно известными. Самому Ярику в его сфере ещё очень далеко до подобного уровня. Да, он уже имеет репутацию талантливого хореографа, но не настолько, чтобы оплачивать алкотусу за двоих. — Окей. Беги тогда работать. — Бегу, — бросает Артём и отключается. Пиздец. Ярик допивает алкоголь и просит ещё, когда телефон оповещает о новом сообщении. Саша. «Сегодня умотался на репетиции просто пиздец, еле-еле тебе пишу, режиссёр пусть идёт к чёрту. Всё ему не так, будто я мысли читать умею. Я, конечно, та ещё нечистая магическая тварь, но не настолько. У тебя, надеюсь, всё нормально. Прости ещё раз за мою грубость и эмоции. Спокойной ночи, люблю» Ярик не может сдержать вздоха. Они с Сашей помирились сразу после его возвращения домой, но он не может перестать думать о той ссоре. Тогда он считал собственные слова об Ожогине объективно оскорбительными (ему тоже было бы обидно, услышь он подобное в свою сторону), реакцию Саши — логичной, а ситуацию — понятной. Сейчас всё так же, однако третий пункт изменился, потому что Ярик задался вопросом: а что, если он не ошибся? А что, если примерно такое на самом деле имело место быть? Не обязательно за деньги, но по каким-нибудь другим причинам. Это бы объяснило очень многое: триггеры на Ожогина и Альфреда, беспокойство о своей безупречной репутации, кошмары и панические атаки, а также отношение к Саше и к нему самому Ожогина и Анны Гром. Правда, звучит это идеально логичное и подходящее объяснение как неуважение к партнёру и желание залатать дыры хоть чем-то, а потому Ярик всё же откладывает эти рассуждения в долгий ящик и сосредотачивается на ответе Саше. Но как только он начинает печатать, рядом кто-то садится и бармен весело произносит: — Добрый вечер, вам как обычно? Краем глаза Ярик ухватывает чуть завитые каштановые волосы и красное платье. Знакомый голос отвечает: — Привет. Да, как обычно. Бармен ставит пиво на стойку и отходит к полкам с алкоголем. Тишина длится буквально несколько секунд, прежде чем всё тот же знакомый голос усмехается: — О, какие люди в Голливуде! Здравствуй, Ярослав! А что ты тут делаешь? Ярик поворачивается и внутренне пожимает плечами. Он не ошибся — говорит действительно Анна Гром. И что она, такая деловая девушка, делает в баре в такое время? — Я не знакомлюсь, Анна, у меня есть парень, — хмыкает Ярик, делая глоток. Анна со смехом качает головой. — Так и я тоже замужем. Да и больно ты мне нужен, господи. Я, может, просто пообщаться хочу. Старинное кольцо завораживающе блестит, отражая огни бара. — Тогда я здесь отдыхаю. Со мной должен был быть мой близкий друг, но он отменил встречу из-за работы. А вы почему здесь? — Не надо на «вы». Ощущение, будто мне уже лет двести и я как минимум глава общества, — чуть кривится Анна, с благодарной улыбкой принимая свой коктейль. — Кстати, если что, наш бармен тоже вампир. Так что вообще не парься, — когда она глотает, её глаза с наслаждением зажмуриваются. — Я здесь тоже отдыхаю. Одна. Я бы и мужа притащила, но он слишком правильный для подобных развлечений. Он даже не пьёт, представляешь? Только изредка шампанское. Ярик вздыхает с искусственным удивлением. Подобные женщины почему-то часто выходят замуж за подобных мужчин. — И давно вы… ты сюда ходишь? Бармен явно тебя хорошо запомнил. Ярик начинает понимать, что первое впечатление было явно не полным. Да, Анна довольно самоуверенная, но в то же время простая в общении. С ней очень даже комфортно. — Месяцев восемь как хожу. Как только приехала в Питер, почти сразу сюда забрела. — Так ты не местная? — в этот раз удивление не поддельное. Анна так органично вписывается во всё, что её окружает, что и не подумаешь, что она на самом деле приезжая. — Ага, — Анна снова делает глоток. — Я вообще из Волгограда. Когда меня обратили, то лежала в мёртвом периоде месяц или около того, короче, так долго, что меня успели вскрыть и похоронить. Удивительно, что все органы, включая мозг, мне в морге положили на место. Подозреваю, что вскрытие проводили вампиры, которые сразу поняли, в чём дело. За что им спасибо. Я бы и так существовала, тёмная вампирская энергия всё бы привела в порядок, но знать, что в черепушке пустота, как-то не в кайф, знаешь ли, — Анна улыбается и стучит пальцем по голове, и Ярик только в этот момент обращает внимание на едва заметный шрам, тянущийся от места предполагаемого кадыка вниз. — И вот однажды я в гробу проснулась, злая и голодная, потратила полночи на то, чтобы выйти на волю и закопать гроб обратно, а потом поняла, что делать мне в Волгограде больше нечего, ибо меня уже похоронили, и решила автостопом поехать в Питер. Так вот значит как. Видимо, слухи, о которых говорил Саша, всё же не врут. — Ну ты даёшь, — вздыхает он, стараясь через кивок выразить всё своё уважение. — Но Саша рассказывал, что после мёртвого периода испытываешь очень сильный голод. Как тебя хватило на всю поездку вообще? — Я сначала проезжала немного, а потом съедала своих водителей. Всё просто, — Анна пожимает плечами, делая ещё глоток коктейля. Ярик слышит, как бармен усмехается, протирая какой-то бокал. — Правда, с первыми товарищами приходилось туго, ибо они сильные и крупные мужчины, а я была всего лишь хрупкой девчонкой, только-только обратившейся. Потом я наконец-то научилась мороку. Теперь уже никто не сопротивляется, — она хихикает и тянется к Ярику, так, что между их лицами остаются считанные сантиметры. — Знаешь, почему мужчины-вампиры так боятся женщин-вампиров и даже в нашем веке предпочитают их недооценивать и тешить себя иллюзиями о никчёмном слабом поле? Он отводят взгляд, рассматривая зеркально-чистую поверхность барной стойки, а потом качает головой. Он слышал от Саши, конечно, что вампирский народ консервативен, но неужели настолько? — Физически женщины, которые были бы сильнее мужчин, действительно встречаются очень редко. Однако женщины — настоящие мастерицы в деле морока. А хороший морок может убить даже стойкого многовекового вампира. — Каким образом? Это такая опасная техника? — Не совсем. Хороший морок запечатывает сознание так хорошо, что у жертвы не остаётся сил на сопротивление. А там уже можно делать что угодно. Но для подобного нужно владеть огромным количеством сильной вампирской энергии, — Анна допивает напиток и просит у бармена ещё немного. Да уж, сила у мужчин, а манипуляции с сознанием — у женщин. Но почему тогда вампирским миром рулят мужчины? А в случае Агаты, которая уже не одну сотню лет как заместитель главы вампирского общества Петербурга, пользовалась ли она мороком, чтобы остаться на должности? Существуют ли способы противостоять даже такому сильному воздействию? Ярик решает задуматься об этом позже. Анна, уловив, видимо, что-то в его выражении лица, улыбается. Или это так, кажется. — Что мы всё обо мне да обо мне. Как там Саша поживает? Когда я его видела в последний раз, он чувствовал себя не очень хорошо, — в её голосе слышится вполне искреннее беспокойство. Почему она интересуется? Ярику казалось, что она просто смеётся над Сашей и не воспринимает его всерьёз. — Сейчас он в порядке. Правда, говорит, что ему до сих пор снится тот случай, — он не знает, зачем говорит об этом. Наверное, из-за того, что нужно высказаться хоть кому-то, кто шарит в теме вампирских штук и не дружит с Сашей. Да, у Ярика своего рода паранойя. И что теперь? — Да уж, — Анна подносит ко рту новую порцию своего коктейля. Яркий луч света встречается с тем самым странным кольцом и слепит Ярика. Почему-то этот момент добавляет смелости задать интересующий вопрос, как будто временная неспособность увидеть собеседницу делает его не таким странным. — Слушай, — шуршание волос подсказывает, что Анна чуть наклоняет голову в сторону. — Ты, наверное, читала статью про бал, которую написали недавно. Там предположили, что Саша вышел из круга из-за морока. Разве такое возможно? За всем же следили маги. — А ты не знаешь? — её голос звучит по-настоящему удивлённым. Ярик качает головой. Она шумно выдыхает. — Ну и капец, конечно. Да, бывает такое, что ведьмы-иллюзионистки не могут перебить морок, но только в одном случае: если один обратил другого. А по вампирскому миру давно ходит слух, что именно Иван обратил Сашу. Вокруг них вообще ходит много слухов. Некоторые из них бредовые от первого слова до последнего, но в некоторых есть здравое зерно. — А слух про обращение… это правда? — Ярик не понимает, почему голос чуть дрожит. Ему стыдно и обидно. Он должен это узнавать от Саши, а не от Анны Гром. И ведь даже она знает Сашу больше Ярика. Почему же так? Почему? Почему Саша, вроде как, так близко, но и дальше всех, кого Ярик когда-либо знал? — Да. Ярик находит силы только на кивок. Проясняется не только в глазах, но и в голове. Этот коллега, который помог Саше… Действительно Иван Ожогин. Действительно, блять. Действительно. «И чем же ты на самом деле помогал ему, Сашенька?» — Там у них довольно сложная история. Саша сам расскажет, если захочет, — произносит тихо Анна. — А ты сама откуда знаешь? — Ярик, наверное, звучит резко, но ему как-то насрать. — Иван Ожогин — мой муж. Он должен удивиться. Но это было слишком ожидаемо. Анна отводит глаза и сжимает пальцы на бокале так, что, кажется, по стеклу скоро трещины пойдут. Другая же рука нервно поправляет волосы. Через пять минут она всё ещё упорно смотрит в сторону. Будто борется с чем-то. Или с кем-то. Тишина разбивается, словно бокал с коктейлем, звуком уведомления в небольшом клатче на коленях Анны. Ого. А Ярик и не заметил. Она достаёт телефон и что-то читает, улыбаясь. Он тоже улыбается, пытаясь справиться с внутренним напряжением. — Муж пишет? — плохо шутит он. — А? — чуть растерянно бросает она, буквально на мгновение поднимая взгляд. Это мгновение растягивается в вечность. В голову приходит странная мысль, будто бы не его собственная. «Какая же она, блять, красивая» *** Ярик открывает глаза только с десятой попытки, и то с трудом. Солнечный свет сквозь занавески больно бьёт по сознанию, заставляя снова закрыть глаза. Что за чертовщина? Конечно, после долгого сна и так сложно привыкнуть к солнцу, но занавески обычно спасают! Он падает с кровати, вложив половину сил в то, чтобы доползти до края. Оставшуюся часть тратит на перемещение в более тёмный коридор. Забивается в угол, и ему становится намного легче. Зрение моментально заостряется — каждая тень обретает форму и смысл. И мыслеобраз, которым, Ярик чувствует, можно управлять. Он верит в это только тогда, когда под давлением воли тень от стакана начинает дрожать. Спустя пару минут она разрывается на сотни осколков. И Ярик прижимается к стене, будто они могут его поранить. Голова пуста, если не считать одну бьющуюся, пытающуюся найти выход мысль: «Больно». Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Он хватается за голову и пытается кричать, но, кажется, рот разучился издавать звуки. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Гниль. Он прогнил насквозь. В самом прямом смысле. Руки трясутся, на них отросли острые чёрные когти. Чёрные, как всё его существо. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Отвратительно. Он отвратителен. Он, превозмогая невыносимую боль, доползает до кухни и хватается за самый длинный нож, совсем недавно наточенный Сашей. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Прости. Это же сработает? Ему же станет легче? Это же закончится? Губы сжимаются так сильно, что, он уверен, зубы скоро их прорежут насквозь. Один удар туда, где больше не бьётся сердце. Второй. Третий. Четвёртый. Пятый. Шестой. Седьмой. Восьмой. Девятый. Десятый. Одиннадцатый. Двенадцатый. Холодное лезвие не приносит боли облегчения, а лишь усиливает ту, что разрывает изнутри. Тринадцатый. Почему он не умирает?! Убейте. Пожалуйста. *** Просыпается он совсем скоро. Время — 9:00. Видимо, отключился максимум часа на два. Живой. Или нет. Блять. Иначе и не сказать. Только этим ёмким словом, в пяти буквах вмещающим весь пиздец этого утра. Ярик, чуть покачиваясь, подходит к зеркалу и смотрит на отражение. Приглаживает растрепавшиеся волосы, ненавидящим взглядом проходится по двум небольшим следам от клыков на шее и по разорванной пропитанной ткани футболки, за которой прячется уже затянувшийся кусок кожи. Скалится, разглядывая клыки, которые во рту еле-еле умещаются. Трогает холодными пальцами такое же холодное лицо. Теперь навечно холодное. Случайно царапает щёки чёрными заострёнными ногтями. Жалкое зрелище. Зря не умер. Голова кружится, его тошнит. Вау, у вампиров, бессмертных тёмных сущностей, способных управлять тьмой и чужими мыслями, тоже такое бывает? Есть хочется. Он открывает холодильник в надежде на то, что всё не так плохо. Достаёт самое обычное яблоко и почти яростно кусает, не узнавая знакомый вкус. Оно само сделалось невыносимо солёным, а сок — кислым. Примерно через тридцать секунд активного поедания несчастный фрукт из желудка вырывается на пол. Теперь обычной еде точно надо сказать «прощай». Есть хочется. Так сильно, что он готов пить собственную кровь. Саша был прав. Как всегда. Саша — Ярик цепляется за это имя, как за спасательный круг. Или, наоборот, как за тянущий вниз камень. На остатках разума он выбрасывает стакан, оставшийся без тени. Нет, им пользоваться ещё можно, просто отсутствие тени вызовет у Саши слишком много лишних вопросов. Ярик и сам не может принять произошедшее. А ведь если через три дня он не научится искусно притворяться человеком, ему конец. И их отношениям с Сашей конец. Саше станет противно, и он Ярика бросит. И правильно — измена (измена же?) непростительна. А может… Страшно. Саша же всё равно рано или поздно узнает. Надо срочно написать ему. Он так и застывает на минуту с телефоном в руке, не решаясь даже разблокировать. Пальцы чуть дрожат, нажимая на кнопку, однако у организма явно свои планы — окружающий мир мутнеет и Ярик чувствует, что скоро упадёт в обморок. Опять. Хорошо, Саша подождёт. Ярик выходит, еле держась на ногах, из квартиры и поднимается на лифте на этаж выше. Слава судьбе, что та, кто ему точно поможет, находится так близко! Он бьёт ладонями и ногами по двери не сильно, но слышно, пытаясь достучаться до хозяйки. «Мне всё равно, что ты можешь быть в это время на работе. Открой, ради всего святого!» Примерно минута растекается в вечность, прежде чем дверь открывается и Ярик может увидеть на пороге Агату, уже одетую в блузку и юбку. Одна ладонь перебинтована, и на повязке еле проглядываются алые пятна. Что произошло? С ней всё нормально? Агата осматривает его с головы до ног, тяжело вздыхает, качая головой и осторожно затаскивает внутрь. Сажает на табурет и снимает надетые наспех кроссовки. Ярик пытается возразить, но встречает в ответ строгий взгляд. Это… смущает. В последний раз подобное было ещё в детстве, когда он не умел правильно обращаться с обувью. А сейчас он будто снова тот маленький мальчик с шилом в одном месте, просто любивший петь, танцевать и рассказывать истории собственного сочинения. Будто его отправят сначала мыть руки и отмываться от грязи, потом — кушать, и только после этого можно чем-нибудь ещё заняться. Мог ли тот маленький Ярик даже просто представить, что в будущем он навсегда застрянет в двадцати четырёх годах? Что больше не сможет есть то, что привык, и придётся убивать людей ради выживания? Нет, не мог. И даже когда он начал встречаться с Сашей, всё равно не мог, как бы не хотел. Агата поднимает взгляд, и Ярик замечает в нём бесконечно вечное сострадание. Его прощупывают и хорошенько просматривают в поисках каких-либо повреждений или неожиданных «побочных эффектов», вызванных обращением. Мёртвые внутренности будто крутятся с невероятной скоростью, желая получить долгожданную кровь, но он искренне старается сидеть тихо, чтобы не мешать. Правда, иногда всё же дёргается, на что Агата мягко шикает. Как только руки, чуть дрожа, спускаются с макушки на заднюю сторону шеи, он слышит полный злобы голос, шепчущий слегка растерянное ругательство: — Да что за херня? — Что случилось? — спрашивает Ярик, оборачиваясь, но Агата качает головой. — Пошли сначала поешь немного, а то скоро в обморок грохнешься. Что-то явно идёт не так, но он кивает. Возможно, на сытый желудок воспринимать происходящее действительно будет легче. Она завязывает ему глаза чёрным шарфом и ведёт в комнату, где снова аккуратно сажает на стул и подносит к носу что-то мягкое и гладкое. От этого чего-то еле уловимо пахнет кожей и обжигающим холодом. Не то что Саша, даже Игорь не такой холодный. — Ешь, не волнуйся. Ярик проводит по коже рукой и в стороне натыкается на пальцы. Рука. Осторожно сжимает чужую ледяную ладонь в своей и облегчённо выдыхает, как только его сжимают в ответ. Он не думал, что решиться будет так тяжело. Это же Агата, ей ничего не будет. Так ведь? Он открывает рот, нащупывает клыками спокойно бьющуюся вену на запястье и кусает, осторожно прикасаясь к нему губами и ловя чутким слухом новой сущности еле слышное шипение. Удивительно тёплая на контрасте с кожей кровь приятно согревает, попадая на язык. У неё металлический привкус с еле уловимой мягкой ноткой чего-то похожего на яблоко. Забавно. Вкусно. Ярик пьёт увлечённо, забывая о том, где он находится и в какой ситуации. Гнилая пустота внутри наполняется, и он может вновь чувствовать себя живым. Жаль, что только чувствовать, а не являться. Даже если так, всё равно голову кружит, но уже от удовольствия и ощущения силы. Рука сжимает волосы и резко тянет назад. Контакт со спасительной кровью разрывается, спина сталкивается со спинкой стула. Он дышит тяжело, ощущая, как клыки уменьшаются, руки больше не трясутся, а мысли проясняются. Агата спускает с глаз шарф, и Ярик замечает, что свет больше не причиняет боль — зрение нормализовалось и теперь идентично человеческому. Иронично, что находился он всё это время на кухне. — Ты в порядке? — произносит он, наблюдая за тем, как Агата идёт к подоконнику и берёт в руку бинт. С запястья капает кровь, и ему становится за это даже немного стыдно. За боль, которую мог причинить. — В полном. Не переживай, я тебя обязательно научу контролировать себя, чтобы не лопнуть от переедания, но для начала принеси мне, пожалуйста ножницы из комнаты. Они на столике лежат. — Спасибо, — почему-то тихо произносит Ярик и ловит в ответ добрую усмешку. Агата обматывает бинт вокруг запястья. Уже выходя из просторной светлой комнаты с ножницами в руке, Ярик замечает на стене целую галерею портретов. Совсем старые, похожие по стилю на изображения древнерусских царей, прекрасные и детализированные из роскоши девятнадцатого века и фотографии — три чёрно-белых и цветная, сделанная, очевидно совсем недавно. На всех изображениях Агата не одна, рядом с ней постоянно находятся самые разные мужчины, а наряды меняются. На одной из чёрно-белых она и её спутник и вовсе одеты в военную форму. Одно неизменно: холодный взгляд и лёгкое презрение на лицах обоих. Лишь последняя фотография выбивается: пойманные на ней вампиры, камеру будто не замечая, разговаривают, счастливо улыбаясь. Должно быть, там и запечатлён соглава Ивана Ожогина и бывший молодой человек Агаты, погибший из-за страшной силы чувства ревности, — Фёдор Осипов. Его нельзя назвать худым и очень высоким, но улыбка действительно красит, создавая впечатление уверенного в себе мужчины. Жаль, что это была всего лишь маска. Под картинами находится небольшой белый комод с одной стоящей на нём фотографией в зелёной рамке. Там Агата сидит на стуле и, широко улыбаясь (почти смеясь, скорее всего), смотрит на Игоря, мужа Даши, стоящего перед ней на одном колене и с трепетом сжимающего её руки в своих. Он дарит ей такую же широкую улыбку и потому выглядит раза в три моложе. Фотография пропитана нежностью, но особенной, более прочной и чистой, чем это бывает у влюблённых. Будто… Ярик резко качает головой, пытаясь вытряхнуть из неё ненужные мысли. Это его не касается. Это дело только Агаты, Игоря и, возможно, Даши. Он возвращается на кухню и протягивает ножницы Агате. — Благодарю, — она кладёт руку на стол и ловко отрезает бинт, а затем свободный конец режет вдоль ещё на две части. — Я в комнате на стене видел картины и фотографии. Это.., — он запинается. Спрашивать подобное стыдно, но Агата спокойно пожимает плечами. — Это главы петербуржского и частично московского обществ, а также мои коллеги, тоже заместители. Не все там, конечно, нет очень классных неофициальных девушек-заместителей, но уж что есть. — А что с ними случилось? Почему их сейчас нет? — Я их всех убила. На пару мгновений воцаряется тишина. Агата не похожа на настолько жестокого человека, но это вполне бы объяснило то, как она столько времени умудряется оставаться важной фигурой вампирского общества Петербурга. Особенно если, по словам Анны, мужчины-вампиры недооценивают женщин. Однако Агата, посмотрев на его реакцию, смеётся. — Видел бы ты своё лицо, мой хороший! Шутка это была. На самом деле, у всех из них разная судьба. Кто-то умер на дуэли или на войне, кто-то уехал, а кто-то просто оставил свою должность и остался в городе. Ярик выдыхает с облегчением. Это, наверное, один из немногих случаев, когда он рад ошибиться в своих суждениях. Наверное, пора прекращать так много анализировать, а то ещё навешает лишних ярлыков на приличного человека (или вампира, или ведьму — неважно). Агата мягко улыбается, но в глазах сверкает предупреждение. Будто если вдруг что-то пойдёт не так, шутка превратится в реальность.